Огненные птицы - Биверли Бирн

– Нет. Они все эти дни держат ее взаперти в ее комнате.

Сьюзен была поражена.

– Да быть того не может!

Энди хмыкнул.

– Я не имею в виду, что она как узник в дворцовой башне. Но ее старческое слабоумие достигло кульминации. Ей круглые сутки необходим надзор, ее нельзя показывать гостям, даже вниз сходить ей не дозволяется. Меня это не удивляет. Она же стара, как мир.

– Ничего подобного. Кто это тебя надоумил? Мне кажется, ей шестьдесят. А это еще не старость. Бедняжка Шарлотта!

– Хорошо, назовем это платой за беспутную молодость, – высказался Энди. – Представь себе, что ты заявила своим старикам, воспитанным в духе традиций короля Эдуарда, что ты – активная лесбиянка и гордишься этим. А Шарлотта, представь себе, заявила, что она последовательница Сафо, если не ошибаюсь…

– Да, мне кажется, все так и было.

Он пристально смотрел на кузину.

– А с чего это мы заговорили о Шарлотте?

– Просто она мне вспомнилась, – Сьюзен предпочла отвести взгляд. – Я очень хорошо ее помню. Она была… Я думаю, лучше всего здесь подойдет слово «блестящая». Она расхаживала по замку в мужских бриджах и сапогах, имела обыкновение наряжаться в шелковые блузы, в уши вставлять золотые серьги и увешивать себя нитками жемчуга. Она коллекционировала старые жемчужины. В ее комнате ими были заполнены все ящики. Зимой она надевала большой бархатный берет.

– Странно, но я ее совершенно не помню, – признался Энди. – А ведь ты не очень намного меня старше.

– Я очень хорошо запомнила, когда мне было пятнадцать лет. Это, вероятно, было году в сорок третьем, в тот год, когда ты родился. После войны она решила перебраться в Париж и Бог знает, сколько не вылезала оттуда.

– Когда я ее узнал, она мне уже тогда показалась старухой, – сказал Энди. – К тому времени она явно увяла. Мне вспоминается Рождество, это был пятьдесят девятый или шестидесятый год, я приехал домой на каникулы и увидел ее. Мне запомнились ее едва заметные усики и белые как снег волосы. Почти всегда у нее был какой-то отсутствующий взгляд, она постоянно была погружена в себя, но мне казалось, что она досконально знала историю дома.

– Да, это был ее конек. Она всегда была нашим неофициальным архивариусом.

– Тогда это ее старческое слабоумие вдвойне трагично, – сожалел Энди. – Она могла бы мне ох как помочь. Хотя, скорее всего, и у нее рот на замке, как и у всех вас здесь.

Сьюзен смотрела куда-то вдаль. Он опять смотрел на ее затылок, на ее темные ухоженные волосы с проблесками седины и спросил:

– Скажи, такие слова «позабуду тебя» говорят тебе что-нибудь. Они могут быть как-то связаны с домом?

Улыбаясь, она повернулась к нему:

– Конечно связаны. Это слова одного из псалмов.

– Какого псалма?

– «Если я позабуду тебя, Иерусалим, забудь меня, десница моя», – процитировала она. – Мне кажется, это сто тридцать седьмой псалом.

– Прости, но я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Энди, ты из-за своей вечной враждебности остался в неведении большинства элементарных вещей. Тех вещей, которые все Мендоза вбирают в себя с молоком матери.

– Понимаешь, всему виной мой старомодный йоркширкский скептицизм. И, умоляю тебя, перестань говорить загадками и как следует объясни мне, в чем дело.

– Существует одна легенда, повествующая о том, как зачатки нашего клана, самые ранние его представители, вынуждены были спасаться бегством в Африке. Это было в VI веке. Тогда христиане в Кордове преследовали их. И патриарх тогдашнего дома Мендоза начертал эти слова на воротах их дома в Танжере. Он сделал это для того, чтобы они служили напоминанием семье об их исконной религии и о Кордове, которую они покинули. В следующем веке, когда они вернулись в Испанию, в Кордову, и жили под властью калифа, была изготовлена некая медная табличка, дощечка, на которой были выгравированы эти же слова. Похоже, что эта дощечка где-то затерялась когда домом правил Моисей-Отступник.

– Какой Моисей?

– Отступник. Он жил в XII столетии. Это был первый из Мендоза, который решил приспособиться к той религии, которая в те времена была господствующей.

Энди уселся на одну из каменных скамеек и неотрывно смотрел на Сьюзен.

– Это же дьявольски интересно… Ты говоришь, это был XII век? А с какой стати он решился на это?

– Потому что тогда начались гонения на евреев в Андалузии. До этого и арабы, и евреи мирно уживались друг с другом. И так было на протяжении четырех с лишним столетий. Еврейская община была очень богатой, она была представлена в местном правительстве. Среди них было также много ремесленников, людей искусства. Говорят, что в одной только Кордове было около трехсот действующих синагог. Потом Кордовский халифат оказался под властью шиитов.

– И мусульманских фундаменталистов, – пробормотал пораженный Энди. – Боже мой, и это уже тогда?! А я-то думал, что фундаментализм – изобретение нашего времени.

Сьюзен покачала головой.

– Движение шиитов относится к эпохе возникновения ислама. Во всяком случае тогда, в XII веке, жизнь для евреев в Кордове стала вдруг очень незавидной. И снова настала необходимость прибегнуть к тому, чтобы воспользоваться старым выбором: либо они переходят в другую веру, либо их изгоняют или убивают. И прощай большие дома, в которых они жили, и синагоги, и все остальное… Значит, добро пожаловать, Моисей-Отступник. Он выбрал переход в иную веру.

– Он стал мусульманином?

– Точно. И он решил снять эту дощечку со стены.

– А где она теперь?

– Этого не знает никто. Я просидела очень долго, роясь в старых записях здесь в библиотеке. Именно там я и обнаружила все это и о Моисее-Отступнике, и о шиитах, но после 1150 года никаких упоминаний об этой дощечке не имеется. Конечно, потом семья перешла в христианство, в угоду тогдашнего времени и в этом случае эта дощечка была в той же степени неуместна. Она в любой момент могла послужить доказательством их неверности. Потому что инквизиция вела неослабную борьбу против тех, кто перешел в христианство, но продолжал тайно оставаться иудеем.

Он кивнул, и Сьюзен продолжала.

– Дядюшка Мануэль утверждает, что эта дощечка должно быть уничтожена. Погибла.

Что-то в ее тоне насторожило Энди.

– Но ты сама так не считаешь?

– Я полагаю, что было решено это сделать. Но в старых хрониках есть указания на то, какие-то наметки, если все факты сложить воедино.

– Что за наметки?

– Ну, указания на те места, где она может храниться. Тайники, если хочешь. Что не очень-то верится, не правда ли?

– Почему не верится? – сказал Энди, невольно оглянувшись. – Эти старые кролики могли иметь и сотню таких тайников.