Теперь ты меня видишь - Шэрон Болтон

— Погоди. Это не я. Я никуда не звонила.

Не знаю, услышал ли кто-то мои слова. Шаги стихли. На то, чтобы открыть массивную задвижку на калитке и выйти в проулок, понадобились считаные секунды. Там никого не оказалось. Интуиция подсказывала, что не надо бежать к дороге, поэтому я двинулась в обратном направлении. Тридцать метров — и я уже на тропинке, кольцом сомкнувшейся вокруг парка. По-прежнему никого не видно.

В полицейской академии нас учили, что люди, не преследующие конкретных целей, скорее повернут влево, чем вправо, — инстинкт. Я пошла налево. У открытых ворот парка остановилась перевести дыхание. Я снова слышала музыку. Легкая до невесомости, она журчала где-то в глубине парка.

Осторожно: парк обсажен по периметру высоким, густым кустарником. Прячься — не хочу. На том конце — поляны для пикников и футбольные поля, на которых летом играют в крикет. С каждым шагом я отдаляюсь от людей. У меня при себе нет ни рации, ни телефона, ни какого-либо оружия. Я кинулась сюда не подумав. Возможно, в участке увидели, как я выхожу из сада, но когда еще доедет подкрепление… А пока суть да дело, я была никакой не сотрудницей полиции, а самой обычной женщиной. Ночью. В парке.

За зарослями кустарников и декоративными деревцами парк не был виден целиком, но я и без того хорошо его знала. Справа — детская площадка: качели, карусель, целый комплекс горок и трамплинов. Там тоже найдется где затаиться. Восточная часть рассчитана на детей постарше и тинейджеров: там соорудили рампу для скейтбордистов и BMX-трек.

А прямо передо мной стояла беседка, в дальнем углу которой я, кажется, уловила движение.

Разразившись ливнем, ночь была теперь влажная, тихая и спокойная. Ни звезд, ни луны. Только плотная завеса облаков. И вроде бы безветренно, но листья, пережившие наступление осени, дрожали на ветках. Я тоже дрожала, да так сильно, что разболелись ребра.

Потом все стихло. Даже шум машин отступил на задний план. Я поняла, что это решающий момент. Задержав дыхание, я стала вспоминать, когда последний раз оглядывалась…

Я застыла как вкопанная.

— Я жду, — сказала я, и воздух вокруг завибрировал, как будто кто-то сейчас тронет меня за плечо.

А потом тишина прервалась. Как будто кто-то махнул волшебной палочкой — и город ожил. Снова загудели машины на Вондсворт-роуд, листья зашелестели, как целлофановые пакеты, и где-то даже хлопнула автомобильная дверца.

Более того, снова взвыла полицейская сирена. На сей раз — я чувствовала — она едет ко мне. Время вышло.

Я вернулась домой. Выходя из проулка, я услышала, как кто-то взбежал по ступенькам и принялся тарабанить в дверь. Я прошла в конец спальни, подобрала с пола свой рюкзак и положила его обратно в шкаф. Сегодня я уже никуда не поеду.

Есть дела поважнее.

58

Вторник, 2 октября

На следующее утро я с особой тщательностью подбирала одежду. Юбки я ношу нечасто, но в гардеробе все-таки найдется пара деловых нарядов — иногда нужны на работе. Я выбрала тот, что построже: синий костюм из дорогого магазина, неброский, но солидный. Под пиджак я надела кремовую блузу свободного кроя, а волосы завязала на затылке. Из зеркала в спальне на меня смотрела начинающая адвокатесса. Если, конечно, у адвокатесс бывают такие морды.

Синяки пока не прошли, нос распух и в очередной раз поменял цвет, да и «фонари» под глазами по-прежнему сложно было игнорировать. На левом виске были видны швы, губы увеличились примерно вдвое. Джосбери не соврал тогда в больнице: повреждения действительно были на девяносто процентов поверхностными, я уверенно шла на поправку. И все-таки узнать меня было трудно.

Как говорится, не было бы счастья…

Неполный час в участке я потратила на поглощение крепчайшего кофе и попытки собраться с духом. Полиция уехала из моей квартиры около двух, предварительно прочесав и парк, и прилегающие закоулки, но ничего не обнаружив. Под конец слова «ложная тревога» уже практически висели в воздухе. Да и я сама не могла сказать им ничего конкретного. Ну, шорохи, ну, шаги. Мало ли, что это было. Или кто. О музыке я рассказывать не стала, чтобы не возникло лишних вопросов. Допив третью чашку кофе, я позвала из соседнего кабинета Майзон и вышла на улицу.

Первыми по списку значились дети семейства Бенн, чью мать прошлой ночью нашли в комнате, щедро забрызганной ее собственной кровью. Из уважения к их горю мы договорились встретиться в доме друзей, у которых они ночевали.

