Короткая ночь - Мария Теплинская

Ее поступок вызвал бурное негодование всей деревни. На Касю и прежде искоса поглядывали, и не одна соседка держала на нее обиду. Однако теперь людей возмутило больше всего то, что в столь тревожное время, когда всей деревне грозит большая беда, Катерина, позабыв обо всем и наплевав на всех, побежала на поклон к Юзефе, давнему врагу длымчан. И все лишь потому, что на какого-то хлопца не подействовали ее чары. Такого предательства в Длыми отродясь не бывало; никто прежде и помыслить не мог о подобном.

Припомнили заодно и ту давнюю ее вину, когда Митрась по кромке льда соскользнул в прорубь. Бабы вновь зашушукались: а точно ли нечаянно толкнула тогда Катерина мальчика? Горюнец, правда, упорно не желал верить в ее злонамеренность: ведь как бы то ни было с Янкой, а уж Митрасика-то она всегда любила! Вон как она убивалась, когда его украли гайдуки!

Но все же Катерине еще повезло: ей пришлось бы куда как хуже, если бы головы длымчан не занимали куда более волнующие события. Дело в том, что понемножечку, помаленечку разъяснилось то загадочное нападение кржебульцев н Лесю. Немалый вклад в расследование этого дела внесла тетка Хадосья, которая, в свою очередь, много узнала от известной кржебульской сплетницы, некоей пани Крыси.

Оказалось, что Горюнец беспокоился не напрасно: шляхтичи и в самом деле готовили заговор. Заговор этот вообще-то был тайным, но такая Крыся все что угодно разнюхает.

Суть заключалась в том, что известный длымчанам Бартек и его брат Ендрусь неведомо как снюхались с гайдуками из Островичей — скорее всего, в корчме. Корчма, как и церковь — место, где все дорожки сходятся, и перед штофом, как перед Богом, все раавны.

— Да вы спросите Баську, она вам точно скажет! — ссылалась Хадосья на еврейку-шинкарку Басю, тоже большую охотницу почесать языком.

Бася не замедлила подтвердить слова неугомонной длымчанки: где-то, помнится, за неделю до Троицы у нее в корчме сидели за столом Ендрек и Бартек, а с ними здоровенный краснорожий гайдук. Гайдука этого она тоже знает — он частенько приходит к ней выпить — только вот имени его не помнит. Так вот этот самый безымянный гайдук да кржебульские паничи втроем распивали горелку и, как водится, изливали друг другу душу. Гайдук жаловался на своего пана, что-де не терпится барину, вынь да положь ему какую-то девку-длымчанку, ищите да ловите! А у него, у гайдука, может, на ту девку свои виды имелись, да пан, вишь ты, сказал: нечего, мол, успеешь еще… Ну, паничи, конечно, давай пытать: что за девка, да какова собой, да как звать… Он и описал: годами совсем девчонка, да и вообще мелковата, ростом ему до плеча хорошо если достанет, а в поясе двумя пальцами обхватить можно. Но девка уже, дай Боже, созрела: все, что надо, при ней. Коса толщиной в руку и длиной до самой задницы, а цветом — чисто бобровый мех, не много в наших краях этаких кос отыщется. Брови — словно углем кто прочертил, очи карие, красоты несказанной, да заглянуть в них порой страшно, а зовут Алесей. Паничи тут заерзали, шеи вытянули, губы аж слюной у них вспенились: «Как же, — кричат, — знаем ту падлу, всему повету она что кость в горле!»

— И я ту девчину знаю! — возбужденно всплескивала руками шинкарка. — Такую как ни опиши — все одно ни с кем не спутаешь! То-то меня и удивило: девчина-то вроде славная; худого, по крайности, никому не сделала. Ну, я ушки-то под чепцом навострила, стою, дальше слушаю. А гайдук-то и говорит: «Одна беда: не добраться нам до нее теперь. Кто-то их, гадов, упредил, они теперь ухо навскидку держат. Девчонку в лес одну не пускают — все возле нее тот усатый дылда отирается! Вот уж правду говорят: свято место пусто не бывает!» А Ендрусь-то и в ответ: «Ну да, сами знаем, сколько раз видали! Уж к нему-то вы, пожалуй, и близко не сунетесь — и без того, мы слыхали, зубок на вас имеется у того долговязого!» А гайдук только рукой махнул: «Это не про меня, хай о том у Стаха голова болит! Не я того мужика псами травил, и мальца не я умыкал!» Такие вот дела! Ну так что скажете, Тарас, чего вам налить: горелки али пива?

