"Кинофестиваль" длиною в год. Отчет о затянувшейся командировке - Олег Битов

Почему он так изменился в лице? Ведь вскоре выяснилось, что на этот случай — не обязательно такой, но на случай любого моего столкновения с иноземными пограничными и иными властями — «опекун» был застрахован, и неплохо. Но промашка, его промашка, была бесспорной и грубой, и производство в полковничий чин, наверное, отодвинулось бы. И думаю, что дело не только в предчувствии нагоняя по службе. Наворот случайностей, исполосовавших «марокканские каникулы» вдоль и поперек, оказался чрезмерным даже для него.

Что уж говорить обо мне! Сколько лет прошло, а я вновь и вновь перебираю эти случайности, возвращаюсь к ним, и особенно к инциденту в Танжере, пытаюсь как-то подчинить их логике, выстроить в сколько-нибудь связную цепь. Безнадежно, ничего не выходит. Цепь не выстраивается.

Действительно, что она, вместе взятая, должна означать? Разгильдяйство, небрежность, некомпетентность «Сикрет сервис» и персонально Джеймса Уэстолла? Ну уж нет! Под африканским солнцем он, конечно, слегка подрасслабился и галстука не надевал, но не сам же он выпустил на трассу черную «Волгу» и не сам подсыпал себе в виски снотворное. А вообразить, что все это было спланировано заранее и нацелено против меня, составляя некую хитроумную провокацию, — извините, это уже паранойя. Слишком сложно, да и зачем?

Нет уж, коль на то пошло, у меня назрело объяснение, не претендующее на научность. Когда нормальная человеческая жизнь с обычными, отлаженными связями причин и следствий раскалывается, уступая место катаклизмам, роковым стечениям обстоятельств, сумеречной зауми «плащей и кинжалов», то и теория вероятности дает трещину. А затем она же требует восстановить равновесие, реставрировать здравый смысл, залатать причинно-следственную дыру. И чем невероятнее сложились исходные события, тем выше возможность новых неожиданностей, как бы призванных вернуть все на круги своя, хоть нередко ударяющих вслепую и мимо цели.

Но попробуйте, только попробуйте представить себе этот миг внезапного пронзительного соблазна! Уэстолл остался за перегородкой. У меня в руках британский паспорт; но я один на один с официальными лицами третьей страны. Что, если обратиться к ним за помощью, объявить, что паспорт — фальшивка, попросить связать меня с советским посольством? Однако до столицы, до посольства — все те же четыреста километров, хоть и с другой стороны. А на размышление — пять, от силы десять секунд.

Секунды истекли. И я сказал:

— А какое мне, собственно, дело до ваших анкет? Сами завели такой порядок, сами и следите за его выполнением…

Дежурный начальник лично заполнил анкету на имя Дэвида Лока, пришлепнул «лёву» недостающей печатью. Извинился передо мной, выпустил обратно в зал. Уэстолл воскрес из мертвых прямо у меня на глазах.

Как хотите, а я до сих пор считаю эти десять секунд в Танжере самыми острыми за весь год, едва ли не самыми трудными во всей моей жизни. Если бы я поступил иначе, если бы поддался соблазну, мне бы не вернуться домой никогда. Вероятность добраться до Рабата на краденой машине была призрачной, равнялась, скажем, нескольким долям процента. Здесь шансы были равны круглому нулю. Почему? Узнаете в следующей главе.

«Не ходите, дети, в Африку гулять…»

А до конца «кинофестиваля» оставалось еще полгода.

ЛОНДОН. НОВЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, НОВЫЕ ПЕРСОНАЖИ

Так, и только так!

— Ну вот, Дэвид, — сказал Уэстолл меланхолично, — вы опять прошлись босиком по раскаленной проволоке. Зачем вам это надо? Нервы пощекотать?

— Что вы имеете в виду? Танжер?

— Как раз нет. Танжер, если хотите знать, спас вас от больших неприятностей. Если бы не Танжер, мне бы вас, наверное, не защитить.

— Скажите на милость…

Тон у меня был, очевидно, довольно дерзкий. Уэстолл не то что обиделся, но от напускной меланхолии излечился.

— Сколько я вас, русских, перевидал, сколько лет с вами вожусь, а предугадывать ваши поступки не научился. Ну объясните, отчего вы тогда в Танжере не обратились к марокканским властям? Признайтесь, когда остались с ними наедине, был такой соблазн?

— Допустим, был, и что с того?

— Значит, был, но вы передумали. Почему?

