Зеро - Эрик Ластбадер

— Навсегда, — добавила Лилиан. — Таковы рекомендации, содержащиеся в этом отчете. И таковы будут рекомендации моего отца, когда он через месяц встретится с президентом.

— Так твой отец видел этот отчет?

Лилиан покачала головой.

— Еще нет. На следующей неделе он должен вернуться из Польши. А сейчас из-за переговоров его маршрут не совсем ясен.

Джоунас откинулся на спинку стула, перевел дух.

— Зачем ты показала мне это. Лил?

Она молча попивала свой кофе. Он поднял голову.

— Что ты пытаешься доказать все эти годы? Что ты ничуть не хуже нас с Филиппом? Что можешь быть с нами на равных? Это ведь не так, сама знаешь.

— Мужчины заблуждаются, — сказала она, — считая, будто женщины хотят сравниться с ними.

— Не хотят? — недоверчиво переспросил он. — Тогда чего же они хотят, если равенство их не интересует? Лилиан помолчала, задумчиво глядя на него.

— Толику уважения, Джоунас. Я ведь не многого прошу, не правда ли?

— Уважение.

— Да. — Взгляд Лилиан переместился на красную папку у него на коленях. — Кто еще мог бы достать ее, Джоунас? Не говоря уж о том, чтобы дать тебе заглянуть туда.

— Что ты хочешь взамен? Она пожала плечами.

— Ничего. Мы ведь практически одна семья, разве нет? Допив кофе, она протянула руку.

— Я должна ее забрать.

Джоунас вернул ей разгромный отчет.

— Знаешь ли ты, куда уходят твои секреты? — спросила Лилиан.

— К русским, — ответил он. — Но это почти все, что нам удалось выяснить.

— Что ж, — сказала она, — тебе следовало бы попытаться отыскать предателя до возвращения отца. Как только он прочтет отчет, от вашего бюро останутся рожки да ножки.

Вошел майор, положил на стол стопку бумаг и вышел, не говоря ни слова. Когда они остались одни, Лилиан спросила:

— Куда уехал Майкл? Этого вопроса он и боялся.

— Далеко. Лилиан напряглась.

— Он мой сын, и ты знаешь, где он.

— Ты уверена?

— Он приходил прощаться, но не сказал, куда и зачем едет. Однако догадаться нетрудно. Ты слопал его, как когда-то Филиппа.

— О чем ты говоришь? — возмутился Джоунас. — Филипп делал все, что хотел. Всегда.

— Не будь тебя, он нашел бы себе другое занятие.

— Какое же? — с нескрываемым презрением спросил Джоунас. — Программирование?

— Может быть. В любом случае, сейчас он был бы жив.

— Незачем обвинять меня в его смерти. На мне и так слишком большая ответственность.

— Надо думать, — бросила Лилиан.

— Что ты хочешь этим сказать? — медленно и осторожно произнес он.

— Я говорю о Майкле, — сказала Лилиан. — Ты единственный, к кому я могу обратиться. — Ее трясло от гнева. — Если ты сделал из него еще одного Филиппа, клянусь, ты заплатишь за это.

— Успокойся, — ответил Джоунас, не на шутку встревожившись. — Ничего подобного я не делал. — Он рассказал, что произошло у него в кабинете: о «завещании» Филиппа, о том, что Майкл попал в мир шпионажа, о том, наконец, куда он поехал. Зная, как Лилиан относится к его роли в жизни Филиппа и насколько она уязвима сейчас, после смерти мужа, Джоунас, конечно же, не собирался ей ничего рассказывать. Но у него не было выбора. Показав ему отчет с грифом «только для ознакомления», она раскрыла гораздо больше тайн, и он был благодарен ей за это.

Теперь он ждал истерики. Нечестно было направлять ее сына по тому же пути, который привел к гибели ее мужа. Но у него не было другого выхода. Кроме того, именно этого, вероятно, и хотел Филипп. Но попробуй объясни это Лилиан.

Он попробовал.

— Лил, — сказал он, закончив, — с тобой все в порядке?

Лилиан была очень бледна. Кажется, ее зубы стучали. Руки были плотно прижаты к туловищу. Он заметил, что она медленно раскачивается взад-вперед.

— Это все-таки произошло. — Ее шепот был еле слышен, но у него мороз прошел по коже. — Сбылись мои самые худшие опасения. О Джоунас, что ты наделал! — Внезапно ее голос окреп, теперь это был крик боли. — Ты похитил у меня мужа. Из-за тебя мы не знаем, жива ли Одри. Теперь ты рискуешь жизнью моего сына. О Господи! Господи боже мой!

* * *

Одри проснулась, будто от толчка. Было темно. Она плавала по волнам сна. Как ныряльщик, слишком долго пробывший на дне, стремилась к пронизанной солнцем поверхности воды над головой. А прохладная тишина океана не отпускала ее. Океана сна.