Феликсу Бенну было двадцать шесть лет. Я на глаз определила его рост и вес: около шести футов и двух дюймов, около ста восьмидесяти фунтов. Явный спортсмен; это угадывалось и в походке, и в осанке, и в мускулах, буграми топорщившихся под голубым поло. Русые волосы, веснушки, узкое лицо. Младший брат, Гарри, был на него похож, но чуть смуглее и чуть ниже ростом. Семнадцатилетняя Мэделин была стройной, как тростиночка, белокурой девушкой. Опухшие от слез веки были только у нее. Я представила им Майзон, представилась сама и выразила дежурные соболезнования. Они кивнули и сказали «спасибо» — воспитанные, вежливые детки.

— Как вы думаете, за что могли убить вашу мать? — спросила я, когда обмен любезностями закончился. — И ее, и миссис Джонс, и миссис Вестон, известную вам как миссис Бриггз.

— Мама никому не причиняла вреда, — сказал, качая головой, Феликс.

— Вы же жили с ней, — обратилась я к Гарри и Мэделин. — Какой она вам показалась вчера утром?

Они переглянулись.

— По утрам мама всегда суетится, — сказал Гарри, — но ничего особенного мы не заметили.

— Она злилась на ту журналистку, — тихо добавила Мэделин. — Которая ей постоянно названивала.

— Ей кто-то звонил?

— Да, одна репортерша. Насчет Джеральдины и Аманды. Она сказала, что хочет побеседовать с мамами учеников, узнать, как они себя чувствуют, не боятся ли.

— Когда это произошло? — спросила Майзон.

— Началось все пару дней назад. Мама в конце концов попросила нас говорить, что ее нет дома.

— А как звали ту журналистку, она не говорила?

— Я записала. Сейчас гляну.

Мы подождали, пока Мэделин вернется из коридора со своей сумкой. Она протянула блокнот, и мы уставились на имя человека, для которого Шарлотты Бенн никогда не было дома.

Эмма Бостон.

На обратном пути я позвонила сообщить, что Эмма Бостон связывалась с Шарлоттой Бенн, и мне ответили, что немедленно ее разыщут. Приехав в участок, мы выяснили, что Таллок, Андерсон и еще несколько человек пока не вернулись со школьного собрания. Собрание, кстати, освещали по телевизору и на радио. Эмму пока что не нашли, а соседям показалось, что она уезжает куда-то надолго.

Теперь нас ждали Джонсы — дети блондинки, которая умерла у меня на руках в тот самый вечер.

У Джейкоба, ее двадцатишестилетнего сына, была ранняя седина в волосах и глаза поразительной голубизны. Мамины глаза. Высокий, длинноногий и длиннорукий, он прекрасно понимал, насколько хорош собой. Сейчас он проходил интернатуру в Шеффилде. Девятнадцатилетний Джошуа был выше брата, но гораздо худее. Мы двадцать минут проговорили, но ничего нового не услышали. Врагов у матери не было. Как она очутилась в Брендон-Эстейт, парни не знали. Зачем ее понадобилось кому-то убивать — тоже. Насколько им известно, с Шарлоттой Бенн мать связи не поддерживала. Аманду Вестон, Бриггз по первому мужу, вообще вспомнили с трудом.

Дети Аманды, как и Джонсы, были печальны, напуганы и сердиты. И, как и Джонсы, ничем не могли помочь следствию. Пока мы с ними общались, Таллок вернулась из школы. Собрание, по общему мнению, прошло ужасно: почти семьдесят семей — запуганных, смятенных, — задавали вопросы, на которые мы не могли ответить. Матерям посоветовали быть начеку и, в случае чего, тотчас вызывать полицию, постоянно извещать близких, где они находятся, и по возможности передать наставления другим женщинам, чьи дети учатся в Святом Джозефе.

Вскрытие тела Шарлотты Бенн уже произвели; предварительные результаты пришли по электронной почте. Причиной смерти стала обильная кровопотеря из перерезанных сонных артерий. Скончалась она примерно между восемью и десятью часами утра, в понедельник первого октября. Убийца, правда, слегка припоздал к годовщине, но ему же нужно было дождаться, когда она останется одна.

Вечером я приехала домой, но заходить в квартиру не стала. Вместо этого я отправилась на южный берег, купила себе бургер и села на лавочку, с который открывался чудный вид на реку. Река меня уже не пугала. Я просидела там, сколько могла: ждала, пока вокруг начнут сгущаться тени, а моего слуха достигнет шепот. Когда вид окончательно приелся, я перешла через мост Воксхолл и углубилась в Вестминстер, стараясь держаться хорошо освещенных улиц. Таких, чтобы заметить меня было легко, а застать врасплох — трудно. У самого здания парламента я развернулась и краем глаза успела увидеть темный силуэт, скрывшийся в переулке. За мной следили. Кто — я не знала.