Поиск-81: Приключения. Фантастика - Алексей Домнин

В это же время части 29-й дивизии 3-й армии Восточного фронта вышли с северо-запада к Каме.

Перед ними расстилалась огненная река. С треском бежали по воде длинные желто-красные языки. Клубы дыма окутывали левый, подветренный берег, откуда редко, с навесом, била случайная батарея. Вода кипела, шла пузырями, потом становилась матовой. Черную вонючую пену выносило на плесы.

Командир полка Гилев поднес к глазам бинокль и увидел чайку. Бинокль чуть подрагивал, и чайка металась в окулярах, как подстреленная, — вверх, вниз, опять вверх и вбок. Неподвижно распластанные крылья, настороженный блеск маленького глаза.

Больше Гилев ничего не увидел.

После полудня подвезли орудия. Снаряды с воем перелетали через реку, и их разрывы не были видны в сплошной завесе дыма. Вскоре белая батарея замолчала, огонь ушел вниз, и началась переправа. На мертвой реке затемнели лодки, шитики, плоты.

Утром тридцатого числа завязались бои на окраинах.

Утром тридцатого числа Костя очнулся на нарах тифозного барака в тюремном дворе и убедился, что никакого тифа у него нет и не было. Жар спал. Слабость была во всем теле, тяжесть — рукой, кажется, не пошевелишь, и плечо ныло. Но жар спал, голова была ясной. Даже есть хотелось — он ничего не ел уже трое суток. Воды и той не было. Сторожа и персонал исчезли позавчера. Умерших никто не выносил. Рядом с Костей лежал мертвый матрос в распоротой нагайками тельняшке. Тускло-зеленая муха ползла по его руке, чуть пониже сгиба, где выколото было: «Верный». Костя хотел согнать муху, но в эту минуту со двора грянул залп, и она сама улетела. Через несколько минут еще залп. «Расстреливают», — догадался Костя. Он слез на пол, подполз к маленькому окошку, на три четверти забитому фанерой, и осторожно выглянул наружу. Человек пять солдат в черных погонах бежали к соседнему бараку, где помещались раненые. Солдаты скрылись в дверях, и сразу послышались отдельные выстрелы — раненых добивали.

В их бараке стояла тишина.

Трое солдат подошли к окошку, и Костя сполз на пол, чтобы его не видно было с улицы.

— Вишь, как разит! — выругался один. — Вы как хотите, а я в эту помойку носу не суну… Лучше от пули подохнуть, чем от этой заразы…

— Может, из дверей хотя постреляем, — предложил другой. — Или пожжем.

— Да покойники одни, кого стрелять, — вступил еще голос. — Гранату кинуть, и готово!

— Жалко гранату… Может, пожжем?

— Чем жечь станешь, дура? Керосину-то нет!

Тишина. Потом опять разговор:

— Гэ-один оставь. Лимонку давай!

— Может, пожжем, а?

— Да пошел ты к …!

— Ленту, сперва ленту срывай… Дай-ка сюда!

— Чиркай теперь!

— Отвяжись, сам знаю…

Фосфор зашипел, и Костя, не видя, увидел, как бежит огонек к капсюлю по внутреннему шнуру.

— Давай-ай!

Звякнув, рассыпалось стекло. Граната влетела в окно, сея белые искры, и разорвалась у другой стены, под нарами.

Взметнулись вверх доски, тряпье. Беленый потолок обрызгало красным, посекло осколками.

— А-а-а! — закричали в углу.

Костя лежал ничком, чувствуя на губах вкус извести. Едкий дым полз по бараку. Потом дым разошелся. Несколько выстрелов хлестнули сквозь фанеру на окне, послышались удаляющиеся шаги, и тогда Костя явственно различил тот звук, которого он ждал со дня на день, с минуты на минуту, — отдаленный треск ружейной перестрелки.

34

Из белой пены кружев на подзеркальнике поднимались два ракушечных грота. Они казались Косте такими же нереальными, как цветы на окнах, как чистые простыни и подушки, на каких он с детства не спал, — большие, легкие, в ситцевых наволочках с торчащими уголками.

Лера, напевая, возилась на кухне. «Красота нередко к пагубе ведет…», — разобрал Костя. На столике возле кровати лежала трубка с изображением Сэнмурв-Паскуджа. Он повертел ее в руках, позвал:

— Лера!

Она пришла, опустилась на колени, у изголовья, подперев кулачками подбородок.

— Помнишь у меня в музее икру австралийской жабы? Из-под нее весь спирт выпили.

— Кто? — удивился Костя.

— Вот уж не знаю. Солдаты, наверное. Тут такое творилось! — она помотала головой. — И о чем я говорю, дура… До сих пор не могу поверить, что ты здесь, у меня!

— Я и сам не очень-то верю, — сказал Костя.

Она взяла у него трубку:

— Рысина жаль…

— Он тебя в тот вечер, у Миллера, ни о чем не просил?

— Нет вроде.

— Ну, может, жене что передать? — настаивал Костя.

— Он же не думал, что погибнет. У него все было рассчитано… Мы только о деле говорили. А когда прощались, он велел у Федорова одну вещь спросить…

— Какую? — насторожился Костя.

— Кто ему передал блюдо Пероза во время встречи Колчака… Я и спросила, когда его выпускала.

— И что он?

— Сказал, будто сунул ему кто-то из свитских блюдо с хлебом-солью, а после он его Якубову передал… Вот и все.

За окном раздались звуки военного оркестра.

О всех будущих победах гремели трубы, радовались сегодняшней медные тарелки, и глухо бил барабан, вспоминая мертвых.

— Вот и все, — повторил Костя.

Стеклянный шар с блюдом шахиншаха Пероза внутри медленно поворачивался на серебряном шнуре. Шахиншах натягивал невидимую тетиву лука. Под липами тюремного сада стоял чугунный ягненок, задрав к небу влажную от росы мордочку. Мимо него, мягко ступая по булыжнику разбитыми сапогами, проходил полк Гилева. Впереди, с обнаженной шашкой в руке, шел командир. На его бритой голове криво сидела выгоревшая фуражка, красный рубец стягивал кожу на щеке.

«…А его метелка от огня спасет».

Владимир Соколовский

ВО ЦВЕТЕ САМЫХ ПЫЛКИХ ЛЕТ

Повесть

Если не бывали — обязательно съездите на юг!

Там море.

Оно кипит и пенится на рассвете, в час прилива — лунное тяготение зовет к себе воду, и она с грохотом катится к берегу. В море бывают штормы, иногда в нем гибнут корабли и бесследно пропадают люди. Летом вода в море теплая и зеленая, на горячие пески и камни, окружающие его, едет народ со всего света, и дело тут, наверно, не только в том, что в такую пору здесь тепло и солнечно, — просто людей тянет к этой воде, возле которой кожа становится бархатной и пряной, к воде, где протянешь руку — и ухватишь медузью звездочку, к воде, тяжко ворочающейся в темных безднах и не кончающейся ни за какими горизонтами.

Хочется к морю. Восемнадцать лет, аттестат в кармане, в душе поют скрипочки, осенью идти в армию — так гуляй, покуда есть время!

1

Знойным июльским утром в южном приморском городе сошли с поезда два друга. Приехали они издалека, с Урала, вид имели мрачный и растерянный, и всех капиталов у них на двоих было — рубль.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});