Простой советский спасатель 2 (СИ) - Буров Дмитрий

Наконец, кукушка обрела крышу над головой. Все-таки жутковато выглядит птица, лежа к верху лапами. Мрачнная фантазия у мастера, создавшего этот шедевр. Зачем было переворачивать фигурку? Мелькнула мысль: что если внутри птахи скрыт еще один секрет? Но, поразмыслив, не стал проводить вскрытие. Федор Васильевич четко обозначил только икону в своей предсмертной речи, про птиц архивариус ничего не говорил.

Повесив часы на законное место, я принялся наводить порядки. Развесил по местам снятые картины, а вот с фотографиями вышла не задача. Забирал я их все, чтобы в общаге хорошенько еще раз пересмотреть и проследить связь между всеми местами, запечатленными на снимках.

Пока что на девяносто девять процентов я был уверен: моя догадка насчет отснятых входов единственно верная. Осталось разглядеть значки на папирусе и связать воедино старую карту, которую нашел Славик, схему, обнаруженную Леночкой, рисунок из часов и фотокарточки.

Упаковав снимки, я ненадолго завис, размышляя, куда спрятать миниатюрный свиток, чтобы не повредить и не потерять. Тут я вспомнил, что Федр Васильевич знатный фотограф, а значит, в его лаборатории имеется фотопленка. Придется пожертвовать одной и спрятать туда записку.

Оперативно сбегал в проявочную, упаковал хрупкую находку в полость кассеты, и засунул в коробочку, сунул в карман и вернулся в зал. Огляделся по сторонам, прошелся по комнате, проверяя, все ли на местах, и поправляя то, что трогал и двигал с места. Фотографии завернул в газету, и, довольный проделанной работой, покинул дом.

С крыльца я практически скатился, торопясь уйти с чужого двора. Анна Сергеевна что-то говорила про время отдыха любопытной соседки, но её слова вылетели из головы. И теперь я подозревал, что Власьевна заняла свой наблюдательный пост и караулит улицу.

Стараясь выглядеть естественно, я запер дом и калитку, спокойно пересек дорогу и зашел к соседке старика. Во дворе было пусто и тихо. На огороде или в дом зашли? Поколебавшись, завернул за угол, поднялся на крыльцо и негромко постучал.

— Мы здесь, Алеша, — раздался ща моей спиной спокойный женский голос.

Я оглянулся. Анна Сергеевна и Манюня копошились в земле на широкой клумбе. Розы, ромашки и прочие разные цветы радовали глаз. Малышка пощипывала траву, а бабушка рыхлила землю. Увидев меня, улыбнулась, но не оторвалась от своего увлекательного занятия. Из травинок девчушка пыталась сплести венок. Но зелень была не та, Манюня сопела, пыхтела, но не сдавалась. Упрямая растет, настойчивая.

— Помочь?

Анна Сергеевна коротко глянула на меня и кивнула:

— Воды в бочку натаскай, пожалуйста. Совсем забыла вчера.

Я огляделся в поисках бочки, но не увидел.

— На душе, — женщина махнула рукой куда-то вглубь. — Колонка там, ведро рядом. Справишься?

— Дык не безрукий, чай, — улыбнулся я. — Справлюсь.

Я двинулся выполнять просьбу, когда вслед прилетело:

— Нашел, что искал?

Я запнулся, обернулся, но хозяйка продолжала орудовать тяпкой, не глядя в мою сторону. Вот жеж ж… женщины!

— Кажется, да, — ответил уклончиво и потопал к колонке.

Спустя полчаса я закончил набирать воду, поставил ведро на место, умылся и огляделся в поисках Анны Сергеевны и Манюни. Мелкую не обнаружил, а соседка возилась на летней кухне. Оттуда одуряюще пахло настоящим кубанским борщом. Я сглотнул голодную слюну и двинулся на под навес.

— Можно?

— Мой руки и садись, обедать будем.

— Спасибо за приглашение, — вздохнул я. — Да боюсь, на автобус не успею. А потом аж до вечера ждать. Я и правда с больницы удрал. Влетит по первое число…

Женщина кинула взгляд на пузатый будильник, стоящий на полке.

— Успеешь.

