Девушка, которая взрывала воздушные замки - Стиг Ларссон

— Да.

— Мне нужно провести небольшую исследовательскую работу. Ты можешь выписать счет за пять дней, но никакой статьи от тебя не требуется. Или вернее, если захочешь, можешь написать на эту тему статью и мы ее опубликуем, но нас интересует только сам материал.

— Shoot.[21]

— Дело несколько деликатного свойства. Ты не должен обсуждать его ни с кем, кроме меня, и связываться со мной тебе придется только по интернетовскому адресу электронной почты. Я хочу, чтобы ты даже не упоминал о том, что проводишь исследование по заданию «Миллениума».

— Звучит заманчиво. Что тебе надо?

— Я хочу, чтобы ты сделал рабочий репортаж из Сальгренской больницы. Назовем его «Скорая помощь», и он сможет отразить разницу между реальностью и телесериалом. Мне надо, чтобы ты несколько дней понаблюдал за работой отделений неотложной помощи и интенсивной терапии. Поговори с врачами, сестрами, уборщицами и всеми, кто там работает. Каковы у них условия работы, чем они занимаются и тому подобное. И разумеется, нужны фотографии.

— Отделение интенсивной терапии? — переспросил Улофссон.

— Именно. Мне бы хотелось, чтобы ты обратил внимание на послеоперационный уход за тяжелыми больными в коридоре одиннадцать-С. Я хочу знать, как этот коридор выглядит на плане, кто там работает, как они выглядят и чем занимались раньше.

— Хм, — сказал Даниэль Улофссон. — Если не ошибаюсь, в одиннадцать-С проходит лечение некая Лисбет Саландер.

Его так легко не проведешь.

— Неужели? — удивился Микаэль Блумквист. — Любопытно. Разузнай, в какой палате она лежит, что находится в прилегающих помещениях и какой у нее распорядок дня.

— Предполагаю, что в этом репортаже речь пойдет совсем о другом, — сказал Даниэль Улофссон.

— Я уже говорил… Меня интересуют только собранные тобой сведения.

Они обменялись адресами электронной почты.

*

Открыв дверь палаты, сестра Марианн обнаружила Лисбет Саландер лежащей на спине прямо на полу.

— Хм, — произнесла сестра Марианн, выражая тем самым сомнение по поводу того, подобает ли лежать на полу в отделении интенсивной терапии. Однако она не могла не признать, что другого подходящего места для моциона у пациентки просто нет.

Согласно рекомендациям физиотерапевта, в течение тридцати минут Лисбет Саландер пыталась делать отжимания, растяжки и приседания и вся взмокла. У нее имелся длинный перечень движений, которые ей следовало ежедневно выполнять, чтобы укрепить мускулатуру плеча и бедер после перенесенной три недели назад операции. Лисбет тяжело дышала и чувствовала, что находится очень далеко от идеальной формы. Она быстро уставала, и при малейшем напряжении у нее что-то тянуло и болело в плече. Зато она, несомненно, шла на поправку. Головные боли, мучавшие ее в первое время после операции, утихли и возникали только иногда.

Лисбет считала, что уже достаточно здорова для выписки или хотя бы для попытки улизнуть из больницы, но подходящих возможностей не представлялось. С одной стороны, врачи еще не объявили ее здоровой, а с другой — дверь в палату была постоянно заперта и находилась под наблюдением чертова наемника из службы охраны, сидевшего на стуле в коридоре.

Она уже вполне окрепла для того, чтобы ее могли перевести в обычное реабилитационное отделение, однако после некоторых переговоров полиция и руководство больницы решили пока оставить Лисбет в палате номер 18. Эту палату было легко охранять, поблизости все время находился кто-нибудь из персонала, и она располагалась в конце загибавшегося буквой «Г» коридора. Начальство сочло, что проще держать Лисбет в коридоре 11-С, где персонал после убийства Залаченко был проинструктирован насчет мер безопасности и уже знаком с ее сложной ситуацией, чем переводить ее в другое отделение и менять уже устоявшийся порядок.

В любом случае выписка Лисбет Саландер из Сальгренской больницы считалась вопросом нескольких недель. Как только врачи сочтут ее достаточно здоровой, ее перевезут в Стокгольм, в следственный изолятор Крунуберг, где ей предстоит дожидаться суда. Принимать решение относительно времени выписки должен был доктор Андерс Юнассон.

Провести первый серьезный допрос доктор Юнассон разрешил полиции только через десять дней после выстрелов в Госсеберге, что вполне устраивало Аннику Джаннини. К сожалению, Андерс Юнассон ставил палки в колеса и самой Аннике, регламентируя общение с клиенткой, и это Аннику раздражало.

