Распад - Филип Фармер

— Власти будут глубоко поражены, — заметил Дункан. — Такое подействует обезоруживающе, выведет их из равновесия.

Он взглянул на Сник.

— Нам нужно немного порассуждать. Одним.

Симмонс встал.

— Конечно. Я так и предполагал, что вы захотите все обстоятельно обсудить между собой. Можете воспользоваться этой комнатой. Обещаю, вас не станут прослушивать.

Полковник вышел. За ним Эшвин. Когда дверь закрылась, Дункан сказал:

— В этом плане достаточно гарантий. Гэнки не осмелятся стрелять в нас. Слишком много глаз будет вокруг.

— _Е_с_л_и_ Симмонс сможет выполнить все задуманное. Но меня беспокоит роль самого полковника. Зачем он сам делает это? Он подвергает себя такой же опасности, как и нас.

Подозрения Сник казались Дункану обоснованными. Он тоже не переставал размышлять о мотивах полковника.

— Власть, — проронил Дункан. — Если он поднимется на вершину, то получит огромную власть. Полковник, должно быть, крайне честолюбив, коль решается на такое. Награда, которую он получит, перевесит жертву — так он думает.

— Допускаю, что он убежденный революционер, — заметила Сник.

— Да. Но и они движимы отнюдь не исключительно высокими идеалами. Они стремятся подорвать власть правительства, против которого восстают, и обычно это правительство заслуживает свержения. Но в глубине души подсознательно их одолевает жажда власти.

— Ну, а мы? Это относится и к нам? — продолжала дискуссию Сник.

Дункан рассмеялся.

— Не думаю. У меня никогда не было стремления править другими. Но кто знает, что творится в нас самих, когда внутри просыпается безмозглый зверь? Так или иначе побуждения Симмонса — не самое главное сейчас. Важно то, что произойдет в Цюрихе.

— Мы едем?

— Я — да.

— Тогда и я тоже. Только…

— Только — что?

— Давным-давно я видела представление о Французской революции. Главный персонаж, его, кажется, звали Дантон, был великим вождем восстания. Каждый француз испытывал смертельный ужас при упоминании его имени. Он послал на гильотину тысячи людей. В конечном счете он тоже был осужден и ему отрубили голову. Он сказал своим судьям… подожди-ка… дай вспомнить… а, вот. Он сказал: Революция подобна сатане: она поедает собственных детей.

Дункан не ответил.

Детское лицо, его собственное, словно метеорит, вспыхнуло в его сознании. И как падающая звезда, исчезнув, оставляет после себя лишь мрак. Это лицо обернулось ужасом и отчаянием.

— В чем дело? — что-то неладное с ним заметила Сник.

— Все эти головы скатываются в корзины. Пустяки. История не обязательно повторяет себя.

— Но природа человеческая неизменна, — сказала Сник. — Ты прав. Мы не можем отказываться от действий лишь потому, что нечто происходило с другими. Мы — не они.

Дункан прошел к двери. Эшвин стоял, исправно неся свою службу.

— Передай Симмонсу: мы готовы.

Почти тотчас же полковник в сопровождении Эшвина крупным шагом вошел в комнату. Он улыбался, как будто и не сомневался в их самом благоприятном решении.

— Мы участвуем, — объявил Дункан. — От начала до конца.

— Прекрасно! Подобно Юлию Цезарю, переходящему Рубикон. «Жребий брошен. Мосты за нами сожжены. Погибнуть или победить», — ликовал полковник.

— Он победил. Но позже его ждал плохой конец, — заметила Сник.

— И ты, Брут, — улыбка не покидала Симмонса. Несмотря на всю свою осмотрительность и цинизм. Цезарь доверял некоторым людям, полагаться на которых не следовало бы. Я не повторю его ошибок. «Нет, — думал Дункан, вы совершите свои собственные».

— Я сообщу вам необходимые подробности, — продолжал Симмонс. — К полуночи, когда мы отправимся, вы получите все сведения и оснащение.

Через час Дункан прошел в спальню. Он лежал, закрыв глаза и пытаясь извлечь из глубин памяти все, что он знал о Джефферсоне Сервантесе Кэрде. Симмонс объявил ему, что он отправится в Цюрих под видом личного служителя полковника. Все, что от него требуется во время путешествия, — это молчать и следовать правилам, установленным для лиц, попадающих во внутривременные зоны. Он может также начать думать о себе как о Кэрде, а не о Дункане.

Но в скольких других личностях был воплощен он! Боб Тингл, Джим Дунски, Виат Репп, Чарли Ом, отец Том Зурван, Вилл Ишарашвили и Вильям Сен-Джордж Дункан. Нет, это не просто принятые им образы — он с_т_а_н_о_в_и_л_с_я_ каждым из них. Короткий период, когда его снабдили идентификационными картами Дэвида Грима и Эндрю Бивольфа, он просто носил эти имена, знал сфабрикованные биоданные — играл их роли. Теперь же, чтобы вновь _с_т_а_т_ь_ Джефферсоном Сервантесом Кэрдом, ему надо продраться обратно сквозь Дункана и других к подлинному, рожденному женщиной Кэрду.

Нелегкая это была задача. Пожалуй, никто в мире, кроме психопатов, страдающих раздвоением личности, не принимал столько образов. Он единственный, кто мог справиться со всем этим по своему усмотрению, с_т_а_т_ь_ всеми. Но сбросить их с себя, снять их шкуру — совсем другое дело.

Спустя немного времени он отказался от попыток избавиться от Дункана — самого последнего своего персонажа. Он тяжело дышал. Его необычные, а порою «автоматические» умственные способы воспроизведения сознания и подсознания оказывались бесполезными. Дункана словно вонзили в глубину его мозга. До всех других его «я» также было не добраться. Они разговаривали четкими, хоть и тихими голосами. Считая себя мертвыми и похороненными, они настаивали на воскрешении, на том, чтобы сдвинулись надгробия над их могилами. Все они были сверхбогами или, скорее, сверхвампирами. Нет, нет не «сверх»: они явились не откуда-то сверху, пребывают глубоко внизу и потому они суббоги и субвампиры.

Он опять назовется Кэрдом, но в действительности он все еще Дункан. А полностью проясненные воспоминания Кэрда и его душа не принадлежали ему по воспитанию. Голоса его предшественников, которых он сотворил себе, раздавались отовсюду. Они сталкивали его с цели, к которой он стремился, как это делало то лицо ребенка… Они превращали его в самоискажающуюся параболу, в кривую траекторию. Мозг его пронзали синусоиды, пересекаемые прямоугольными волнами. Голоса рождали физический свет, который, в свою очередь, вызывал подъемы и падения энергии. Пальцы Дункана, если можно так выразиться, отнюдь не всегда управляли его ментальным реостатом. Руки других старались овладеть им.

Он вздохнул, пытаясь одновременно сообразить, был ли это лишь его вздох. Он не знал — полностью или незначительно управляли им те, другие, и какие мысли принадлежали только Дункану.

Он чувствовал себя не очень хорошо. Однако когда он спустился вниз. Сник приветствовала его как _Д_ж_е_ф_а_. Само это имя казалось уже начальным шагом к обретению им первой личности, его подлинности. Будто распахнулась дверь в темную комнату и его вдруг полоснуло светом. Настроение решительно улучшилось, когда он увидел новые записи на экране для пассажиров. Некоторые ленты предназначались общественным каналам новостей, другие готовились Департаментом органиков исключительно для глаз высокого начальства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});