Владыка битвы - Алекс Хай

мерглумцев — пятеро. Плохой расклад. Но сверы оказались явно опытнее — двое эглинов уже пали, а под ними растекались лужи тьмы. Земля пила кровь. Один из сверов лежал у самого края дороги ничком. Двое наших на троих чужаков. Что ж, здесь ещё можно было побороться.

Внутренний голос кричал мне пройти мимо. Вернуться, отвязать коня и, сделав небольшой крюк по лесу, обойти стычку и вернуться к дороге и там уже скакать в Скелгат во всю прыть, пока не догнали. Так сделал бы гонец. Возможно, так бы поступил Ормар.

Но не Химмелинг. Я удобнее перехватил рукоять топора, достал длинный нож из-за пояса и обошёл сосредоточившихся на битве людей.

Я начертил руны битвы в воздухе и обратился к богу битвы:

— Тройн великий, славный воин и защитник, помоги нам одолеть врага. Прими кровь, что я пролью, как жертву во твоё имя.

Тенью, как некогда учила Вигдис, я скользнул за спину ближайшего ко мне воина. Свер в начищенном шлеме заметил меня, округлил глаза от удивления, а мгновением позже я занёс топор. Хрустнули кости хребта безымянного эглина. Мне в лицо брызнула горячая кровь, и я облизнул губы.

— Тройн! — заорал я, уже не видя причин скрываться. — Во имя Тройна!

Свер в шлеме сбросил оцепенение, ушёл от удара — меч его противника пронёсся по широкой дуге и вонзился в землю. Я с усилием вытащил топор из спины поверженного эглина — если не умер сразу, то все равно уже не поднимется.

Едва я перехватил скользкой от крови рукой древко, пред моим лицом тут же пролетел меч другого противника. Я отшатнулся, отскочил назад и, подняв глаза, увидел перекошенную от ярости рожу огромного детины. Даже я против такого дуба казался веточкой.

Я отбил топором удар, и рука задрожала, а плечо едва не вылетело из сустава, когда наши оружия соприкоснулись — вот это силища! Краем глаза я заметил, что нас осталось двое с тем северянином в шлеме — ещё один свер грузно рухнул на колени с торчавшим из живота мечом.

Дерьмо.

Времени чертить руны не было, и я просто представил пылающие знаки перед глазами.

— Тройн великий, даруй мне часть силы, дабы принёс я тебе в жертву кровь этого славного воина, — взмолился я быстрым шёпотом. Не успел договорить — и длинный меч снова едва не раскроил мне череп. Этот здоровяк был ещё и быстрым!

Но теперь нас хотя бы стало поровну. Правда, этот гигант считался за двоих. Вот и доигрался со своими рунами, Хинрик. Я припал к земле, уйдя от ещё одного замаха и ткнул длинным ножом в сторону противника, но попал лишь в воздух. У поганца были длинные руки и ещё более длинный меч — я просто не мог до него дотянуться. Отчаянно не хватало щита. Тело понемногу начинало уставать, рука отваливалась, но я надеялся, что и противник утомился.

— Сучий потрох! — взревел большой эглин, когда я поднырнул под его руку и всё же достал бок ножом. Так себе победа — воин был в кольчуге, и я лишь разозлил его.

Ноги, ноги, ноги! Смотреть на ноги!

Я резко развернулся, подняв волну дорожной грязи и едва не поскользнулся. Здоровяк крутанулся в мою сторону, и я, перехватив топор в другую руку, поднял с земли горсть густой грязи и метнул ему в лицо. Подло, но тут не до чести. Воин инстинктивно поднял руку, чтобы вытереть глаза, я шарахнулся в сторону, опустил топор на уровень коленей и со всего размаху ударил ему обухом по чашечке.

— Аааа! — взвыл детина. — Сукааааа!

Нога подломилась, он почти рухнул на землю.

Я крутился вокруг него, как рассерженный шершень. Здоровяк, надо отдать ему должное, продолжал отбиваться, но подлая рана лишила его скорости. Позади меня свер в шлеме ещё сражался — я слышал лязг железа, сосредоточенное пыхтение и хлюпанье грязи под ногами.

— Трооооойн! — вновь возопил я, когда эглин опять замахнулся на меня мечом. Лезвие угодило прямо в гол, образованный топором и древком, зацепилось намертво, и я, ухватившись за оружие обеими руками, надавил и вырвал меч из рук воина.

— Н-нет… Меч…

В глазах эглина я видел страх, но то был не страх смерти. Противник проследил взглядом за полётом меча, и когда оружие с глухим звоном шлёпнулось в раскисшую грязь у обочины, окончательно сник.

— Недостоин, — только и сказал он, схватившись окровавленной рукой за амулет со спиралью. Подвеска была из серебра. А затем он поднял на меня глаза, полные презрения. — Почему? Почему свер? Почему он считает, что ты достойнее меня?

— Чего? — не понял я и на всякий случай крепче сжал древко топора в ослабевающих руках.

— Почему Он считает, что ты достойнее меня? Он меня испытывает, я знаю!

Каким-то чудом эглин поднялся на ноги, выхватил из-за пояса нож — длинный, туннской формы — и замахнулся на меня. Я легко отбил выпад, рубанул ему по руке и пнул ногой в грудь. Эглин повалился назад, ударился головой об окроплённые кровью камни обочины. Шлем с его головы слетел.

Я наклонился над ним и занёс топор для удара, надеясь, что убью с одного замаха — чисто, быстро — как и заслуживает воин.

— Раз он достанется тебе, береги его, — прохрипел эглин. — Сбереги… меч… Он будет принадлежать только достойному…

Глаза здоровяка закатились, лицо исказилось страшной гримасой, а тело свела судорога. Я пялился на умирающего, опустив топор. Эглин умер.

Позади меня раздался знакомый мерзкий звук переломанных костей. Что-то грузно упало, и я развернулся, готовясь принять новый удар, но увидел свера в шлеме — тот вытаскивал топор из груди эглина. Освободив оружие, он уставился на меня и на спираль на моей груди.

— Ты ещё кто такой? Хотя кем бы ты ни был, я обязан тебе жизнью.

— Хинрик Фолкварссон, двоюродный брат Скегги Альрикссона, — ответил я, подняв меч поверженного эглина. Даже одного взгляда хватило, чтобы понять — вещь это была крайне ценная и важная. Возможно, принадлежала какому-нибудь олдермену, а то и вовсе родичу королей. Такую сталь у нас на севере ковать не умели, рукоять испещрена затейливым орнаментом, а навершие её украшено прозрачным алым камнем, вспыхивавшим в лучах солнца. Что ж, с мечом разберусь после. Сейчас требовалось понять, во что я вляпался. — Я спешу в Скелгат. Мой брат должен встретиться с ярлом Эовилом, и мне нужно принести им вести.

— Сын того самого Быка? — переспросил свер.

— Да. А ты кто?

Свер снял начищенный шлем, и я увидел, что он был