Музыка сфер - Элизабет Редферн

— Я хорошо тебе заплачу, — хрипло сказал он, вынуждая себя посмотреть на нее. — Но сейчас уходи. Вернись домой. Вот деньги на извозчика. — Он нелепо нашаривал монеты на столе, придвигал их к ней, избегая нового соприкосновения. — Про это ты никому не скажешь — ничего. Поняла?

— Да, конечно, — сказала Роза Бреннан. Ее большие детские глаза теперь смотрели на него с нескрываемой насмешкой. — Я поняла. Найдете меня на Пьяцце, когда вам опять захочется. А я буду знать, где найти вас. Верно, сэр? Меня зовут Роза.

— Я знаю, — ошалело сказал Джонатан.

Она холодно на него посмотрела.

— Разве? Вы только что назвали меня другим именем. — Она кивнула на кушетку.

Джонатан окаменел. Другим именем? Он ничего не помнил. Ничего…

— Да не важно, — продолжала она. — Меня как только не называли. Одни мужчины при этом бормочут о своих женах, другие — о сестрах, третьи — о своих маленьких дочках…

— Пожалуйста… Уйди. — Джонатан, обливаясь потом, пошел к двери. Сунул ей какие-то деньги и распахнул дверь.

— А француз, — задумчиво продолжала Роза, — назвал меня совсем по-чудному. Каким-то иностранным имечком.

— Как он тебя назвал? — Джонатан медленно отпустил дверную ручку.

— Селена, — произнесла она почти со смаком. — Чудное имечко, а? Ну да меня и постранней называли, я уже говорила. — Она улыбнулась ему и прошла мимо него к двери, покачивая бедрами с особой своей насмешкой.

У Джонатана перехватило дыхание. Он схватил ее за локоть.

— Он назвал тебя Селеной? Ты уверена?

Она пожала плечами.

— Ну да. Я уверена. — Она высвободила локоть. — Спокойной ночи, мистер Эбси.

Джонатан отпустил ее. И даже не заметил, как ее шаги затихли на лестнице.

Селена — имя, которое Монпелье дали своей пропавшей звезде. Еще одно подтверждение, что он подбирается все ближе — совсем близко! — к убийце своей дочери. Но кто станет слушать его обвинения, если Товарищество Тициуса находится под такой могущественной защитой?

На него нахлынуло отчаяние, и тут он вспомнил, что, возможно, сокрушительное оружие уже у него в руках: список звезд. Если бы он сумел доказать, что список прячет зашифрованное сообщение, то обрел бы власть потребовать, чтобы убийца был изобличен. Но он бессилен, пока не откроет тайны списка. Ему необходима помощь. И после этой ночи ждать уже нельзя.

Он снова сел к столу, придвинул перо, чистый лист и начал писать письмо удалившемуся на покой дешифровальщику Джону Морроу.

XXVII

Гармонией, небес гармонией

Вселенский облик был рожден:

От гармонии и к гармонии

Всех нот черед воспринял он,

И Человек замкнул диапазон.

ДЖОН ДРАЙДЕН. «Песнь для Дня святой Цецилии» (1687)

Четыре вечера спустя Александр Уилмот пребывал в состоянии полного счастья. Ощущение столь преходящее, а для него и столь редкое, что, мнилось ему, такие случаи должны отмечать ход времени, подобно прохождениям Венеры. Он знал, что радость эта минует слишком скоро, и все-таки он был бесспорно счастлив, сидя в этот теплый летний вечер в своей маленькой гостиной на втором этаже, выходящей на кладбище Кларкенуэллского прихода. За крышами облитые солнцем луга простирались на север к дальней деревне Ислингтон, усеянные купами деревьев, в тени которых паслись коровы, и против обыкновения смрадные дымы печей для обжига кирпича выглядели всего лишь облачком тумана на горизонте.

Александр принимал у себя своего друга Персиваля Оутса, мастера по изготовлению очков. Они вместе отужинали: жаркое, устричный пирог и бутылка кларета, которые Дэниэль расторопно принес из «Головы быка». Против ожидания еда оказалась превосходной, мясо сочным, подлива густой, и теперь в приятном предвкушении они приготовились начать играть — Александр на клавесине, Персиваль на своей скрипке.

Миновали всего три ночи после летнего солнцестояния, и белесое пыльное небо все еще тонуло в жарком мареве прошедшего дня. Александр оставил открытым окно, чтобы избежать духоты, и в комнату слабо веяло запахами пивоварни у выгона. Муха сердито жужжала у оконного стекла, не понимая, что может легко улететь, исполненная решимости до смерти биться об иллюзорную преграду к свободе, а снизу доносилось бормотание старой Ханны, монотонно читающей свою истрепанную Библию, — ее окно тоже было открыто. Неторопливо прогромыхала подвода из пивоварни, а за ней пеший фермер медленно погонял несколько только что купленных телок, запоздало добираясь из Смитфилда к лугам, простиравшимся по сторонам Нью-роуд.

