Горожане - Валерий Алексеевич Гейдеко

станет улыбаться и радоваться, когда ее взрослая речь станет понятной ребенку, она посчитала бы это неудачной шуткой. Но все было именно так.

Под размеренное сопение Антона странные, смятенные вопросы приходили ей в голову. Если все так призрачно в этом мире, то, может быть, именно дети и являются тем единственно бесспорным, ради чего стоит жить и любить? А мы боимся их, боимся пеленок, плача, бессонных ночей. Боимся, что они отнимут у нас свободу, хотя какая сладость в этой свободе, если ты никому не нужен?..

Антон, глядя на нее ясными глазами, сказал, что ему надоело читать, Алла сняла его с колен и долго еще сидела, растревоженная своими мыслями. Но тут включили телевизор, начинался «Кабачок», и, когда все зашумели, увидев пани Зосю и пана директора, Алла поняла, что пора прощаться. Нужно дать и хозяевам отдохнуть, ведь завтра — праздник.

ПОДРУГИ

Таня сняла трубку и услышала знакомый голос. Наконец-то! Два месяца она не видела и не слышала Наташку, а у нее за это время столько произошло…

Наташа отдыхала в Ялте, и сейчас она рассказывала о том, что с погодой не повезло: часто дождило, море было холодным, а когда все-таки установились теплые дни, пришлось вести борьбу за место под солнцем, и, хотя жили они рядом с пляжем, в «Ореанде» (Жене удалось на три недели выбить двухместный номер), вставать было нужно чуть ли не в шесть часов; в первое утро проснулась она рано, вышла на балкон и сразу, спросонья, не могла понять, в чем дело: по улице, торопясь, рядами шли люди — словно на завод, к началу смены, — оказывается, спешили захватить лежаки, пристроиться поближе к морю.

Наташа говорила медленно, нараспев, а Тане хотелось ее прервать и рассказать о том, что вот уже три недели мучило ее и во что она старалась никого не посвящать, дожидалась, пока приедет Наташка, но вот, получается, и ей не так просто рассказать об этом сразу, без предисловий.

И здесь Наташка спохватилась: «Почему это я все о себе да о себе, у тебя-то что, как ты отдыхала?»

Таня принялась рассказывать о Прибалтике, но говорила она вяло и сама этому удивлялась — еще месяц назад, когда вернулась со взморья, столько было впечатлений, а сейчас… Неужели все уже забылось и перегорело?

Ей не терпелось начать разговор о том, что занимало ее сейчас, но она вдруг вспомнила это давнее происшествие с портфелем и опять не решилась. Но на всякий случай попыталась перевести разговор в нужное ей русло и спросила невинным голосом у Наташки, по-прежнему ли та боится своего Женю? Спросила и поняла, что вопрос подруге не понравился. Таня почувствовала даже, что та насупилась. Наверное, сейчас она стала еще больше похожа на лягушонка — прямой короткий нос, выпуклые губы, зеленоватые, немного навыкате глаза. Прежде Таня не осмеливалась бы вот так, в упор, спросить подругу, хотя ее давно удивляло, забавляло, а иногда и раздражало боязливое отношение Наташи к мужу. Однажды Таня приехала к ним в воскресенье, Женя отправился куда-то на футбол, Наташа принялась варить куриный бульон. То ли они заболтались, то ли хозяйкой Наташа была не ахти какой, но забыла она вынуть у курицы внутренности, а курица была импортной, потроха у нее завернуты в такой аккуратный целлофановый пакетик, — короче говоря, когда бульон закипел, кверху поднялась мыльная пена, почти как от стирального порошка. Ну, вдвоем они быстро разобрались, в чем дело, снова залили курицу водой, инцидент был исчерпан, но Наташка от страха была ни жива ни мертва и все поглядывала на часы, тревожилась, что Женя вернется, а суп еще не готов.

Конечно, боится она Женьку, и говорить не о чем. Но если не хочет признаваться — и не нужно, ради бога. Таня только об одном жалела — так и не удалось перевести стрелку на нужные рельсы, потому что Наташа опять не поинтересовалась Славой, а спросила, как у нее дела на работе. Таня нехотя откликнулась — все, мол, в порядке, потом вспомнила: оказывается, и на работе за эти два месяца у нее многое произошло. Ну, хотя бы эта кутерьма с переездом. Госснаб расширялся, их главку дали новое помещение, несколько лет обещали, и вот наконец все решилось; и размещать их стали не как-нибудь, а по НОТу, пришел социолог, парень лет двадцати пяти, широкоплечий, румяный, не по возрасту лысоватый, раздал анкеты и все время приговаривал: тайна ответов гарантируется. А потом, когда перебрались в новое здание и принялись размещаться, социолог принес схему, кто за каким столом должен сидеть, исходя из принципа психологической совместимости. Ну, в общем пальцем в небо попал: тех, кто годами не разговаривает, посадили друг напротив друга, вот-вот братоубийственная война могла вспыхнуть. Короче, еще неделю этот пасьянс раскладывали — кто за каким столом, скакали по комнате, как лягушки-путешественницы.

Здесь Таня осеклась — Наташа-лягушонок однажды всерьез обиделась на кличку, и Таня наложила на это слово вето. Надо же, как сорвалось оно сейчас с языка!.. Но Наташа, кажется, не придала ему значения, потому что спросила своим спокойным голосом, нараспев:

— Ну, а как твой любимый завод? Одесский.

И Таня вспомнила, как оттуда нагрянула недавно целая делегация: главный инженер, главный технолог, несколько снабженцев, — одним словом, «толкачи». Она сделала для них все, что могла, и даже больше — выбила четыре станка для ремонтно-механического цеха, притом станки были импортные, валютные, несколько компрессоров, еще кое-что. А потом одесситы стали затевать разговор — как бы встретиться с нею вечером, сходить куда-нибудь, посидеть, поговорить о жизни. Таня отказывалась: вечер у меня занят и вообще, мол, мне некогда. А одесситы наседали, даже неудобно было как-то упорствовать. Тогда Таня предложила: достаньте два билета в Театр на Таганке, с любым из вас схожу на спектакль. Они загорелись, а на другой день приходят кислые, — видно, сунулись в кассу и остались с носом. И после этого уже открытым текстом говорят: пойдем, мол, с нами в ресторан.

— Ну, а ты? — нетерпеливо спросила Наташка.

— Что я? Отказалась, конечно. Говорю, не хватало мне только смотреть, как вы будете там напиваться. Тогда они начали интересоваться, какие я люблю духи —