И Бася кокетливо склонила головку набок, как это умеют делать только стареющие еврейки, оправляя при этом на себе «городское», как она полагала, платье из темно-синей крашенины.

— А вас, Юстин, я и спрашивать не буду, и без того знаю, что вы любите!

— Да вы, Басю, расскажите, что там дальше с гайдуками-то! — заторопил встревоженный дед. — О чем он еще с паничаами толковал?

— Да все о том же, милые мои! Да и вы, поди, тоже знаете: про то уж любому запечному таракану известно. Затянули тут паничи, что девка та всякий стыд потеряла; и прежде с кем только не путалась, а теперь еще глянь чего удумала: у сестрицы жениха отбивать! А гайдук тут и зашелся: «Ишь ты, мол, какая! А в нашу сторону и глядеть не хочет!»

Ну, потом Ендрусь — он потрезвее прочих был — догадался кругом посмотреть: не слышит ли кто? Тогда они друг к дружке через стол потянулись — как только лбами не стукнулись? — и давай промеж собой шушукаться — ну чисто девки на ваших вечерках! Больше уж я ничего не слыхала. А вы, Юстин, все же много не пейте, не то опять женка забранит…

Бася охотно рассказывала об этом не только Юстину, а вообще всякому, кто желал бы послушать, а уж коли спрашивать не торопились, так она сама подсказывала, подталкивала намеками к столь волнующей теме. Рассказывала вдохновенно, добавляя различные приукрасы, да такие, что дух захватывало. Так, уже через полчаса она возбужденно растабарывала, что-де шляхтичи и гайдуки сговорились похитить Лесю и тайно провезти ее в Островичи на возу с сеном, утолкав девушку на самое дно телеги (хотя сенокос еще когда начнется!), а вскоре уже развела турусы, что гайдуки как раз в эту минуту караулят ее в кустах возле самой околицы и того гляди выловят, если еще не выловили! Савел Галич и двое молодых Горбылей с цепами и кольями обшарили все кусты возле той самой околицы; никого, разумеется, не нашли и пригрозили намять бока этой дуре-шинкарке, дабы не болтала попусту!

Но вскоре оказалось, что Бася была не так уж далека от истины. Гайдук незамедлительно доложил своему пану о беседе с кржебульцами и получил распоряжение вступить с ними в переговоры. Лесю решено было похитить во время праздника, заманив ее поглубже в лес, где никто не услышал бы криков несчастной девушки. Один из молодых Броневичей должен был сообщить Лесе о том, что Данила Вяль будет ждать ее в старом яру, а другой — отвлечь в это время Янку. План, разумеется, был далек от совершенства, ведь никто не гарантировал, что Леся им поверит, но молодые остолопы надеялись отчасти «на авось», отчасти рассчитывали на безрассудную Лесину влюбленность. Дескать, едва услыхав, что ее ждет ненаглядный Данила, глупая девчонка очертя голову бросится прямо в капкан, даже не подумав, кто именно ее об этом предупредил. Весь вечер они толкались поблизости, но подобраться к Лесе вплотную им никак не удавалось: ведь рядом с ней были и Янка, и Василь, и Ганна. Однако потом, когда уже совсем стемнело, и длымские хлопцы на поляне начали священную огненную пляску, им неожиданно повезло. Янка внезапно решил вспомнить молодость и присоединился к танцующим, оставив девушку почти беззащитной, а все остальные, и она сама в том числе, были слишком захвачены красивым зрелищем, чтобы обратить внимание на двух молодчиков, подобравшихся к ней сзади. Крежбульцев, как всегда, подвела случайность: кто же мог предположить, что у девчонки в руках окажется знаменитый Янкин брыль, а на нем — твердое и острое перо цапли, которое она исхитрится вонзить в руку несчастного Бартека.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});