Ей снилось, что она привязана к стулу.

Запястья и лодыжки посинели и распухли от врезавшихся в них веревок. Ей было тяжело дышать, потому что веревки стягивали ей грудь. Спина была неестественно выгнута. Все мышцы болели.

Густая, мягкая и непроницаемая тьма походила на бархат.

Тьма пришла в движение. Закружилась, сгустилась. Одри почувствовала, как в ней зарождается страх. Дыхание участилось, во рту пересохло, под мышками выступил пот.

Господи, подумала она в полусне. Пусть это кончится. Но она даже не знала, что именно должно кончиться.

Тьма приобрела очертания, хотя Одри не могла разглядеть их. Во тьме пульсировала какая-то жизнь. И живое существо приближалось. В сознании Одри промелькнула мысль: «Спасения не будет».

Она всегда была уверена в своем бессмертии. В ее возрасте пятьдесят лет казались вечностью. Теперь она знала, что умирает. У нее стучали зубы, мысли путались. Ее душа, как маленький зверек, отчаянно пыталась выбраться наружу, покинуть обреченную на гибель бренную оболочку.

Теперь тьма была совсем рядом. Тьма источала жар, обжигавший ее бедра, на губах она чувствовала чужое дыхание. Это, несомненно, был мужчина. Одри стало жарко. Внезапно охватившее ее желание повергло девушку в еще больший ужас.

Тьма стала проникать в нее, и Одри простилась с жизнью...

Она проснулась в темноте, будто от толчка. Вздрогнула, еще не полностью освободившись от своих сновидений. Захотела смахнуть со лба пот, но не смогла.

Она была привязана к стулу.

* * *

Если Париж — город грязно-бурых, пыльно-зеленых и синих тонов, подумал Майкл, то на Мауи преобладают пастельные: бирюзовый, алый и бледно-лиловый. Больше всего его поразило, что амбру, темно-коричневый цвет, здесь и представить-то себе невозможно.

А в Японии, на холмах Йосино, где Тсуйо учил его мудрости жизни, преобладала амбра.

Майкл считал, это ни одно место на Земле не сможет поразить его так же сильно, как Париж и Йосино.

В Йосино все началось, а в Париже он сформировался как мастер.

И вот главное, что осталось у него в памяти: каждое мгновение вашей жизни должно иметь цель и смысл, должно работать на общую стратегию. Наложить кистью мазок на холст, соткать полотно, вырастить сад — во всем этом была определенная стратегия. Когда возникали конфликты — а они обязательно возникали, — первым делом следовало продумать план действий. Оружие применялось в самом крайнем случае, поэтому Майкл и отказался от предложенного Джоунасом пистолета.

Вечер только начинался. Солнце было еще высоко, его золотые лучи пронизывали бескрайние заросли сахарного тростника. Справа от Майкла высились Западные горы Мауи, их вершины скрывались в туманной дымке. В путеводителе, который он изучал во время долгого перелета, говорилось, что вот в этой тенистой расселине находится долина Яо, родина древних гавайских богов.

Майкл нашел взятый для него напрокат «джип». Укладывая в машину свой багаж, проверил, на месте ли полотняная сумка с катаной. Как и обещал дядя Сэмми, меч был на месте.

Действуя по плану, продуманному еще в самолете, в Кухулаи Майк занялся покупками. Первым делом он приобрел дешевую черную сумку. Часом позже он уже въезжал на скоростное шоссе Хоноапилани. Майк был недалеко от залива Маалае и направлялся на юг. Он знал, что очень скоро дорога обогнет Подбородок красавиц, как местные жители называли это место, и пойдет на северо-запад. Если смотреть на Мауи сверху, остров напоминал женскую фигуру. Его юго-восточная часть с огромным дремлющим вулканом Халеокала, возносившимся на две мили ввысь, была похожа на торс Кухулаи, где приземлился Майкл, с одной стороны, и залив Маалае с другой образовывали «шею». А то место, куда направлялся Майкл, Капалуа, и самая отдаленная часть, Кахакулоа, были «головой».

Шоссе кончалось за Капалуа. Огромная, в две с половиной тысячи акров, ананасовая плантация окружала уединенный курорт с парой замечательных площадок для гольфа. Поворачивая в конце шоссе налево, Майкл заметил их. В идеально подстриженной траве виднелись безукоризненные песчаные лунки, будто вырезанные скальпелем хирурга.

Трудно было представить себе, что милей дальше дорога — вернее, то, что от нее оставалось, — предательски извивалась вдоль хребта очередной горы в цепи вулканов, тянувшейся через весь северо-запад Мауи.

После парка Флемминг-Бич дорога резко сужалась. Уже не было ни спускавшихся террасами ухоженных газонов, ни домов с черепичными крышами, прятавшихся в благоухающих зарослях бугенвилий.