Народная империя Сталина - Юрий Жуков

Всем секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, начальникам управлений НКВД по краю, области, 13 февраля: «По имеющимся в ЦК материалам, некоторые секретари обкомов и крайкомов, видимо, желая освободиться от нареканий, очень охотно дают органам НКВД согласие на арест отдельных руководителей, директоров, технических директоров, инженеров и техников, конструкторов промышленности, транспорта и других отраслей. ЦК напоминает, что ни секретарь обкома или крайкома, ни секретарь ЦК нацкомпартии, ни тем более другие партийно-советские руководители на местах не имеют права давать согласие на такие аресты. ЦК ВКП(б) обязывает Вас руководствоваться давно установленным ЦК правилом, обязательным как для партийно-советских организаций на местах, так и для органов НКВД, в силу которого руководители, директоры, технические директоры, инженеры, техники и конструкторы могут арестовываться лишь с согласия соответствующего наркома, причем в случае несогласия сторон насчет ареста или неареста того или иного лица стороны могут обращаться в ЦК ВКП(б) за разрешением вопроса».

М.Д. Багирову первый секретарь ЦК КП(б) Азербайджана, — Сталину 13 марта: «В докладных записках мы сообщали ряд данных, говорящих о причастности директора треста Кергезнефть Борца к контрреволюционной троцкистской работе в нефтяной промышленности. За последнее время поступили новые серьезные показания, подтверждающие активное участие Борца в троцкистской вредительской работе. Просим санкции на снятие Борца с работы и исключение его из партии».

М.Д. Багировуу 14 марта: «Предлагаем арестовать Борца и назначить вместо него директором треста товарища Калашникова».

А.И. Криницкому секретарю Саратовского обкома, 3 апреля: «Рассмотрев сообщение обкома о т. Яковлеве, ЦК ВКП(б) считает, что обком поступил неправильно, ставя вопрос о политическом доверии т. Яковлеву — уполномоченному КПК. Центральному комитету известно о бывших колебаниях т. Яковлева в 1923 г. Эти колебания ликвидированы были уже в 1924 г., и с тех пор т. Яковлев не давал оснований для каких-либо сомнений насчет его большевистской стойкости. ЦК доверяет т. Яковлеву и предлагает обкому считать на этом вопрос исчерпанным».

E. Евдокимову, секретарю Азово-Черноморского крайкома, 20 мая: «Кандидата в предисполкомы края не можем и не считаем целесообразным дать. Не надейтесь на то, что Вам дадут готового работника сверху, со стороны. Ищите кандидата у себя в крае и выдвигайте снизу. Надо смотреть не вверх, на ЦК, а вниз, на своих работников, которые растут и которых нужно выдвигать».[191]

Все эти шифротелеграммы, равно как и циркуляр от 13 февраля, со всей очевидностью подтверждают два непреложных факта. Во-первых, арестов тогда требовал не кто-либо иной, а партократия, стремившаяся, без сомнения, таким образом возложить ответственность за любые провалы, ошибки, неудачи, упущения в народном хозяйстве на подведомственной территории, приписывая им чисто политический характер, исключительно на хозяйственников. Во-вторых, узкое руководство стремилось если не избежать репрессий полностью, то хотя бы свести к минимуму подобную практику. И оградить вместе с тем от необоснованных обвинений и наветов специалистов, пусть даже с далеко не безупречным партийным прошлым.

И все же после второго московского открытого процесса и февральско-мартовского Пленума в стране так и не наступило полное умиротворение. Репрессии, хотя и предельно ограниченные, выборочные, продолжались. Но затрагивали они в те весенние месяцы 1937 г. преимущественно тех, кто совсем недавно занимал важные, очень высокие посты в НКВД. Ну, а основанием для них послужили три ареста: 3 февраля в Минске — наркома внутренних дел БССР, до того начальника секретно-политического отдела НКВД Г.А. Молчанова; 11 февраля в Харькове — начальника областного отдела УШОСДОР НКВД Украины, до марта 1935 г. секретаря ЦИК СССР А.С. Енукидзе; 22 марта в личном вагоне поезда, следовавшего из Москвы в Сочи, заместителя начальника оперативного отдела НКВД З.И. Воловича. Их показания и позволили Ежову, Агранову и другим ответственным сотрудникам главного управления госбезопасности тихо и для всех незаметно, завершить следствие по давнему «Кремлевскому делу», фигурировавшему на Лубянке под кодовым названием «Клубок».

