Экземпляр (СИ) - Купор Юлия

Радио зашипело на Костю, когда он попытался переключиться с «Европы+» на что-то менее жизнерадостное. Пришлось оставить так. Дурацкий день тянулся как кисель — Косте все казалось, что на кладбище он был десять лет назад, а по фактам выходило, что сегодня вечером.

После кладбища Костя заехал домой, поужинал с Дианой, а в конце ужина она пожаловалась на головную боль и ушла спать. День мертвых не заканчивался, он всего лишь превращался в день наполовину живых. У Кости не повернулся бы язык назвать Диану с ее вечно замутненным взглядом стопроцентно живым человеком — все десять лет она стояла на тонком мостике, отделявшем берег живых от берега мертвых, и, черт побери, уходила она по этому мостику в сторону темного берега, уходила исподволь — настанет момент, когда она вся окажется в царстве спрутов и склизких чудовищ.

«Я вижу мертвых людей» — Костя в своих мыслях часто повторял эту фразу, но никак не мог вспомнить, откуда он ее взял — так, прицепилась, как пиявка.

А в машине он сидел оттого, что Дианина болезнь превратила некогда уютную квартиру в склеп. Эдакий мавзолей имени Дианы Белогорской. Находиться в этом склепе долгое время Костя не мог, да и не выходила из головы внезапная ассоциация с кладбищем. Косте уж начало казаться, будто в квартире запахло жженой листвой. Поэтому он и ушел.

Минут пять Костя боролся сам с собой — то ли выключить дурацкую назойливую музыку, но тогда тоскливые мысли завладеют всем его сознанием, а не только отдельной его частью, и с этими мыслями надо будет что-то делать; то ли оставить, но она, эта музыка, так чертовски раздражает, что хочется убить себя об стену, только бы не слышать ее. Наконец, он выключил магнитолу, и случилось то, чего он боялся. Мысли.

Он попытался понять, с какого момента его жизнь так переменилась, что мертвых людей — самоубийц, убийц, людей, погибших насильственной смертью, — стало больше, чем живых? Отдельным номером в этом списке выступал Женька — человек, лично убитый самим Костей. Женькина башка, разбитая об асфальт, периодически возникала в Костиных кошмарах наяву. И были все эти люди: Ясмина Керн, Ника Тауберг из девяностых, Балакирева-старшая, Балакирев-младший, Дейзи, застенчивая порнозвезда с векслеровской вечеринки, — такими блестящими снаружи, но такими мертвыми внутри. Они ведь и в самом деле были мертвыми. Кстати, с Дейзи обидно получилось. Он ведь забыл про нее напрочь.

И тот факт, что Костя не нашел сегодня свою могилу на третьем кладбище, вовсе не означал, что ее там не было. Вполне возможно, что он просто плохо искал. Костя не знал, как называется это ощущение. Ощущение того, что по твоим венам течет не кровь, но яд, и этот яд наполняет твои внутренние органы, твой мозг, твое сознание и заливается в твою душу, как грунтовая вода заливается в подвал, отравляя все сущее.

Чтобы отвлечься, Костя залез в телефон и поискал в «Яндексе» информацию про ООО «Белый альбатрос», благо это было совсем несложно. Сначала он вбил в поисковик батины ФИО, появилась информация, что Григорьев Виктор Алексеевич является учредителем данной организации, ИНН, ОГРН такие-то, Костя не поленился и зашел на сайт Росреестра. Потом его закинуло на сайт городской администрации Воскресенска-33, потом через какую-то ссылку он зашел на тендерную площадку, с ностальгией вспомнил, что Воскресенский НПЗ тоже когда-то участвовал в госзакупках, и чем дольше Костя рыскал по специализированным сайтам, тем больше он удивлялся. В городе было несколько строительных компаний, занимавшихся отделочными работами, батина не была единственной, тем не менее только «Альбатрос» получал все крупные заказы от городской администрации, а если учесть, что все важные вопросы в городке решал мэр, выходило, что отец был очень хорошо знаком с Робертом Эдмундовичем, по-другому никак. Поиск сведений очень утомил Костю, он даже убавил яркость экрана, но глаза не перестали болеть. Он понял, что, если сейчас не поговорит с кем-нибудь, он просто сойдет с ума. Если уже не сошел.

«Время делать глупости!» — подумал Костя.

