Здравствуй, 1984-й - Дмитрий Валерьевич Иванов

почему ты сказала — пришлось? Что случилось?

— Не врешь? — пристально смотрит на меня девушка, и добавляет грустно. — Испортила я, когда агитацию рисовали, свои кудри краской этой дурацкой, не для волос, а обычной на олифе. Волосы слиплись, я их остригла и покрасила.

— Производственная травма! — догадываюсь я.

— Можно и так сказать, — улыбка тронула пухлые губы комсомолки в первый раз за разговор.

— Так, что насчёт кино? — раскручиваю я.

— На «Зиту и Гиту»? — спрашивает Шурка.

— Почему на них? — удивляюсь я, вспоминая, что видел его в детстве раз пять.

— Потому что его сейчас крутят, ну, утром что-то детское ещё, — говорит девушка и добавляет. — Только я почти, что замужем, не боишься?

— Я тебе замуж не предлагаю выйти, просто, погуляем, посидим в кафе, — вкрадчиво продолжаю уговаривать её.

Шурка меня осматривает заново с ног до головы, а я одет в новый спортивный костюм и даже подстрижен бабкой коротко под горшок.

— Лучше, наверное, кино, там темно и никто тебя не увидит, — решает она. — Да и откуда у тебя деньги на кафе?

— Заработал в колхозе, — почти не вру я, и достаю новенький четвертак, выданный по итогам работы папашей.

— Неплохо, — искренне говорит девчонка. — А что делал?

— Мясо делал, в убойном цехе работал, — тушуюсь почему-то я, а как сказать ей надо было? Убивал свиней и телят — не романтИк же!

— Ничего, у нас любой труд почетен, — говорит Александра и неожиданно хватает меня за бицепс. — А ты сильный, люблю таких. Страшненький, конечно, но в кино же темно.

И кто кого клеит, я не понял? И чего я страшный до такой степени, что со мной можно только в темноте общаться? Хотя да. Морда батина, людоедская, но многим нравятся брутальные страхолюдные мужики. Дожить бы до пластических операций и подправить себе фейс? Разумеется, вслух я такого не говорю.

— Мамы всякие нужны, мамы всякие важны! Так и папы тоже в разных местах работают, мой, вот в убойном цеху.

— А ты чего сюда опять? — спросила она.

— Деньги надо за билет получить, — говорю свою потребность.

— А, точно, там ещё и суточные будут тебе, пойдем, помогу тебе, — говорит комсомолка.

Глава 26

С её помощью дело пошло быстрее, и уже минут через сорок я держал в руках свои кровные, вернее, моих там только суточные по два рубля шестьдесят копеек в день. Итого, чирик с мелочью на четыре дня. Хотя там четыре дня — дорога, а день отъезда и день приезда считали, по-моему, как один день. Аккуратно прячу бабкины бабки, и мы идём, для начала, покупать билеты в кино. В райцентре кинотеатр раза в два больше, чем наш поселковый, подхожу к кассе и покупаю два билета на последний ряд, по сорок копеек каждый. До сеанса ещё два часа.

— Ты зачем последний ряд взял? Там видно плохо будет, — не понимает моих мотивов Шурка.

— Ты меня сейчас разглядывай, а то в темноте посмотришь на мою страшную рожу и испугаешься, — мстительно говорю я.

— Тооль, ну не обижайся, я всегда такая дурочка эмоциональная, что вижу, то говорю. Ты не красавец, но у тебя свой шарм, и такие сильные руки!

— Ты как Акын, что вижу, то пою, — оттаиваю я и хватаю её на руки, прямо посадив себе на локоть.

— Ааай, уронишь, — возмущается Шурка.

— Тут не высоко, вот если тебя на шею посажу, там и ушибиться при падении можно, — говорю я, опуская её на землю.

— Не надо на шею, я в юбке, — немного краснеет девушка.

— Да не буду, не буду, а то посадишь такую на шею, она потом всю жизнь не слезет.

— О! Кафе-мороженое, зайдём? — загораются глаза у наездницы.

Мы заходим в кафешку, ну как кафешка, помещение, где один длинный барный столик с барными же стульями с другой стороны. В меню молочные коктейли и мороженое с разными добавками. Беру всё меню, коктейли и по мороженому. Себе взял с орехами. Сидим, общаемся.

— Я никогда командировочные не получала, а так хочется, — признаётся Александра. — А на что ты их потратишь?

— Как жена, прямо, спросила. В фонд мира сдам, очень много разных парней и девушек в Африке лишены вследствие колониальной политики запада доступа к учёбе. А фонд мира поможет им получить образования в СССР, — мелю всякую чушь я, разглядывая бюст и оголившиеся от сиденья на высоком барном стуле ноги девушки. — Знаешь, как капиталисты хищнически подходят к развивающимся странам и к своим колониям? Вот взять, к примеру, самое маленькое государство мира — Науру. Небольшой остров в двадцать пять квадратных километров, состоящий целиком из фосфоритов. Капиталисты добывали там ресурсы, и сейчас остров выглядит как Хиросима после взрыва атомной бомбы. Деньги потрачены на разные глупости и скоро к ним придёт бедность.

— Анатолий, ты молодец! — целует меня в губы Шурочка, обдавая ароматом клубничного варенья, а её руки сильно сжали мои бедра по бокам. — Мы можем вместо кино ко мне в гости сходить, всё равно родителей нет дома.

С юмором у нас совсем плохо, зато с идеологией на отлично, понимаю я. Но главное — она сама меня целует и лапает. Что, за сданные деньги, невесть какие, и жалость к неграм она мне даст? Знал бы я такой расклад в прошлом теле в детстве, то учил бы историю КПСС с двенадцати лет, и у меня бы от зубов отскакивало.

— Да в жопу и Зиту и Гиту, видел я этот фильм, а вот у тебя в гостях не был. Надо только мороженку докушать и тортик купить, — радуюсь я.

— Толя! Говори культурно, ты же не двоечник какой.

— Вообще-то двоечник, но буду стараться, — обещаю я.

— Я руки помою, — убегает перепачканная мороженым девчонка.

— Аа-а, ммм-м, — ору я.

Гребаные орехи доломали мне зуб, и он отломился по месту пломбирования, жуткая боль пронзила челюсть, даже в пот бросило. Ну, Штыба, ну сволочь, зубы не чистил, а я страдай. Был у Толи один рассверленный донельзя зуб, заляпанный пломбой. Стоматологи этих времен особо красотой и нежностью озабочены не были, и сверлили с размахом, оставляя лишь тонкие стенки. Коновалы как есть. Но без них мне сейчас никак.

— Толя, что с тобой? — испуганно говорит Александра, видя мою скривлённую рожу.

— Зуб сломал с пломбой, болит очень, — сквозь боль отвечаю ей. — Обломились мы и с кино и с тортиком.

— Испугался, что ли? Тогда пошли в кино, не буду тебя больше целовать, — по-своему понимает мой отказ Шурка.

— Ничего не испугался! Шурок, что делать, а?! Куда