Перевал Дятлова: загадка гибели свердловских туристов в феврале 1959 года и атомный шпионаж на советском Урале - Алексей Ракитин

Комментировать этот момент вряд ли нужно. Сказано достаточно… Хотя нет, кое-что хочется добавить. Отец погибшего — Алексей Константинович Кривонищенко — был крупным номенклатурным работником, возглавлял строительный колосс «Уралэнергостроймеханизация», но коренным свердловчанином не являлся. Уже буквально через год он уехал из Свердловска на стройку крупного объекта в Северном Казахстане, вполне возможно, что осознанно попросил о переводе в другой регион, чтобы быть подальше от места, с которым связана смерть сына. На новом месте Алексея Константиновича прозвали «дедом» за белую от седины голову (тогда ему, кстати, едва исполнилось 53 года!). После отъезда он просил разрешить перезахоронение тела Георгия на своей исторической Родине, на Украине. Как нетрудно догадаться, в этом Алексею Константиновичу было отказано без объяснения причин. Вот теперь, пожалуй, отмечено уже достаточно….

Помимо всех этих странностей существует еще одно косвенное подтверждение осведомленности КГБ о наличии среди туристов группы Дятлова радиоактивных материалов. Известны воспоминания уже упоминавшегося в этом исследовании Владимира Ивановича Коротаева, начинающего тогда работника ив-дельской прокуратуры (по другим данным, правда, он руководил в то время КПЗ в ивдельской милиции и в прокуратуру попал позже), о том, как проводилась в мае 1959 г. судебно-медицинская экспертиза тел туристов, найденных в овраге. По словам Коротаева, в ивдельский морг была доставлена 200-литровая бочка со спиртом, в которой ополаскивались (дословно «окунались») все присутствовавшие при вскрытии лица. Мера предосторожности, прямо скажем, очень странная, к которой никогда не прибегают при анатомировании трупов. Патологоанатомы уже в 1950-х гг. работали в высоких, до локтей, резиновых перчатках, толстых и грубых, не похожих на обычные хирургические. Их невозможно случайно проткнуть и прорезать инструментом, так что бочка спирта как средство дезинфекции даже тогда представлялась чем-то из ряда вон выходящим. Однако бочку, если верить Коротаеву, доставили, и все семеро человек, присутствовавшие при вскрытии, добросовестно в ней ополоснулись. Хотя сами толком и не знали зачем — просто им посоветовали так поступить (кто? когда? и для чего? — понять толком из рассказа Коротаева невозможно, он слишком сумбурен и в некоторых местах кажется недостоверным).

История с бочкой спирта в морге представляется совершенно необъяснимой, если не принять во внимание нюанс, малопонятный современным жителям России. В 1950-х гг. в условиях всеобщей ограниченности в средствах и отсутствии даже элементарных вещей (вспомним про спальники, которых не было у дятловцев) на спирт смотрели как на панацею чуть ли не от всех болезней. Считалось, что особенно хорошо спирт уничтожает пыль. В те времена экипажам подводных лодок раз в неделю выдавали кружку спирта и ватный тампон — для обтирания. Это не шутка, тогда действительно считалось, что спирт смоет радиоактивную пыль с тела лучше, чем обычная вода. Молодым матросам так и объясняли: «красное вино выводит изотопы из внутренностей организма, а спирт — смывает с кожи». Выглядит такая дезинфекция, конечно, архаично, но что было — то было, из песни слова не выкинешь…

В нашем случае государство расщедрилось больше — выделило аж бочку спирта! Нам же, однако, интересно другое: кто мог побеспокоиться об этой бочке загодя, до проведения радиологической экспертизы? Кто оказался столь прозорлив?

Ответ может быть один: только тот, кто знал, что среди вещей погибших туристов должны быть радиоактивные. Или, по крайней мере, имел все основания считать, что таковые должны быть. Не следует забывать, что бочка спирта в те времена в таком медвежьем углу, как Ивдель, — это сущий клад, за который можно было поиметь немало материальных благ, и так просто ее было не сыскать. Вряд ли ошибемся, если предположим, что в крохотном Ивделе ее вообще не было, ее явно пришлось специально везти из Серова или даже Свердловска. Тем не менее административного ресурса у нашей осведомленной инстанции вполне хватило на то, чтобы отыскать на просторах Свердловской области лишнюю бочку спирта и живо доставить ее в тюремный морг…

