Русский медведь. Цесаревич - Михаил Ланцов

— Государь, — обратился к нему Меньшиков, — тебе плохо?

— А? — Очнулся Петр, скользнув взглядом на крепкую, рослую фигуру князя, не в пример тех образов, что рисовались в фильмах. — Просто воспоминания. Они иногда тяжелы. Что у нас тут? Я ничего не пропустил?

— Вошли первая и вторая пехотные бригады, третья втягивается, — кивнул он на последние аккуратные ряды в темно–синих мундирах и черных лакированных шлемах при латунной оправе.

— Хорошо, — кивнул Петр, уже оправившийся от приступа неуместных воспоминаний.

Прошло еще несколько минут, и «Пехотный марш» сменился «кавалерийским». За ними последовали «артиллерийский» и «военно–морской».

Петр покосился на трибуну, забитую европейскими гостями из Франции, Дании, Речи Посполитой, Австрии, Саксонии и прочих государств. Очень неоднозначная реакция. С одной стороны они не привыкли видеть такую тусклую армию без пышных украшений и невнятной, но пафосной одежды. Войска Петра не производили впечатления успешных солдат. Где кружева? Перья? Леопардовые шкуры? Золотое шитье и пышные шляпы? С другой стороны — аккуратная, добротно пошитая крепкая форма, сидящая на каждом бойце безукоризненно. Хорошие сапоги единого образца. Каски из черненого чепрака с латунным убором. Ремни, ранцы, портупея и прочее снаряжение, вызывающее интерес. Превосходное оружие самого современного вида. Гости находились в смешанных чувствах…

— Видишь Сашка, как напряженно лоб морщат, — усмехнулся Петр. — Все никак не отойдут от мысли, что армия может быть не только лишь пугалами ряжеными, но и дельным чем выглядеть.

— Но поймут ли?

— Поймут. Красоту формы делают не кружева с леопардовыми шкурами, а победы. Первая уже легла к нашим ногам. Не за горами и иные. Раз, другой, третий, а потом уже и посмотрим.

— Так что же? Мы теперь после завершения каждой войны будем такое торжество учинять?

— А почему нет? Народ должен знать своих героев. Вон, глянь, сколько обывателей уже набилось по краям площади. Да на крышах сидит. И по ходу частей стояло. Такие торжества нравятся людям. Так они чувствуют некую причастность к великим ратным делам, которые хоть и творятся где‑то вдали, но так становятся ближе, наполняя их сердца радостью и гордостью.

— Если так, то отчего мы каждый год подобным горожан не балуем?

— Думаешь? А что, дело хорошее, — кивнул Петр, вспоминая в какой замечательный культ обратилось «Девятое мая» для всех здоровых сил советского и постсоветского общества. — Так и порешу. Каждый год первого мая праздновать в честь армии и флота России. Жаль, что не девятого… хотя, не суть.

— Девятого? — Удивился Меньшиков.

— Да не обращай внимания, — улыбнулся Петр, — просто захотелось мне вдруг, чтобы праздник был девятого мая, а не первого. Но чего уж тут менять. И первого хорошо.

А армия тем временем завершила втягиваться, выстраиваясь, согласно заранее размеченным участкам на брусчатке.

Музыка утихла. И генерал–полковник Патрик Гордон на белом скакуне, приблизился к главной трибуне — к Петру, дабы рапортовать о том, что его приказ выполнен, Крымское ханство разгромлено и так далее. Коротко. Лаконично. С общей сводкой потерь убитыми и ранеными, а также нанесенного ущерба противнику в аналогичном выражении. Причем без особенной спешки, дабы переводчики успели донести его слова до послов европейских держав.

Глава 4

12 мая 1694 года. Окрестности Москвы. Воробьевы горы

По небольшой дороге к пригороду Москвы катилась несколько необычная пролетка, выбивавшаяся из общего вида странным поведением на дороге — она очень умеренно «козлила». Да и «на глаз» отличалась. Во–первых, сразу обращали на себя внимание чудные металлические колеса с массой спиц и резиновой покрышкой. Во–вторых, внимательно присмотревшись, можно было заметить весьма развитую систему подвески колес. Шутка ли? На дворе разгар конца семнадцатого века, у Петра в личной повозке не только прекрасные стальные рессоры, но и масляные гидравлические амортизаторы, из‑за чего, вкупе с хорошими колесами, стальной сварной рамой и прочими любопытными «фишками» эта пролетка стала объектом самого пристального внимания практически всех послов, прокатившихся в ней. К счастью, они совершенно ничего не смыслили в технике, а потому даже догадаться о том, как все устроено не смогли, лишь облизываясь на желание иметь нечто подобное в своем пользовании.

