Только (не) трогать - Лана Вейден

мне не поздоровится.

Но внутри вдруг просыпается другая София — отчаянная, хитрая, безрассудная. Почему-то возникает безумное желание сломать этого человека, подчинить своей воле — хоть на короткое время. Выиграть — даже если потом придётся заплатить за это высокую цену.

Я склоняю голову, умоляюще складываю руки и говорю срывающимся голосом:

— Ну пожалуйста… Марк…

Первый раз в жизни я обращаюсь к нему по имени.

Потом поднимаю голову и смотрю ему в глаза. Покорный взгляд даётся на удивление легко. Касаюсь рукой его плеча.

— …для меня это очень важно…

Вижу, что он в замешательстве.

— … может, больше такой возможности уже никогда не будет!

Марк колеблется. Смотрит на меня всё так же хмуро и сердито. Но в конце концов соглашается:

— Ладно. Я тебя туда отведу.

Подпрыгиваю от радости.

— Спасибо-спасибо-спасибо!

— Только молчи!

— Конечно-конечно! Уже молчу, тсс… — делаю вид, что прикладываю палец к губам.

Голова еще кружится, перед глазами скачут цветные пятна, ноги подгибаются, но внутри все ликует — первая победа за мной! Теперь осталось сделать так, чтобы этот вечер Майер запомнил на всю жизнь.

Залитая огнями Лейденская площадь содрогается от громких звуков: выступают уличные музыканты.

«Go, go, go! Ale, ale, ale!»

Несмотря на боевой настрой, всю дорогу в животе тревожно покалывало, а теперь снова нападает непринуждённая беспечность. Начинаю хлопать в ладоши и двигаться в такт музыке.

— Ты обещала вести себя прилично! — недовольно говорит Марк.

— А вот и ничего подобного! Я обещала всю дорогу молчать! И молчала. Но сейчас — извините. Это — моя площадь, и я имею право делать здесь все, что захочу.

Марк застывает, словно я застала его врасплох, но быстро приходит в себя.

— Всё понятно. Возвращаемся назад.

— И никуда мы не возвращаемся! Впрочем, сами можете идти куда угодно!

Помахав ему рукой, протискиваюсь сквозь толпу, окружившую музыкантов. Многие снимают выступление, значит, Марк меня не тронет — ему такая «слава» точно не нужна.

Музыкантов двое: оба — мужчины средних лет. Закончив играть, они начинают говорить между собой по-русски: «Ну что? Еще часик — и по домам?»

Краем глаза замечаю, что Майер никуда не ушел. Возникает идея, как позлить его еще больше.

Подхожу к одному из музыкантов:

— Здравствуйте! А можете сыграть какую-нибудь русскую песню?

Мужчина цепляет взглядом мою грудь.

— Как тебя зовут, красавица?

— София.

— София, для тебя мы сыграем что угодно! Заказывай.

— Что-нибудь про любовь.

— Про любовь надо петь дуэтом, — на лице мужчины появляется хитрая улыбка. — Ты мне поможешь?

— Без проблем! Что будем петь?

— Ну, например, «Еще минута».

— Напойте.

— «Еще минута, и я держу твои ладони осторожно…»

— Слышала, но слов не знаю.

— А «Дороги»? «Ведь одна из дорог все равно меня приведет к тебе…».

— Эту вообще не знаю.

— Можно еще «Мир без любви». Хотя ее ты тоже вряд ли знаешь.

— «Так же синей ночью звезды в небе кружат»?

— Угу.

— Вот ее как раз знаю. Бабушка моя этот фильм очень любила.

— Значит, договорились.

— О чём это ты договариваешься? Пошли отсюда немедленно, — слышу над ухом сердитый голос Марка.

Он пытается взять меня за локоть, но я изо всех сил бью его по руке.

— Никуда я с вами не пойду!

— Это твой парень? Муж? — интересуется музыкант, рассматривая Марка.

— Боже упаси!

— А кто тогда?

— Да понятия не имею. Прицепился какой-то по дороге.

Музыкант, кажется, мне не верит — загадочно усмехается в ответ. Но от обещания не отказывается. Командует:

— Серёга, давай!

Второй музыкант начинает играть вступление.

Марк хмурится и скрещивает руки на груди.

— Если ты сейчас же…

— Ой, ну как можно быть таким занудным? Я ведь для вас стараюсь! Вы же хотели развлечься? Так вот — сейчас будет песня специально для вас…

— София, ты…

Я его больше не слушаю — прячусь за спинами музыкантов, но во время первого припева выхожу вперед и начинаю подпевать:

«Так же синей ночью звезды в небе кружат,

Так же утром солнце светит с вышины,

Только для чего он и кому он нужен

Мир, в котором люди друг другу не нужны?[7]»

Во время второго припева прижимаю руки к груди, а потом протягиваю их к Марку.

«Так же гаснет лето и приходит стужа,

И земля под снегом новой ждет весны,

Только мне не нужен, слышишь, мне совсем не нужен,

Мир, где мы с тобой друг другу не нужны!»

Раздаются аплодисменты, я отвешиваю поклоны. Марк снова хватает меня за руку: — Ну всё, хватит дешёвых комедий! — и тянет в какой-то переулок.

Я больше не упираюсь: почему-то мне очень смешно. Давясь смешками, кричу:

— Люди, это — Лейденская площадь! А я — София Лейден!

— Ты — чертова лейденская банка[8]! — сердито бормочет Марк.

В одном из безлюдных переулков он меня наконец отпускает.

— София, я могу тебя понять. Ты ввязалась в слишком сложную игру, получила по носу и расстроилась. Но уже пора успокоиться. Учись проигрывать.

Как обычно, его слова меня задевают. Я перестаю смеяться.

— Проигрывать? Да ведь мы не завершили игру.

— Завершили. И ты проиграла. Смирись.

Но я не желаю сдаваться. Хочу настоять на своём. Любой ценой.

— Нет, не завершили! Просто сделали перерыв. Какое там было действие? Поцелуй? И вы сказали, что я сама могу выбрать, кого целовать. В таком случае… я выбираю…

Замолкаю и смотрю на его губы. Затем, встав на цыпочки, порывисто целую его в щеку. Губы начинают гореть. Сердце колотится. Отстраняюсь. Пытаюсь улыбнуться.

Во взгляде Марка мелькает удивление и даже растерянность. А потом появляется знакомая усмешка.

Он склоняется к моим губам. Прижимает меня к себе. Запускает пальцы в мои волосы.

— София, запомни раз и навсегда: если не хочешь проигрывать, иди до конца.

После этих слов — я и вдохнуть не успеваю — он целует меня по-настоящему.

В этом поцелуе нет ничего романтичного — ни любви, ни нежности.

Жесткое, почти болезненное прикусывание губ, жаркое, яростное сплетение языков — будто это не поцелуй, а схватка, продолжение нашей битвы.

Это немыслимо, совершенно непристойно, но я прижимаюсь к нему все сильнее и продолжаю игру. Обхватываю руками его шею, чувствуя под пальцами напряжение, жар его кожи. Запрокидываю голову, подчиняюсь, отстраняюсь, и снова поддаюсь.

Никто не думает уступать — губы болят, я забываю, как дышать, и слишком поздно осознаю, что в этой игре уже не может быть ни победителей, ни побежденных.

Конец