* * *

31 марта из Москвы спецсвязью ушел очередной циркуляр, адресованный «всем членам ЦК ВКП». В нем сообщалось: «Ввиду обнаруженных антигосударственных и уголовных преступлений наркома связи Ягода, совершенных в бытность его наркомом внутренних дел, а также после его перехода в наркомат связи, Политбюро ЦК ВКП считает необходимым исключение его из партии и ЦК и немедленный его арест. Политбюро ЦК ВКП доводит до сведения членов ЦК ВКП, что ввиду опасности оставления Ягода на воле хотя бы на один день, оно оказалось вынужденным дать распоряжение о немедленном аресте Ягоды. Политбюро ЦК ВКП просит членов ЦК ВКП санкционировать исключение Ягоды из партии и ЦК и его арест. По поручению Политбюро ЦК ВКП Сталин».

Г.Г. Ягода был арестован 28 марта на основании ордера, подписанного Ежовым. Однако первый допрос его прошел только 2 апреля. Более того, вопросы, задававшиеся подследственному, касались лишь его отношений с директором кооператива НКВД Лурье, который неоднократно, используя загранкомандировки, вывозил из страны и продавал бриллианты.[192]

Решительно изменили характер допросов только последовавшие аресты высокопоставленных сотрудников НКВД: 29 марта — бывшего секретаря коллегии наркомата П.П. Буланова и начальника административно-хозяйственного управления, в конце 1936 г. перемещенного на должность начальника УШОСДОР УССР, И.М. Островского; 1 апреля — бывшего начальника особого отдела, затем начальника управления по Восточно-Сибирскому краю М.И. Гая (Штоклянда); 11 апреля — заместителя Ягоды как в НКВД, так и в НКсвязи Г.Е. Прокофьева; 15 апреля — начальника отдела охраны К.В. Паукера; 22 апреля — начальника транспортного отдела A.M. Шанина. И здесь вряд ли случайным оказалось то, что двое из них, Шанин и Паукер, в разное время возглавляли службу безопасности высших должностных лиц страны; один, Волович, был напрямую связан с нею; еще один, сам Ягода, многие годы курировал ее; Гай отвечал за контрразведку в частях РККА, в том числе в расквартированной в Кремле Школе имени ВЦИК; наконец, Островский в последние месяцы являлся начальником Енукидзе. Потому-то ничего неожиданного в арестах бывшего коменданта Кремля Р.А. Петерсона и его заместителя М.А. Имянинникова 30 апреля, а еще раньше, 3 апреля, — начальника Школы имени ВЦИК Н.Г. Егорова уже не было.

В момент ареста Петерсон собственноручно написал показания, признал в них и само существование заговора, и свое прямое участие в нем, а заодно назвал и соучастников — Енукидзе, Корка, Медведева, Фельдмана.

Круг замкнулся. 26 апреля Ягода наконец дал показания о своих преступных связях с Рыковым, Бухариным, Томским, Углановым. Мало того, он признал: «Я действительно являлся организатором заговора против советской власти… Для этого имелся в виду арест моими силами членов советского правительства и руководителей партии и создание нового правительства из состава заговорщиков, преимущественно правых. В 1935 г. это было вполне реально, охрана Кремля, его гарнизон были в моих руках, и я мог это совершить».

Все это позволило Ежову подтвердить те обвинения в адрес Бухарина и Рыкова, которые он выдвигал дважды, на декабрьском и февральско-мартовском Пленумах, и получить неоспоримые факты, которые позволили бы подготовить в будущем еще один большой открытый политический процесс, на котором, как и предусматривалось решением февральско-мартовского Пленума, обвиняемыми стали бы Бухарин и Рыков.

* * *

Однако все показания, добытые на Лубянке, пока оставались всего лишь материалами проводившегося следствия. Пока же, в те весенние месяцы 1937 г., более характерным для узкого руководства оставались не репрессии, а привычные и мирные методы давления на латентную оппозицию: перемещение членов ЦК из одного региона в другой на равноценную должность либо с понижением.

Предельно схожую кадровую политику можно было наблюдать тогда же в НКИДе, перевод в который с начала 20-х годов служил своеобразным основанием для последующей формально почетной высылки из страны известных оппозиционеров. Например, А.А. Коллонтай отправили в Норвегию, А.Г. Шляпникова — во Францию, В.А. Антонова-Овсеенко — в Китай, Х.Г. Раковского — в Великобританию, Л.Б. Каменева — в Италию. Теперь же наступила пора обратного движения полпредов, также порожденного сугубо политическими мотивами. 9 февраля из Мадрида отозвали М.И. Розенберга, 28 февраля из Анкары — A.M. Карахана, давно известного своими близкими отношениями с Енукидзе.