Смысл жизни - Александр. Омильянович

— Что это за собрание? — спросил один из прибывших, внимательно осматривая взглядом избу.

— Внучек к нам приехал, — сказал дед Юзеф. Зрение у него стало слабое, и он сразу не опознал вошедших.

— Где он?

— Куда-то вышел, — шепнул кто-то из собравшихся.

Бандиты выскочили из избы Кузьминских, в которой наступила тревожная тишина.

Маргевич поджидал своих на дороге. Бандиты доложили, что Вицек куда-то вышел. Подбежали другие наблюдатели с донесением, что Заневский сейчас в избе Бронислава Василевского и, кажется, у него есть с собой оружие.

Бажант отдал приказ окружить дом Василевских. Ждали недолго. Вскоре Заневский вышел, но, заметив человека на дороге, хотел свернуть за избу. Его окружили со всех сторон, как шакалы, набросились на добычу.

— Раздевайся! — прошипел Изыдор Маргевич.

— Изыдор, Витольд, Мариан, разве вы забыли…

Сорвали с него шинель, мундир, сапоги, прочитали «приговор». Раздались выстрелы…

* * *

Когда над лазурью озер, над пущей, над этим прекрасным уголком польской земли спускаются летние сумерки, величавые, возвышающиеся до небес сосны, ловя последние лучи заходящего солнца, как бы беседуют между собой на языке векового бора. Если прислушаться к этой беседе, то кажется, что слышишь рассказ не только об этой прекрасной земле, но и о тех, кто и грозные годы с оружием в руках шел в бой и бил врага.

Приговор будет объявлен завтра…

Зал воеводского суда в Белостоке выглядел мрачным и темным. За окнами стояла поздняя осень, низко плыли тучи и временами моросил дождь. На судейском столе лежал толстый том документов. На столике напротив — пистолет типа ФН калибра 7,65 мм, а рядом с ним четыре выстреленные гильзы. Скамьи для публики были все заняты, и даже коридор заполнили люди. Шепот собравшейся публики становился громче, люди нетерпеливо посматривали на часы и двери. Ждали обвиняемого и суд.

— Идет… — И все взоры обратились на входную дверь.

Его ввели два милиционера. Оторопевший от такого количества людей, он на секунду-две остановился на пороге, скользнув взглядом по любопытным лицам, по глазам, впившимся в него, потом медленно прошел к скамье подсудимых и, овладев собой, сел.

Ему было около двадцати пяти лет. Он был хрупкого телосложения, с продолговатым смуглым лицом, большими, спокойными глазами, высоким лбом, на который спадала слегка вьющаяся шевелюра. Одет был в поношенный костюм и спортивную рубашку. Сидя на скамье подсудимых, он беспомощно положил руки на колени и смотрел в окно.

Публика, заполнившая зал, загудела:

— Какой молодой… красивый…

Казалось, он не слышал этого. Взгляд его задержался на пистолете, выстреленных гильзах, и вдруг болезненная судорога пробежала по его лицу. Потом он опять уставился в окно.

Адвокат и прокурор вошли в зал. Поправив мантию, прокурор внимательно присмотрелся к молодому человеку, которого сегодня именем закона должен быть обвинить в совершении убийства. Адвокат подал руку обвиняемому, и они о чем-то с минуту говорили. Зал притих.

— Прошу встать, суд идет!

Собравшиеся встали с мест. Председатель судейской коллегии открыл папку с документами и взглянул на подсудимого.

— Рассматривается дело Рышарда Завалы, обвиняемого по статье 25, пункт 1, в убийстве Валериана Гурского…

Акт обвинения был коротким. Завала стоял, вытянувшись, заложив руки за спину, и слушал.

— Понятен ли обвиняемому акт обвинения? — обратился к нему председатель судейской коллегии.

— Да, понятен.

— Обвиняемый, вы признаете себя виновным?

— Да… — ответил он тихо.

— Подтверждаете ли вы показания, данные на следствии, что гражданина Валериана Гурского убили предумышленно?

— Да… подтверждаю, — ответил обвиняемый после недолгого размышления.

— Расскажите суду все сначала, как это произошло…

— Уважаемый суд, это все… началось так… Нет… возможно, не так… — Обвиняемый прикусил губу, сморщил лоб и уставился в пол…

— Суд слушает вас, обвиняемый, — поторопил судья.

— Это было…

* * *

Отца он сначала знал только по письмам. Когда почтальон приносил раз в месяц серый конверт, мать сажала его на колени и читала, вытирая слезы.

«Тюрьма строгого режима Вронки.

Любимые!

Я здоров. Здесь у меня много товарищей, они такие же, как я…»

Отец в письмах всегда спрашивал о нем и сестре Ядвиге.

