Близнецы святого Николая. Повести и рассказы об Италии - Василий Иванович Немирович-Данченко

разве этого не было? Послышалось отовсюду.

Он только с презрением обвел их глазами.

– Я оставил Фаэнцу потому, что мой отец потребовал этого. Поняли? Мне приходилось или разорвать с отцом…

– И отказаться от его миллионов! – подсказал тот же Фаготти, – на свое горе.

Этторе развернулся и дал ему пощечину.

– Я убью тебя, гадина. Можешь передать этот подарок твоему «знаменитому» брату.

XXIV

В другое время Брешиани сам смеялся бы над собою и над своим «знаменитым» соперником и… победителем, Фаготти. Но теперь ему было не до того. Приподнятые нервы заставляли артиста видеть всё в крайне мрачном освещении. В самом деле, лучшим его достоянием, образами его фантазии, его умом, его знанием, воспользовался другой, да еще и опозорил его перед людьми, до сих пор чуть не молившимися на него. В Италии народ живет театральными впечатлениями. Проворовавшийся осужденный банковый Ванька – Каин, бандит, кто хотите, может держать голову высоко, но освистанный артист никогда. Его положение безвыходно. Это паршивая собака, в которую каждый проходящий сопляк безнаказанно запускает камнем. Сестра, жена, любовница – первые чувствуют его стыд. Он и на них бросает нечто до нельзя отвратительное. Тут всё забудут, но провалившемуся актеру нужно несколько сезонов блестящего успеха, чтобы о нем начали говорить как о человеке, стоящем чего – нибудь поболее картофельной шелухи.

Этторе не находил себе места. Сообщить об этом матери значило в конец расстроить ее. Старушка, несомненно, слегла бы, болея душою за сына. Она и так всё это время прохворала. Ссоры детей с отцом дались ей недаром. Кинуть великому Карло Брешиани упрек – «вот – де чему я подвергаюсь из – за тебя», нельзя. Он склонен был бы поверить, что сын его действительно провалился. Мало ли таких прошло и кануло в Лету на его памяти. Но тем не менее, нужно было действовать, во что бы то ни стало и как можно скорее. Ведь сплетни и клевета растут. Тот же Фаготти, очевидно, во все концы Италии написал о своем успехе и о фиаско соперника. Теперь понятен этот хам. О, разумеется, подобная низость не сойдет ему даром. Этторе был не из тех, которые позволяют оскорблять себя безнаказанно… Но следует предпринять что – нибудь сейчас же, сию минуту…

Редакции театральных изданий, печатавших заведомую ложь, были в Милане. От Комо до Милана всего час с минутами, и на другой же день утром молодой человек летел туда. Он не видел еще статей, о которых ему говорили вчера, но при одной мысли о них вся кровь кидалась ему в голову. Спутники по вагону с недоумением смотрели на него, когда он вскакивал с места и бормотал про себя. Они даже многозначительно переглядывались и качали головами: «У него – де не все дома!» В Милане он сел в первый экипаж.

– Живо. Via Monte Napoleone.

Редакция газеты, а вместе с тем и театральное агентство помещались на заднем дворе громадного дома. Дворы его, впрочем, похожи на колодцы и в душном каземате, куда провели Этторе, было темно так, что пока он ничего не видел перед собою…

– Что вам угодно? – спросил кто – то из мрака.

– Редактора… (по – итальянски – директора).

– Eccomi! Вот я…

– Где вы?

– Тут, около вас…

Мало – помалу, Этторе разобрал маленького вертлявого похожего на обезьяну старика в черной бархатной ермолке…

– У вас всегда так темно?

– Когда является артист или подписчик, мы зажигаем газ.

– Так зажгите!

Тот влез на стул, чиркнул спичкой и длинный язык синего пламени заколебался в воздухе…

– Вот… На год или на полгода?

– Что на год?

– Хотите подписаться?

– Нет. Погодите, у меня к вам дело.

– А, понимаю. Молодой артист ищет дебюта… Eccomi (вот я!), я вам доставлю случай блистательный… Единственный… Разумеется, это будет вам стоить…

– Я не ищу дебюта… Я пришел просить у вас объяснений.

– Каких? Прежде всего, с кем имею честь?

– Этторе Брешиани, игравший в Фаэнце под псевдонимом Савелли.

Маленькая обезьяна проворно юркнула на другую сторону большого стола и с быстротой, обнаруживавшей боевую опытность, заслонилась громадною конторскою книгой.

– Я вас должен предупредить, молодой человек, что я, во – первых, старик… Понимаете, старик. А во – вторых, мы все здесь живем под сенью законов, обеспечивающих неприкосновенность каждого гражданина… Если наше ремесло и доставляет иногда кое – кому неприятности, то от нас зависит немедленно и исправить их. К тому же, жалея вас… Сын такого отца! Великого Карло Брешиани! У меня в обоих карманах по револьверу, и каждый заряжен шестью пулями, хотя и одной довольно, чтобы отправить вас в лучший мир. И притом – заметьте, я в условиях законной обороны.

– Вы кончили?

– Да…

– Я бить вас вовсе не собираюсь.

– Толкуйте. Тут вчера приходил Пессина. Знаете трагика? Тоже не собирался… Даже расцеловался со мною в дверях, а как я разинул рот и отослал секретаря, он и подмял меня под себя. Видите?

Он повернулся и показал завязанную шею.

– Вижу.

– То – то!

– Я таких, как вы, не бью. Мое дело расправиться с Фаготти.

– Охота вам обращать внимание на каждого факино. Ведь он факино, дурак…

– Однако вы печатаете этого дурака и факино, зная, что он налгал на меня.

– Еще бы не знать. И лгать – то умно не умеет. Он и в Иврее провалился, как сапожник. Но это всё равно – я должен был его печатать. Я честный человек и не мог отказать ему. Он уплатил сто франков в год за абонемент, и мой журнал к его услугам. Вот, например, сегодня он прислал телеграмму: «Анкона. Муниципальный театр. Успех небывалый, единственный… Фаготти – Велисарий несравненный. Публика нафантазирована, семьдесят вызовов, серенада с факелами, венки и подарки. Фаготти – артист первостепенный. Его признают равным Росси и Сальвини. Сорок два обморока и двенадцать украденных часов. Завтра повторение спектакля. Билеты распроданы. Остальные артисты ниже всякой критики – но великий Фаготти несет всё на своих могучих плечах». Хорошо?

– Да ведь это вранье?

– Еще бы не вранье, но я все – таки, как честный человек, должен это печатать.

– Хвали он себя, но зачем вы поместили клевету по моему адресу?

– Это его право, он откупил место.

– Вы должны напечатать опровержение.

– Не могу.

– Почему?

– Потому что вы не абонированы на мой журнал.

– А если абонируюсь?

– Тогда у вас будет откуплено тоже место, и вы тоже можете печатать всё, что вам угодно. Хоть сообщите, что публика утопила Фаготти в Адриатике – это ваше дело.