Он первым делом подумал о Вареньке. Варенька живая, Варенька настоящая. Она, конечно, ржет как лошадь, и голос у нее чересчур громкий, и еще она делает много-много мелких движений, и сама этого не замечает, и очень суетится всегда, и спешит непонятно куда, но, черт, Варенька — Варенька живая. Костя хотел было отправить голосовое сообщение, но вовремя спохватился — вдруг заметит Варин муж. Поэтому он ограничился коротеньким, но емким сообщением:

«Варя, не думай, что я чокнулся. Ты сильно занята?»

«Нет, а что?» — Варя, которая, судя по всему, не так сильно опасалась собственного мужа, отправила голосовое.

«Посиди со мной в машине. Минут двадцать, не больше».

Варенька ответила минут через пять:

«Ну подъезжай к моему подъезду. Знаешь, где я живу?»

«Знаю».

Дело было за малым — выехать со двора на разбитую Фестивальную улицу, добраться до перекрестка с Корнеева, где вечно ломался светофор, повернуть, прокатиться по более широкой улице Летчика Бабушкина, подсвеченной фонарями и магазинчиками разливного пива, снова углубиться во дворы, и — вуаля! — нужный подъезд, как заказывали.

Вход в Варин подъезд охраняли, точно стражники, два огромных дерева. В темноте силуэты этих деревьев показались Косте зловещими. Вареньку почти не пришлось ждать — на работу она опаздывала, понимаете ли, а тут прилетела на всех парах, будто ждала встречи. Она дернула дверь и неуклюже взгромоздилась на пассажирское сиденье. В руках она держала шуршащий пакет.

— Варя, спасибо, — совершенно искренне произнес Костя.

— Ой, да ладно! — Варенька была сама застенчивая непосредственность. Она взмахнула короткими кудряшками, будто отгоняя невидимых пчел. — Ты как Мишутка, — сообщила Варя.

Костя не сразу вспомнил, что Мишуткой звали ее сына.

— Он тоже не любит сидеть в одиночестве, — сказала Варя и еще громче зашуршала пакетом. — Надеюсь, ты не будешь ко мне приставать?

— Боже, нет. У меня просто тяжело на душе, и… Очень долго объяснять. И вообще, я твой шеф.

— Строго говоря, Марк — мой шеф.

— Не забудь ему завтра об этом напомнить. Почему ты так охотно согласилась?

— А я кое-что задумала. Видишь ли, когда у тебя дома большой муж и маленький ребенок, уединиться особо негде — ты вечно на виду.

Все-таки она была милой. С этими ее огромными глазами и паучьими ресничками, с этими ее щечками, с этими смешными кудряшками, которые упрямо не желали складываться в настоящую прическу. Эх, Варенька.

— Я здесь поплачу немножко, ладно?

— Поплачешь?

— Я бы даже сказала, пореву, — уточнила Варенька и протянула пакет. — В обычной своей жизни у меня нет ни малейшей возможности поплакать. А хочется.

— А в пакете-то что?

— Пирожки.

— Сама пекла? Ах ты, хозяюшка. Завтра же звоню в Томск и прошу выплатить тебе премию.

— Нет, пирожки напекла моя мама. Ешь давай, не капризничай.

— Ты путаешь меня с Мишуткой.

— Все вы одинаковые, — усмехнулась Варя.

А через миг ее настроение переменилось, как погода. Будто солнце зашло за тучу, и сделалось темно и тоскливо. Варя отвернулась, согнулась, будто ее тошнило, и закрыла лицо ладонями.

— Я очень устала, — голос ее прозвучал глухо. И тут она выпрямилась и отпустила ладони. Она и в самом деле начала плакать. — Иногда мне кажется, — Варя говорила, а по ее румяным щекам текли слезы, — что я ненавижу свою семью. Так же нельзя говорить, верно? Я ненавижу своего мужа и своего ребенка. Я ненавижу себя. Себя, свою жизнь, эту ебучую работу в магазине, тебя тоже ненавижу.

И тут плотину прорвало, и Варенька натурально начала рыдать — не плакать, а именно рыдать, горько и безутешно. Плакала она некрасиво, громко всхлипывая и подвывая. Лицо скривило гримасой, губы распухли, по щекам размазалась тушь. Костя схватил ее за плечи и притянул к себе. Ему редко приходилось утешать плачущих женщин — Диана была скупа на эмоции, — поэтому он растерялся и не знал, что делать. Он неловко обнял сотрясаемую рыданиями Вареньку. Она уткнулась ему в плечо, и ее легкие, как тополиный пух, кудряшки защекотали подбородок.