Проходили годы. Отец возвратился в Ольшины, когда Рышард был уже подростком. Приближалась война.

Как он любил своего неизвестного отца! Это была какая-то удивительная любовь, разбуженная письмами из тюрьмы и рассказами матери. Его влекло то, что делал отец. Интересовали тихие разговоры отца с незнакомыми людьми, его ночные исчезновения. Он хотел стать таким, как отец.

Потом началась война. Из деревни на войну взяли семерых, в том числе и отца.

Появился он после падения Варшавы, в начале октября 1939 года, похудевший, неразговорчивый. А если и говорил, то только о борьбе, о конспирации. С пистолетом, который принес с войны, не расставался.

Началась жизнь в подполье. К отцу опять приходили товарищи и говорили о борьбе. В их доме было создано ядро подпольной коммунистической организации. Рышарду тогда было восемнадцать лет. Он гордился тем, что незнакомые люди, приходившие по ночам в их дом, говорили ему: «Молодой товарищ Рышард». Помнил, как писали листовки на пишущей машинке, выискивали в лесу брошенное оружие и относили его в потайное место.

Когда неподалеку был пущен под откос первый поезд, направлявшийся на Восточный фронт, отец ушел в лес. Однажды ночью вернулся домой. На нем был мундир и оружие. Он стал партизаном. Рышард был связным. Иногда, когда отряд отца действовал вблизи Ольшин, Рышард бывал среди партизан. Знал многих. Некоторые из них были товарищами отца до войны по работе в партии. Знал и других. Мишка был русским, Федор — белорусом.

С матерью и сестрой они остро переживали каждую диверсионную операцию партизан, каждый налет гитлеровского карательного отряда, облавы, аресты в деревнях, расправы. По ночам вслушивались в рокот самолетов, которые иногда пролетали над лесом, сбрасывая снаряжение, газеты, разведчиков и диверсантов. Опасались за отца, который ежедневно сталкивался со смертью. Пока она обходила его, но жертв было много. Только один раз отец лежал, раненный, несколько недель в землянке, и Рышард за ним ухаживал.

Потом через Белостокское воеводство прошел фронт и остановился на границе Восточной Пруссии. Война в этой местности была закончена. Отец возвратился из леса.

Тот октябрьский вечер 1946 года навсегда врезался в память. Это было перед первыми выборами в Сейм. Отец, член Польской рабочей партии, дома бывал редко. Рышард учился в гимназии в Белостоке, а родных посещал иногда по воскресеньям.

Помнит, что в тот вечер дома долго ждали отца и поздно сели ужинать. Отец сидел понурый и молчал. Его ни о чем не спрашивали.

— На этой неделе бандиты убили четырнадцать наших товарищей, — сказал как бы сам себе. — Понимаешь, Рышард, четырнадцать человек… Валериан Гурский (Выдра) зверствует во всем районе… Помнишь его? — спросил он сына.

Рышард пододвинулся ближе к отцу и ответил:

— Немного.

— Запомни — это фашист! До войны он с судебными исполнителями и полицией ездил на реквизицию. Наблюдал и за нашей деятельностью. В 1939 году, несмотря на вызов, не явился на мобилизационный пункт. Остался. Когда пришли немцы, гнал самогон, торговал, пил вместе с жандармерией. Отряд Народовых сил збройных организовал уже в конце войны. Шайка его головорезов грабила жителей, сообщала о нас немцам. Мы охотились за Гурским, но приближался фронт. Он остался в лесу, почувствовав, что пришло его время. Тех двух советских офицеров под Ольшинами — это он… Ковальский, Зых, Яворский, Ольшевский, Яновский… наши старые, преданные… это он… Запомни, Рышард, это — убийца! До выборов ты остаешься в Белостоке. Мать с Ядвигой тоже на некоторое время туда поедут. Я сам пока здесь справлюсь…

* * *

Рышард лежал с открытыми глазами на кровати и, хотя ночь была тихая, не мог заснуть. Думал о том, что говорил отец, и испытывал какое-то странное беспокойство. Было уже около полуночи, когда со стороны пруда услышал тихие шаги и шум разговора. Он прижался к оконному стеклу. Заметил тени. Понял… Бросился в избу, где спал отец, но оттуда раздался звон стекла, и через секунду взрыв гранаты потряс дом. Очередь выстрелов по окнам и дверям, крики ломившихся в дом.

Рышард распахнул окно и выпрыгнул в сад. Крик «Стой!», выстрелы, топот ног. Он вскочил с земли и побежал к лесу. Две ракеты осветили темноту, но ему удалось добежать до леса и уйти от преследователей…

Утром он приехал в свою деревню на машине вместе с оперативной группой. Соседи в молчании стояли во дворе их дома. Командир оперативной группы не хотел впускать его в дом, но Рышард вырвался у него из рук.