Русская революция, 1917 - Александр Фёдорович Керенский

удар общим интересам, абсолютно ошибочны. Это сознательное искажение фактов, противоречащее всяким честным или хотя бы пристойным международным отношениям.

В целом за все время существования Временного правительства, которое непрестанно критиковали союзники, они так и не сумели понять, что ослабленная после крушения монархии Россия полностью возместила им всякий ущерб, благодаря воздействию русской революции на внутреннюю ситуацию в Германии, Австрии, Болгарии и Турции.

По-моему, самым важным здесь было кардинальное изменение позиции и настроений славянского населения Австрии и полная смена ориентации польских легионов Пилсудского, до начала революции сражавшихся против России и ее союзников в рядах австро-венгерской армии.

Круговорот, завертевшийся в славянских областях Австро-Венгрии, набирал небывалую силу. Австро-германскому командованию даже пришлось перебрасывать многие славянские части на итальянский и французский фронты, заменяя их на русском фронте элитарными немецкими дивизиями. Идеально организованные чехословацкие подразделения пополняли русские войска. Отказ Временного правительства от старых царских претензий на Константинополь произвел очень благоприятное впечатление на турецкие власти. Летом 1917 года переговоры о выходе Турции из войны были не только возможными, но и вполне могли увенчаться успехом. То же самое относится к Болгарии, войска которой на русском фронте были полностью деморализованы.

Учтем, наконец, что военно-политическая ситуация на крайнем севере нескончаемой линии русского фронта изменилась не в пользу Германии. В Швеции с новой силой вспыхнули антигерманские настроения, распространявшиеся группой Брантинга[21], а в Финляндии местные активисты, то есть военно-политические группировки, добивавшиеся гарантий независимости Финляндии, поддерживая Германию, отказались, по крайней мере на время, от своей политики. Правда, германский Генеральный штаб, заручившись поддержкой большевиков и украинских сепаратистов, сумел принять определенные военно-политические меры, компенсирующие ущерб. Но неизбежная необходимость возвращать дивизии и артиллерию с Западного фронта и перебрасывать на русский, укрепляя силы на Востоке, не позволила Людендорфу нанести весной 1918 года, до прибытия войск Соединенных Штатов, решающий удар на Западном фронте.

Кроме всех этих политических и международных соображений, восстановления боеспособности русской армии и начала активных действий требовало весной 1917 года российское общественное мнение. Я мог бы бесконечно перечислять решения, резолюции, запросы, приказы, приходившие со всех сторон с мольбой о наступлении. В первые дни революции генерал Брусилов уже телеграфировал Временному правительству, настаивая на абсолютной необходимости наступления. В то же время фельдмаршал Хейг объявил британской армии о полученной от генерала Алексеева телеграмме с сообщением о подготовке русской армии к наступлению.

Временный комитет Думы постоянно настаивал в резолюциях на необходимости «смыть позор», перейдя в наступление. Милюков говорил то же самое на первом съезде кадетской партии, которую он возглавлял в числе прочих. Официальный орган этой партии и либеральная пресса в целом начали кампанию за наступление, порой чересчур энергичную. Первый офицерский съезд, собравшийся в мае в Ставке Верховного главнокомандующего, принял резолюцию, в которой сложившаяся в армии под руководством Гучкова и Алексеева критическая ситуация рисовалась в самых мрачных красках и категорически говорилось о срочной необходимости активных действий на фронте. Надо, кстати, упомянуть, что на том съезде в Ставке было положено начало формированию в армии Союза офицеров, военно-политической организации, Исполнительный комитет которой позже стал ядром контрреволюционного Корниловского мятежа.

Пока в Ставке шел съезд офицеров, в Петрограде собрался другой, демократический офицерский съезд, тоже требовавший восстановления боеспособности русской армии. О наступлении говорили и делегации фронтовых армейских комитетов, прибывавшие в Петроград на встречи с правительством и Советом после Стохода. Первый съезд фронтовых делегатов собрался в момент отставки Гучкова и выразил то же самое требование от имени всех войск на линии фронта. Наконец, в середине апреля Петроградский Совет, а вскоре и Исполком съезда Советов заняли ту же позицию, хоть и с некоторыми весьма двусмысленными оговорками.

Одним словом, в России уже не оставалось ни одной политической группировки, ни одной общественной организации (за единственным исключением большевиков), которые не считали бы восстановление боеспособности армии и переход в наступление первым, важнейшим, настоятельным национальным долгом освобожденной России. Во имя будущего Россия должна была совершить этот героический поступок. И она его совершила благодаря самоотверженности и поистине революционному энтузиазму народа, охватившему всю страну.

Советы, большевики и наступление

Через месяц после ухода Гучкова из Военного министерства и генерала Алексеева из Ставки на фронте произошли глубокие перемены, не менее серьезные, чем внутри страны. «Военное министерство, — писала 17 мая „Новая жизнь“, газета Максима Горького, наполовину большевика, — с такой необычайной энергией трудится вместе с буржуазией и большинством демократических элементов над восстановлением дисциплины и боеспособности армии, что уже не остается сомнений в преследуемой им цели: объединении с фронтом союзников и переходе в наступление».

В Берлине уже тоже не сомневались в успешности усилий Временного правительства. Германские дивизии все скорей перебрасывались на наш фронт. Соответственно расширялась и усиливалась энергичная пропаганда принца Рупрехта, августейшего главнокомандующего Восточным фронтом. Большевистская пресса, листовки, специально печатавшиеся за вражеской линией фронта для распространения в русских окопах, были полны клеветы, оскорбительной лжи, направленной против генерала Брусилова и меня.

15 июня в Петрограде открылся Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Опишу только следующий связанный с ним эпизод, чтобы дать представление о настроении делегатов и особенно прибывших с фронта солдат. Пытаясь возбудить демагогические и анархические инстинкты участников, один из большевиков принялся цитировать два «реакционных» приказа, опубликованных Временным правительством. С особенным негодованием он оглашал самые трогательные фразы из подписанного князем Львовым обращения с призывом ко всем ответственным элементам в стране бороться с анархической большевистской кампанией. К великому недоумению и бешенству присутствовавших в зале большевиков, съезд сопровождал каждую фразу из обращения громовыми аплодисментами. Затем большевистский оратор обрушился на мой приказ № 17, касавшийся дезертиров, который был только что опубликован. Тут уже съезд не смог сдержать своих чувств. Все как один поднялись и устроили настоящую овацию.

Благодаря такому патриотическому настроению I съезда Советов я без всякого труда провел резолюцию с одобрением боевых действий на фронте, которые должны были начаться через две недели. Съезд ее принял, против проголосовали только большевики. В дополнение к моему приказу № 17 был принят самый суровый закон против дезертирства, предложенный Временным правительством несколько дней назад. К тому моменту, когда летом на фронте должны были начаться активные действия, дезертирство из армии, достигшее фантастических масштабов в последние месяцы существования царского режима и переросшее в настоящую эпидемию в ходе двух первых месяцев революции, почти полностью прекратилось. По официальным данным, общее количество дезертиров из разных фронтовых частей сократилось с пяти до двух тысяч.

На том съезде я в первый и единственный раз в своей жизни столкнулся с Лениным. Он явился