Я перестал сопротивляться и уселся на скамью. Хороший борщ — не то, от чего я могу отказаться. А готовить самому в общаге по такой жаре как-то лениво, проще в столовку сходить. Хотя столовские супы — это скорее, недоразумение, чем человеческая еда. Наверное, это единственное, что не изменилось со времен советской власти и по мое время — как не умели готовить первые блюда в столовых, так и не научились. Разваренная кеся-меся неприятного вида лично у меня всегда вызывает несварение желудка при одном только взгляде.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Анна Сергеевна поставила передо мной глубокую тарелку, до краев наполненную красным густым наваристым борщом. Некстати вспомнилось, как друзья-москвичи называют щи из кислой капусты и непонятную бледную субстанцию со свежей капустой борщом. Но раз попробовав теперь уже моего борщеца, приезжая в гости, просят сварить еще и еще.

Это как с булкой белого и буханкой и кирпичом. Неместным не понять, почему на Кубани обычный хлебный кирпичик называют булкой. В их понимание булка — это сдоба, а батон — это нарезная длинная булка.

Я нарезал домашний каравай большими ломтями, подождал, когда хозяйка усядется за стол, и принялся за еду.

— Приятного аппетита и спасибо за угощение, — поделал и поблагодарил от души и отправил первую ложку в рот.

От вкусноты аж зажмурился.

— Спасибо и взаимно.

Вот зуб даю, не местная Анна Сергеевна, пришлая, точно. Не говорят так местные в наших поселках, деревнях и станицах. Нету нашего мягкого «х» вместо «г», забавного «шо» да и других словечек. Не балакает, не гутарит, чисто говорит. Иногда, правда, что-то проскальзывает, но это, скорее, небольшое переопыление, чтобы влиться в среду, потому что живет здесь. А разговаривает как городская.

— Анна Сергеевна, — утолив первый год, обратился я. — Я у Федора Васильевича в доме фотографии нашел. Хочу с собой забрать, кое-что понять нужно. Вы, кстати случайно не знаете, почему он одни и те же места несколько раз снимал с разных ракурсов?

Женщина подняла на меня глаза. И вот вроде ничего не изменилось, ни одна жилка на лице не дрогнула, тогда почему у меня такое ощущение, что она смеется над моим вопросом?

— А сам как думаешь?

Я смотрел на нее и не знал, что ответить. Что если я ошибаюсь, и соседка ни о чем и таком знать не знает? Просто дружили по-соседски с довольно известным по району стариком, книгами наверняка обменивались, про кино всякое разговаривали?

«Три, большой государственный герб, средний и малый. Личный императорский, для цесаревича и так сказать общий малый», — в голове всплыла фраза библиотекарши про брелоки, и как хозяйка на них смотрели, и этот её вопрос про вторую безделушку. По любому что-то знает. Минуты две мы играли в гляделки, потом я отложил ложку и поднял руки, признавая поражение.

— Я думаю, Федор Васильевич знал намного больше, чем все мы вместе взятые, про подземные тайны нашего Энска. И фотографии это доказывают. На одной и вовсе… — тут я запнулся, сделав вид, что подавился и закашлялся.

Еще слово и проболтался бы про подвал, отрытый в парке Калинина. И ладно бы, выкрутился, но я чуть не ляпнул про то, что его найдут только в будущем. Я усиленно кашлял, Анна Сергеевна молча опустошала тарелку.

— Водички?

— Нет, спасибо, — отрицательно затряс я головой. — Уже все.

— Что ты обнаружил на фотокарточке? Отчего так удивлен?

И снова раз и под дых практически. Ну, бабка, ну зараза!

— Так место там странное снято. В парке возле танцплощадки. Я вроде все места знаю в городе, где модно в подземелья попасть. А на фотках несколько точек, о которых не слышал. Вот и думаю, притянута моя догадка за уши и сильно притянута, — сказал, а сам вытаращился на Анну Сергеевну, боясь взмах ресниц пропустить или движение губ.

— Все верно ты понял, Алеша, — отодвигая тарелку и поднимаясь, чтобы положить второе, улыбнулась хозяйка. — Федор Васильевич многое знал о тайнах города. Что-то в силу возраста хранил в памяти и собирал для потомков, о чем-то догадывался и искал доказательства. В некоторых вещах лично принимал участие, в том числе был одним из тех, кто рисовал первую карту Энских подземелий.

— Не может этого быть! — выдохнул я возмущенно, решив, что соседка архивариуса надо мной решил подшутить.