Александр позволил своим пальцам извлекать ноты Корелли в непреходящей радости, а чистое состэнуто скрипки его друга воспаряло контрапунктом. Позднее, когда любовь к музыке временно будет удовлетворена, они, думал Александр, вместе поднимутся на крышу понаблюдать белую звезду Денеболу, хвост Льва. И, может быть, Персиваль задержится посмотреть, как на востоке взойдет Сатурн, и даже, пожалуй, представится шанс поговорить с его другом о Монпелье и потерянной планете, которую они тоже ищут. Поистине такое богатство радостей впереди! Дэниэль сидел на табуретке у окна и глядел на своего хозяина. Обхватив руками колени, он слушал, как пламенная музыка небес замирает в безупречный финал и тишину.

Резкий стук в нижнюю дверь грубо ворвался в недвижный воздух. Дэниэль вскочил и кинулся вниз, а Александр встал из-за клавесина и с мнимым спокойствием начал наливать Персивалю еще кофе. Но его пальцы вздрагивали в ожидании непрошеного гостя.

— Матушка, замолчите!

Александр услышал, как внизу печальная старая дева пытается успокоить старую Ханну, чей голос достиг крещендо ужаса, потому что стук становился все громче, все настойчивее. Внезапно стук оборвался, но тотчас сменился звуком шагов Дэниэля и чьих-то еще, стремительно поднимающихся по лестнице. И только когда Дэниэль вошел в гостиную с Пьером Ротье, Александр понял до чего он боялся, что войдет его брат Джонатан.

А теперь, увидев Ротье, Александр воспрянул духом, испытывая не только радость, но и гордость, что французский доктор-астроном видит его с его другом Персивалем, а не в одиночестве, более для него обычном.

Ротье снял шляпу и быстро оглядел освещенную свечами гостиную — ноты на пюпитрах, серебряный кофейник, пустые тарелки, которые Дэниэль еще не убрал со стола.

А затем взгляд доктора остановился на Персивале, который, положив скрипку в футляр, тщательно стирал канифоль с деки и струн; и Александру почудилось, что Ротье заколебался — на самый кратчайший миг. Но затем доктор шагнул вперед и поздоровался с ним, и Александр подумал: конечно же, они знакомы. Персиваль же говорил ему, что выполнил какой-то заказ Ротье? Да и Персиваль уже пожимал руку новопришедшему, повернув ясное птичье лицо к более высокому доктору.

— Доктор Ротье, — сказал он, — какой приятный сюрприз!

Ротье ответил любезностью на любезность, повернулся к Александру и сказал:

— Я помешал. Прошу прощения.

Александр ответил быстро, будто такое лестное общество заполняло все его вечера.

— Нет-нет. Ничего подобного. Мы с моим другом Персивалем часто музицируем вместе. Это наше любимое занятие, уступающее только наблюдению звезд. Разумеется, вы уже знакомы…

— Да, — признал Ротье. — В прошлом мне выпала честь воспользоваться искусством Персиваля. Весной он заново отполировал поврежденный рефлектор моего телескопа.

— И зеркало вам надежно служит, доктор? — озабоченно спросил Персиваль.

— О да, — ответил Ротье. — В начале месяца я смог наблюдать луны Юпитера с завидной четкостью. — Он снова обернулся к Александру. — Мистер Уилмот, я приехал к вам с сердечной просьбой, но, боюсь, в неудобный для вас момент. Мои друзья и я… то есть мадам де Монпелье и наше маленькое общество наблюдателей звезд горячо надеялись, что вы сможете присоединиться к нам сегодня вечером. Но я вижу, вы заняты.

Александр, слушая просьбу Ротье, почувствовал, что радость пронизывает его монотонную жизнь будто метеор, прочерчивающий забытый уголок небес. Миновало больше недели с его визита в далекий дом в сельском Кенсингтон-Горе. Воспоминания о том вечере представлялись ему почти иллюзией; будто перед ним озарился неизвестный, полный блеска ландшафт для того лишь, чтобы сразу без предупреждения исчезнуть. А иногда ему казалось, что его воспоминания о том вечере обладают большей реальностью, чем само событие. Словно мир Монпелье находился в иной плоскости, на иной орбите, чем его собственное существование. Конечно же, если им суждено снова встретиться, это станет кульминацией, которая изменит все. В эти жаркие душные ночи конца июня, когда он не мог уснуть, но старался не потревожить сладко спящего рядом Дэниэля, он пытался вновь услышать голос Августы и пленительную игру Гая — Гая, которого он еще не видел.