— Петь, — спросила Анна, задумчиво хмуря лобик рядом, — а ты уверен, что нам нужно спешить с открытием университета? Ведь еще ничего не готово.

— Уверен, — чуть подумав, кивнул царь.

— Но почему? Ведь нас засмеют! Какой это университет? Летний дворец да несколько домиков вокруг. Не знаю как в Париже, но в Оксфорде весьма солидный архитектурный ансамбль. Мы будем на его фоне выглядеть бедными родственниками.

— Да и пусть, — усмехнулся Петр. — По одежке встречают, но нас‑то встречать никому не нужно. Мы для себя специалистов готовим. Вот подрастут немного — сами себе и спроектируют главное здание.

— Но зачем спешить? У тебя и так масса учебных заведений: училищ, школ.

— Понимаешь, сейчас все они завязаны строго на меня. Я их курирую неукоснительно. Даже учебные пособия пишу или корректирую. А это неправильно. Царь — это правитель государства, а не предводитель учащихся. С таким подходом я самым банальным образом зароюсь во второстепенных делах. Поэтому им нужна своя епархия, которую я лишь контролировать буду. А где ее взять? Тут только два пути. Или приглашать профессоров из Европы, или растить своих.

— Так пригласил бы, — пожала плечами фаворитка. — Сейчас к тебе много кто поедет с радостью.

— Кое–кого я действительно приглашу, — кивнул Петр, — но все дело в том, что уровень образования, который получают в моих училищах, превосходит в разы лучшие образцы современной европейской науки. Зачем мне эти профессора?

— Превосходит? — Скептически переспросила Анна.

— Поверь, я в курсе их достижений. Специально полюбопытствовал в свое время.

— Хм… но зачем тогда тебе эти самые «кое‑кто»?

— Просто умные ребята. Дай им другие возможности — они смогут серьезно раскрыться и многое сделать. Ведь я сам не ученый. Могу только подсказать некоторые фундаментальные вещи. А им разобраться будет в радость.

— Но ведь университет не решит проблемы, о которой ты говорил, — спустя несколько минут вышла из задумчивости Анна.

— Сам по себе — нет. Но именно то, что он еще очень сырой позволит взрастить и выдвинуть не только толковых инженеров, архитекторов и прочая, прочая, прочая, но и главное — толковых управляющих от науки, на которых в будущем и ляжет бремя управления образованием. Ведь какой смысл это вешать на людей, ничего в подобном не смыслящих? Провалят. А тут — научатся в малом, а потом за большее примутся. Тем более что оснащение естественнонаучных факультетов современным оборудованием уже лучшее в мире. Таких лабораторий нет нигде. Так что и с научной деятельностью все будет хорошо.

— И все равно, я считаю, что ты спешишь. У них и без того масса затруднений будет иметься. Зачем их вот так, почти в поле заставлять работать? Воробьев дворец ведь совершенно не пригоден для этих нужд. Да и мал.

— Анют, вот скажи, — с улыбкой произнес Петр, — поехали бы вы с отцом в Россию, если бы у вас все хорошо было в Англии? Вот! И я о том же. Это называется выход из зоны комфорта. Если у человека все хорошо, то он не стремится к развитию или какому‑то нестандартному решению проблемы. Он… хм… просто функционирует. Только столкнувшись с трудностями лицом к лицу, он начинает шевелиться и развивать бурную деятельность. Не нужно создавать тепличных условий. У них будет все, что потребуется и даже более того… включая серьезные задачи. Бездельничать они отлично могут и в Сорбонне с Оксфордом.

Глава 5

1 июня 1694 года. Москва. Кремль

Татьяна[47] проснулась довольно рано, но Петра уже не было. И что самое удивительное — она не помнила, когда он ушел. А ведь засыпали вместе… да еще как…. От этих мыслей совсем юная полька покраснела и на несколько минут зависла в воспоминаниях.

— Государыня? — Донесся от двери голос этой ненавистной рыжей ведьмы, вырвавшей царицу из грез.

— Что тебе? — С легким раздражением отозвалась Татьяна. Она бы и рада ее просто выгнать, но ее влияние на супруга и уважение при дворе пугали. Хотя, конечно, сдерживаться было непросто.

— Я хотела бы с тобой поговорить.

— О Петре?

— О нас.

— О нас?! — Искренне удивилась царица. — Ну что же… изволь.

— Я понимаю, что ты ревнуешь ко мне супруга, но… нам не нужно ссориться. Он не простит ни мне, ни тебе.