А правда, почему? По тысяче причин, крупных и помельче, вплоть до облика дежурного, к которому меня привели. По сумме впечатлений и наблюдений, накопившихся за время пребывания в стране и слившихся в огромное, категорическое «нельзя». Нельзя, потому что бесцельно. Потому что связались бы не с посольством, а со своим начальством, которое обратилось бы в министерство иностранных дел, а уж оттуда последовал бы звонок в посольство, причем в британское. И Уэстолл, надо понимать, не сидел бы сложа руки, а тоже позвонил бы своему «кому-то» — резиденту «Интеллидженс сервис». Кашу я, конечно, заварил бы крутую и головомойку «опекуну» обеспечил бы. А дальше что? А дальше меня либо отправили бы в Лондон на сутки позже, либо повезли в Рабат, но на полпути, десять против одного, «обронили» бы. И появилась бы в барханах безымянная могила, от которой никому — ни семье моей, ни редакции, ни Родине — ни малейшей пользы.

С чем, в сущности, выпало мне столкнуться на Западе, в «свободном», как Уэстолл повторял без устали, мире? С модернизированной по последнему слову науки инквизицией, с выверенным механизмом психотропного и психологического воздействия, направленным на превращение человека в раба. С механизмом, преследующим глобальные цели и рассчитанным на дальнюю перспективу, но уже применяемым против моей страны и моего народа. Но если так, не было у меня права сгинуть ни в барханах, ни в неоновых джунглях столиц. Я должен был выжить, вырваться и рассказать обо всем, что волею случая узнал.

Просто выжить? Нет, этого мало. Узнать побольше, пройти по собственным следам, помочь расслоенной памяти восстановить все, что было. Выяснить как можно больше имен, адресов, подробностей. Изучить, уже на сознательном уровне, методы и уловки инквизиторов. И, вернувшись на Родину, разоблачить их перед всем миром. Так, и только так!

Так-то так, если бы не новый «подарок», какой приготовили мне Питер Джой и Харт-Дэвис. Если бы не серия статей в «Санди телеграф», напечатанных в мое отсутствие от моего имени. Ловко сработали: сплавили меня подальше и поставили перед фактом. Выходит, и звонок Сабову был ни к чему, запоздал звонок, сведения о нем поступили в Москву одновременно с номером «Телеграф», вышедшим ровнехонько на следующий день после моего отъезда. Где уж мне с ними тягаться, они не дилетанты и обдумывают свои комбинации на много ходов вперед…

А может, все-таки потягаемся?..

Не дождавшись ответа, Уэстолл решил меня подстегнуть:

— Чтобы вы знали, у меня в бумажнике лежало свидетельство, выданное одной из самых уважаемых лондонских клиник. За двумя солидными подписями. В нем сообщалось, что пациент Дэвид Лок страдает, увы, тяжелой формой шизофрении с симптомами раздвоения личности и навязчивого бреда. В настоящий момент больной не представляет опасности для окружающих и ему рекомендован отдых в теплых краях, однако в случае внезапного рецидива заболевания его надлежит немедленно вернуть в клинику, что и возлагается на сопровождающего Джеймса Уэстолла, а к властям просьба при необходимости оказывать сопровождающему всяческую помощь. Так что, дорогой мой, если бы вы задержались и не вышли ко мне в течение десяти минут, я бы предъявил свидетельство и вас доставили обратно в Лондон в смирительной рубашке. Сами понимаете, за сумасшедшего никто не вступится, что бы он ни болтал…

Вот это да! Вот это откровение — и к тому же крайне похожее на правду. Конкретную ситуацию они, конечно, предугадать не могли, но от случайностей такого рода застраховались в принципе. Я-то рассматривал «танжерскую проблему» лишь с одной стороны, а оказывается, была и вторая, ничуть не веселее первой.

— И после этого вы еще поднимаете шум о злоупотреблениях психиатрией, якобы практикуемых в Советском Союзе! Кричите во всю глотку «Держи вора!», чтобы мир не разобрался, кто, когда и кого украл?

— А что? — осклабился он. — Принцип давний и действенный. Или вы полагаете, что африканские власти стали бы запрашивать, выдавала клиника такое свидетельство или не выдавала?

— Самоуверенность наказуема, мистер Уэстолл.

— Пожалуйста, не впадайте в официальный тон. Я рассказал вам об этом не для того, чтобы вас унизить, а чтоб получить право на ответную откровенность. Мне действительно интересно: как вы догадались, что поднимать скандал бессмысленно? Вы что, прежде чем разбудить меня, рылись у меня в карманах?

— Очень жаль, но это мне в голову не пришло. Этому я еще не научился.

— Тогда что же вас удержало от самого, казалось бы, естественного шага? Интуиция? Или все-таки пришли к разумному выводу, что у нас здесь не так плохо? Что «Золотая газель» лучше, чем концлагерь в Сибири?..