После переполоха в связи с убийством Залаченко доктор устроил глобальное обследование состояния Лисбет Саландер и учел тот факт, что, будучи подозреваемой в тройном убийстве, она, вероятно, испытала большой стресс. Андерс Юнассон не имел ни малейшего представления о степени ее виновности, но как врача его этот вопрос ни в коей мере не интересовал. Он просто пришел к выводу, что Лисбет Саландер подвергалась стрессу. В нее трижды стреляли, и одна из пуль попала ей в головной мозг и чуть ее не убила, после чего у нее никак не спадала температура и держались сильные головные боли.

Андерс Юнассон предпочел не рисковать. Убийца она или нет, Лисбет Саландер была его пациенткой и в его задачу входило заботиться о ее скорейшем выздоровлении. Поэтому он наложил запрет на посещения, никак не связанный с юридически обоснованным запретом прокурора. Он прописал лечение и полный покой.

Поскольку Андерс Юнассон считал, что полная изоляция является негуманной и что в отрыве от друзей хорошо себя чувствовать никто не может, он доверил адвокату Аннике Джаннини роль друга Лисбет Саландер. Юнассон серьезно поговорил с Анникой, объяснив ей, что она сможет навещать Лисбет каждый день и проводить с ней по одному часу. В это время ей разрешалось беседовать с пациенткой или просто сидеть молча, составляя той компанию, однако их разговоры, по возможности, не должны касаться житейских проблем Лисбет Саландер и надвигающихся юридических баталий.

— Лисбет Саландер стреляли в голову, и у нее очень серьезная травма, — внушал он. — Думаю, она вне опасности, но всегда существует риск возобновления кровотечений или возникновения осложнений. Ей надо дать покой и возможность вылечиться. Только после этого она сможет браться за свои проблемы с законом.

Анника Джаннини вняла логике рассуждений доктора Юнассона. Она провела с Лисбет Саландер несколько общих бесед, лишь намекнув на то, как выглядит их с Микаэлем стратегия, но возможности вдаваться в подробности первое время она не имела. Лисбет Саландер была попросту так напичкана болеутоляющими лекарствами и обессилена, что часто засыпала посреди разговора.

*

Драган Арманский взял фотографии, сделанные Кристером Мальмом, и принялся рассматривать двоих мужчин, выходящих из кафе «Копакабана» вслед за Микаэлем Блумквистом. Снимки получились на редкость четкими.

— Нет, — сказал он. — Раньше я их никогда не видел. Микаэль кивнул. Они назначили встречу в кабинете Арманского в «Милтон секьюрити» в понедельник утром. В здание Микаэль вошел через гараж.

— Старший — это Йоран Мортенссон, владелец «вольво». Он преследовал меня, как совесть, не меньше недели, а может, и ранее.

— И вы утверждаете, что он из СЭПО.

Микаэль указал на составленную им историю карьеры Мортенссона — она говорила сама за себя. Арманский колебался: открытие Блумквиста вызывало у него противоречивые чувства.

Конечно, государственная тайная полиция вечно попадала впросак — это касалось не только шведской СЭПО, но, по всей видимости, и всех остальных разведывательных служб мира. Далеко за примером ходить не надо: французская тайная полиция послала команду водолазов-минеров в Новую Зеландию, чтобы взорвать судно Гринпис «Рейнбоу уорриор», что смело можно было рассматривать как самую идиотскую разведывательную операцию, возможно, за исключением участия президента Никсона в Уотергейте. При таком тупоумном командовании нечего удивляться, что регулярно возникают скандалы. Об успехах не сообщается никогда, зато когда делаются глупости или случаются провалы, СМИ набрасываются на службу безопасности со всей крепостью заднего ума.

Арманский никогда не понимал отношения шведских газет к СЭПО.

С одной стороны, СМИ рассматривали СЭПО как великолепный источник информации, и почти любая политическая оплошность выливалась в эффектные заголовки: «СЭПО подозревает, что…» Ссылка на СЭПО сразу придавала заголовку вес.

С другой стороны, СМИ и политики разных уровней дружно набрасывались на сотрудников СЭПО, следивших за шведскими гражданами, если их на этом деле ловили. Тут крылось нечто столь противоречивое, что Арманский каждый раз сомневался в здравомыслии как политиков, так и СМИ.

Против самого факта существования СЭПО Арманский ничего не имел. Кто-то ведь должен следить за тем, чтобы чокнутые национал-большевики, начитавшиеся Бакунина — или какого дьявола подобные неонацисты там читают, — не соорудили бомбу из минеральных удобрений с нефтью и не установили ее в фургоне перед резиденцией шведского правительства. Следовательно, необходимость в СЭПО была, и Арманский считал, что некоторый присмотр за гражданами, если он ведется во имя защиты общей безопасности, совсем даже не вреден.