Однако не станем отвлекаться по столь брутальному поводу, как появившаяся из ниоткуда бочка спирта, а задумаемся над куда более принципиальным вопросом: должен ли был следователь Лев Никитович Иванов, узнав о наличии предметов одежды со следами радиоактивной пыли, установить изотопный состав выявленного загрязнения? Безусловно, да, поскольку некоторые радиоактивные изотопы чрезвычайно токсичны. Если на одежду Георгия Кривонищенко попала некая ядовитая пыль (или раствор — не имеет значения), то не представляют ли эти вещества (или вещество) опасности для окружающих по своему основному, скажем так, месту хранения? Сегодня изотоп попадает на одежду Кривонищенко, завтра — Иванова, послезавтра — Сидорова, а через полгода Свердловск (или Челябинск-40, еще неизвестно, что хуже) окажется зоной сплошного радиоактивного поражения, словно Хиросима или Нагасаки. Можно ли игнорировать факт утечки (утраты) радиоактивного изотопа, возможно очень токсичного, по основному месту его хранения? Ведь такой изотоп подлежит строжайшему учету, и наверняка есть лица, ответственные за его учет и безопасное хранение! Нет ли преступной халатности с их стороны? Вот нормальная логика правоохранителя, столкнувшегося с ситуацией, подобной той, в которой очутился следователь Иванов, узнав о наличии радиоактивного загрязнения одежды Кривонищенко.

Чтобы стал понятен ход дальнейших рассуждений, автор позволит себе небольшое отступление, основанное на личном опыте и наблюдениях, сделанных еще в давнюю пору «плановой социалистической экономики». В далекие ныне 1980-е гг. автору, тогда еще студенту ленинградского Механического института (широко известного в узких кругах под сталинским сокращением «Военмех»), пришлось проходить практику на одном крупном предприятии, занятом производством комплектующих для лучших в мире морских крылатых ракет. Завод имел мощное гальваническое производство, нам его показывали во время экскурсии по предприятию в первый день практики. Впечатление это место произвело сильное — стерильная чистота, кафель кругом, точно в морге, специфический запах испаряющихся кислот и щелочей. В помещении множество — несколько десятков — ванночек, над которыми укреплены своеобразные «шампура». На них подвешивают изделия, подвергающиеся гальванообработке. Самой разнообразной — никелированию, хромированию, золочению, оцинкованию. Персонал — одни только женщины, что понятно — в 1980-е гг. в Советском Союзе хищение с промышленных предприятий приняло вид систематический и уже неуправляемый. Воров называли «несунами», клеймили их на всех уровнях, но побороть это явление было совершенно невозможно — мужик за бутылку был готов вынести с завода все, что не приколочено. Женщины в этом отношении были лучше контролируемы, поскольку меньше пили. А поскольку гальванический цех имел дело с веществами не только ядовитыми, но и очень ценными (золото, серебро), т. е. вынести оттуда для продажи можно было много интересного, то рабочих допускать туда не следовало.

Так получилось, что практику я начал проходить в подразделении, которое располагалось неподалеку от упомянутого гальванического цеха, в том же здании, буквально через коридор. И в один далеко не прекрасный день стал свидетелем явления внушительной группы людей в костюмах, при галстуках и с выражениями лиц, мало похожими на те, что имели советские инженеры той поры. Группа оказалась состоящей из работников местной службы режима, КГБ и прокуратуры, и вся эта замечательная компания явилась в гальванический цех, чтобы проверить порядок ведения и хранения технологической документации, а также произвести необходимые выемки документов прошлых лет. Через несколько часов причина столь неприятного визита прояснилась — оказалось, что покончил с собою пенсионер, всеми уважаемый человек, работавший в этом цехе лет семь назад. Покончил, выпив яд, некогда похищенный, как оказалось, по месту работы. И в его квартире нашли еще несколько пузырьков с особо ядовитыми веществами. Происхождение их сомнений не вызывало.

Механизм хищений, разумеется, чрезвычайно заинтересовал «компетентные ведомства», ибо теоретически сделать это было крайне непросто — порядок работы был таков, что каждый этап техпроцесса контролировался несколькими лицами и должен был фиксироваться в служебных документах. «Компетентные инстанции» подозревали сговор нескольких работников с целью массового хищения особо ценных и ядовитых веществ.

Сразу скажу, что не знаю, чем закончилась работа следственной группы — когда моя студенческая практика подошла к концу, расследование еще продолжалось. Люди в штатском, казалось, бессистемно шныряли по территории, пристрастно интересовались всем подряд и порой попадались на глаза в самых неожиданных местах. Кого-то из старых работников тягали на допросы, задавали неприятные вопросы, и обстановка на заводе в целом оставалась довольно нервной. Но речь в данном случае идет не о конкретном расследовании, а о той весьма показательной реакции, которую вызвало у власти сообщение о выносе с территории завода веществ, подлежащих особому учету. Подчеркну — речь идет о веществах нерадиоактивных!