Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

неожиданности поп, часто моргая, уставился на Мишку, а тот дёрнул свою молодую жену за рукав, строго сказал: “Пойдём!” – и, громко топая армейскими сапогами, пошёл к выходу».

* * *

Учительство почти ничего не приносило, и Михаил устроился на дополнительную работу – стал статистиком в Каргинском исполкоме, где помогал отцу. Основной его работой было составление списков облагаемых продовольственным налогом граждан.

Большевикам был нужен хлеб. Они с нуля поднимали разрушенную административную систему, запускали остановившиеся предприятия, открывали в том числе и на Верхнем Дону приюты для сирот и обездоленных детей.

Не работало ничего! Мельницы стояли, оледенев. Торговые лавки – те, что не пожгли, – пустовали. Необходимые продукты не подвозились. Транспортное сообщение отсутствовало. Чтоб всё это отстроить и запустить заново, нужны были рабочие руки. Если таковые находились, людей надо было кормить.

Где брать хлеб? У крестьян, у казаков, у всех, кто смог собрать урожай.

В Каргинской приступили к сбору так называемых «излишков». Взамен оставляли советские расписки, которым никто не верил. Денег, даже обесцененных «совзнаков», у исполкома не было. Белогрудов просил Москву выслать 15 миллионов – иначе недовольство будет такое, что и бабы со стариками восстанут.

Денег он не получил.

Советскую власть едва терпели. Родной её считала только самая последняя нищета – впрочем, такой тоже было немало. Прибывшие для работы на Дону большевики и местные исполкомовцы срывали на митингах глотки, отстаивая правоту новой власти.

Шолоховская работа была не из простых. Вершить её возможно было, только неистово веря в праведность свершившегося.

Верил ли он?

Спокойно ответим: в пределах разумного – да.

Читал газеты, вникал в передовицы, был убеждён: надо упереться – и всё образуется. Никакого иного выхода всё равно больше не имелось.

Чем кормились те, у кого не было вообще ничего? Уходя в отступление, белое казачество оставило на складах запасы кожевенного сырья, обмундирования, продовольствия: всё это свозилось в пустующие сараи каргинской мельницы. Получая заявления, исполком распределял по нуждающимся, немощным и старым продуктовые пайки, дрова. Что-то доставалось и Шолоховым.

В сохранившихся списках советских служащих станицы Каргинской за 1920 год Шолохов числится ещё и как журналист. Публикаций у него не было никаких – но листовки с воззваниями, может, и писал.

С каждой должности капала лишняя копейка.

Помимо этого, Михаил при случае трудился чернорабочим и грузчиком: за кусок хлеба то в переносном, то в самом прямом смысле.

Совсем, казалось бы, недавно Шолоховы покупали мельницу за 70 тысяч золотых рублей, – а теперь и не чаяли до весны дотянуть. Так обернулась жизнь. Никто при выгоде после стольких битв, страданий, мытарств не остался. Ни Шолоховы, ни 24-летний идеалист Белогрудов, ни воевавший за Советскую власть казак Чукарин, ни дослуживающий последние дни отец Виссарион.

* * *

Весной в Каргинской организовали бесплатную «красную кузницу» для ремонта плугов, запашников и прочего. Открыли и бесплатную «красную мельницу», поставив туда заведующего, мирошников, крупчатника и машиниста.

Снег сошёл – на полях вскрылись трупы животных и людей. Их принялись хоронить. Собирали оружие и прочее оставшееся с войны железо. Полно забот оказалось. Были бы руки – труд всегда найдётся.

По инициативе деятельного Чукарина в Каргинской открылась изба-читальня, начал работу клуб. Численность партийной ячейки выросла до пятидесяти станичников. На митингах Чукарин сам назначал себе темы для выступлений. «Политика Советской власти и её отношение к трудовому казаку». «Как мы теперь будем называться: казаки, граждане, пролетарьяты». «Зачем у казаков отбирают лошадей». «Почему нет в лавках товаров».

В «Тихом Доне» вместо Чукарина ту же роль исполняет глава станичного исполкома Кошевой: «Мишка долго рассказывал старикам о том, как белые при отступлении уничтожали государственное имущество, взрывали заводы, жгли склады. Кое-что он видел сам во время войны, кое о чём слышал, остальное же вдохновенно придумал с единственной целью – отвести недовольство от родной советской власти. Чтобы оградить эту власть от упрёков, он безобидно врал, ловчился, а про себя думал: “Не дюже большая беда будет, ежели я на сволочей и наговорю немножко. Всё одно они сволочи, и им от этого не убудет, а нам явится польза…”

– Вы думаете, они – эти буржуи – пальцем деланные, что ли? Они не дураки! Они все запасы сахару и соли, огромные тыщи пудов, собрали со всей России и увезли ишо загодя в Крым, а там погрузили на пароходы и – в другие страны, продавать, – блестя глазами, говорил Мишка.

– Что ж они, и мазут весь увезли? – недоверчиво спросил кривой Чумаков».

Наверняка и это с натуры писал.

С подачи учителя Мрыхина в Каргинской появился драматический кружок. Михаил стал первым помощником своего бывшего педагога. Помещением для кружка послужило разворованное здание кинотеатра «Идеал». Там и лекции читали, и выборы в исполком проводили, и даже митинги – если непогода – устраивали. Сто человек помещалось в бывшем кинотеатре.

Начали появляться сельскохозяйственные артели – «коммунии». Сначала в Кружилине, где Шолохов родился. Затем в Конькове, – это соседний с Каргинским хутор. В Коньков пришёл первый трактор, неслыханное чудо на Дону, – чтоб пахать на всю артель сразу. Шолохов тоже ездил смотреть на него. В Каргинской предложили присвоить местной артели имя Чукарина, но Фёдор Стратонович предложил немного повременить.

Весь апрель Каргинский исполком, коммунисты, комсомольцы и активисты готовились к празднованию Международного дня солидарности трудящихся. На балконе дома отца Виссариона повесили плакат «Да здравствует 1 Мая!» Батюшка плевался, но деваться ему было некуда: его уже выселили в стряпку.

С балкона выступил Фёдор Чукарин, а за ним – коммунисты, активисты, красноармейцы из соседних хуторов. Два часа ораторствовали!

После митинга в церковно-приходской школе – той самой, где Шолохов начинал учёбу, – самодеятельный хор дал концерт. Пели революционные песни, казаки с любопытством слушали.

Вечером в театре шёл спектакль. Участвовал – как артист и помощник постановщика – Михаил Шолохов. Это был первый его выход на сцену при полном зале станичников и соседей с других хуторов. Люди к вечеру разогрелись самогонкой, посему финал праздника удался особенно.

Удивление зрителей было огромным: местный парнишка, а что вытворяет!

Вскоре спектакли пойдут один за другим.

* * *

Иван Вересин, сверстник Шолохова, рассказывал, как Михаил подбивал детей и подростков на карнавальные затеи: из родительских сундуков извлекались разноцветные одежды, в которых табор под руководством Михаила с песнями и плясками кочевал по станице – и в итоге заворачивал в театр.

При любительском этом театре компания собралась весьма обширная: помимо Мрыхина и Шолохова, самое деятельное участие принимали Мария Бабанская, уже нами упоминавшаяся тётка Михаила, шолоховский товарищ Григорий Мокроусов, сёстры Поповы, счетовод кредитного товарищества Алексей Триполев, дочь заведующего почтой Парамонова – целая труппа.

Тётка Дуня – Евдокия Семёновна Шерстюкова, знаток и обожатель театра, – шила костюмы