Параллельно любви - Екатерина Риз

— И что?

Соня улыбнулась так, что от этой улыбки стало неуютно.

— Конечно, ничего, милый. Тебя ведь всё устраивает, правда? Она никак не успокоится, она всё вернуть тебя пытается. Не вышло с акциями, ты умолять не бросился, так она ребёнка тебе чужого подсовывает?

— Соня, — устало проговорил Алексей. — Что за чушь ты несёшь?

— Мой сын — Асадов. Антон, понимаешь? Единственный сын, единственный внук и никаких детдомовских я не потерплю.

— А я тебе ещё раз говорю — не твоё дело, вот и не лезь.

От его тона, задевшего её за живое, она замерла, оскорблённая.

— Я о твоём сыне забочусь, а ты…

— Не надо придумывать то, чего нет. Что за манера — интриги плести? Вот только попробуй проболтаться кому-нибудь!..

— Не угрожай мне.

— А ты не делай глупостей!

— Твои родители эту… девочку в виду имели, когда говорили о детях? Я права? И ты позволишь, чтобы Антона отодвинули в сторону ради какой-то сироты?

Пульт отлетел к стене и из него выпали и раскатились в разные стороны батарейки. Алексей свирепо уставился на жену, судорожно втянул в себя воздух, а потом как можно спокойнее, но от этого не менее страшно и угрожающе, проговорил:

— Пожалуйста, Соня, не заставляй меня думать, что ты глупее, чем есть на самом деле. Я знаю, что это не так. И прекрати нести чушь и разжигать скандалы не вздумай. Всё будет так, как должно быть. И если мои родители назовут эту девочку внучкой, тебя это ни с какой стороны касаться не будет, потому что это не твоё дело. И эти глупости про то, что Антона в какую-то сторону отодвигают — это смешно. И она будет Асадовой, и если понадобится — Алексеевной.

— Не дождёшься, я согласия не дам.

Он согласно кивнул.

— Я об этом и не прошу. Но только не дёргай никого. И всё само встанет на свои места.

Сказав это, Алексей съехал по подушке вниз и выключил лампу на прикроватной тумбочке со своей стороны.

— Ложись спать.

Он глаза закрыл, но чувствовал, что Соня продолжает сверлить его взглядом. Стояла у кровати, уперев руки в бока, и её, кажется, даже трясло от негодования. Но он не смотрел, не хотел.

Она всё-таки легла, и свет выключила, натянула на себя одеяло. Отодвинулась на самый край и спиной повернулась. Алексей повернул голову и стал вглядываться в темноту, пытаясь разглядеть жену на краю широкой постели.

— Соня…

Она не ответила, но Алексей знал, что она плачет. Не для того, чтобы вызвать его жалость и дать понять, насколько он виноват, как поступала порой. Сейчас Соня была искренна и плакала от обиды. И Асадов знал причину этой обиды, вот только слов, чтобы попросить прощения так и не нашёл.

= 10 =

— Что значит "погожие деньки"?

— Значит, хорошие.

— С солнышком?

Марина кивнула, а на Юлю взглянула выразительно. Та сидела на подлокотнике дивана, вся такая задумчивая и серьёзная, и разглядывала яркую обложку книжки, которую Марина держала в руках.

— С солнышком — это хорошо.

— Юль, давай ещё раз прочитаем, — предложила Марина. — Ты ведь не помнишь?

— Помню, — возразил ребёнок и начал громко декламировать: — Деньки стоят погожие, на праздники похожие!.. М-м… А в небе — солнце тёплое, весёлое и доброе. Правильно?

— Да, правильно. Дальше помнишь?

— Все реки разливаются, все почки раскрываются. Ушла зима со стужами, сугробы стали лужами. И дальше я помню… — Юля на подлокотнике подпрыгнула, на секунду призадумалась, а когда вспомнила, от радости подпрыгнула. — Покинув страны дружные, вернулись птицы южные!

Марина рассмеялась.

— Наоборот! Страны южные, а птицы дружные.

— А как птицы могут быть дружными? Они тоже умеют дружить? По-настоящему?

— Наверное, умеют.

— Наверное или умеют?

— О Господи, почемучка! — Марина отложила книжку и потянула девочку к себе. Поцеловала, а Юля рассмеялась и попыталась вывернуться. — Сколько у тебя вопросов всегда.

Калерия Львовна заглянула в комнату, спустила очки на кончик носа и поинтересовалась:

— Ну что, выучили?

— Выучили! — воскликнула Юля, выбираясь из Марининых рук. — На каждой ветке скворушки, сидят и чистят пёрышки. Тётя Лера, кто такие "сковорушки"?

— Скворушки, — поправила её Калерия и напустила на себя побольше серьёзности. — Сейчас расскажу. Пойдём на кухню, я ватрушек напекла, — вдруг опомнилась она. — И там я тебе расскажу.

Юля забрала книжку и отправилась за Калерией на кухню, но на ходу обернулась.

— Мам, пойдём ватрушки есть!

— Юль, ну какие ватрушки?

— Не забивай ребёнку голову, — чуть нахмурившись, проговорила Калерия и даже пальцем Марине погрозила.

— Платьев у мамы ну прямо не счесть, — жизнерадостно начала Юля за стенкой, — синее есть и зеленое есть, есть голубое с большими цветами — каждое служит по-своему маме!

— И в них ещё нужно влезать, — пробормотала Марина, зная, что слышать её никто не может. Но улыбаться не перестала.

Хоть не плакала больше. В первые дни ревела постоянно. Юля улыбалась, смеялась, осматривала квартиру восторженными глазками, бегала по комнатам, даже шумела, а потом подбегала к Марине, садилась рядом, цеплялась за её руку и сидела тихо-тихо. А у Марины к горлу комок подкатывал каждый раз.

Поначалу Юля вела себя очень осторожно. Сейчас, спустя месяц, стала спокойнее, увереннее и называла её "мамой". Что-то невероятное. Марина почему-то об этом совершенно не думала. Только хотела забрать девочку, окружить заботой, иметь возможность прижимать к себе, успокаивая. Юля очень любила прижиматься к ней, даже в детском доме могла подолгу сидеть у неё под боком, они о чём-то негромко разговаривали, а то и вовсе молчали. Вот и дома Юля время от времени подбегала к ней, прижималась, переводила дух, и бежала играть дальше. Поначалу эти объятия были судорожными, пугливыми какими-то, видимо Юля свыкалась со своей новой жизнью и пыталась поверить, что это правда, что ничего больше не изменится. Это сейчас, привыкнув немного, из Марининых объятий выныривала, фыркала от смеха и жаловалась на щекотку, как любой нормальный ребёнок, которого привычно обнимают каждый день, а раньше только молча жалась к ней. И сама назвала её мамой. Марина укладывала её спать, укрывала одеялом, наклонилась, чтобы поцеловать девочку на ночь, а та обняла её за шею и довольно чётко произнесла:

— Спокойной ночи, мама.

Она повернулась на бок и глаза закрыла, а Марина застыла рядом с детской кроватью, не в силах пошевелиться. Даже моргнуть боялась, потому что слёзы тут же полились бы из глаз, а она боялась Юлю напугать. Очень тихо вышла из комнаты, дверь прикрыла и тут же рот себе зажала ладонью. И груди рвались какие-то страшные звуки, даже на рыдания не были похожи, скорее на вой.