Атланты и кариатиды (Сборник) - Шамякин Иван Петрович

Она сжала ладонями Танину голову, посмотрела в глаза.

— О чем это ты говоришь? — и засмеялась. — Глупенькая моя и маленькая! Кто мне нужен... Никто мне не нужен! Никто! Кроме вас с Толиком!

И сама поверила, что никто ей не нужен, что человек, который ждет ее в машине, абсолютно ничего для нее не значит; просто так, случайное приглашение.

И успокоилась. Почти весело с помощью Тани закончила сборы. Без колебаний надела шубу, которую Сергей когда-то привез из одной дружественной страны, где обучал товарищей летному делу. Поцеловала детей. Без спешки, не торопясь, чтоб не обращать на себя внимания соседок — жен летчиков, вернулась к машине. Села на переднее сиденье.

Максим с некоторым удивлением оглядел ее дорогую шубу, от которой еще пахло шкафом.

— А я, застывши на морозе, подумал уже, что вы не придете.

— Что вы! Грех отказываться от такой возможности. Когда-то в институте я играла в народном театре.

— О-о!..

— Вас это удивило?

— Почему-то удивило. Может быть, потому, что в жизни, мне кажется, вы совсем не актриса. Никогда не играете. Между прочим, за это вас любит весь городской актив.

Она не ответила. Некоторое время вообще молчала.

Максим подумал: окунулась в минувшее или улетела в будущее? Но он ошибся, она думала о сегодняшнем дне. Фраза его про актив почему-то напомнила, что жена архитектора — сестра жены Игнатовича и что шефу — во второй раз назвала его так, с оттенком иронии, — безусловно, не понравится ее нынешний поступок.

Она спросила почти шепотом:

— А жены... вашей... не будет?

Максим резко затормозил машину. Остановился. Посмотрел на нее. Черт возьми, как он не подумал, что Даша может прийти с Игнатовичами? Наверно, придет, потому что любит показать на людях свою причастность к искусству. Неплохо окончательно дать ей понять, что от их союза ничего не осталось, что он открыто, без ханжества готов пойти на сближение с другой женщиной. Но смолчит ли она? Скорее всего учинит скандал. На ее стороне формальное преимущество: никто не знает, как они живут, но все знают, что они муж и жена. Поддержат ее. Права свои, писаные и неписаные, Даша усвоила отлично.

— Назад? — опять-таки шепотом спросила Галина Владимировна.

— Назад? Нет! Только вперед! После такой подготовки — и отступать? С Дарьи Макаровны, пожалуй, станется учинить скандал, но мы не дадим ей этой возможности. Мы сядем врозь.

Она нервно рассмеялась.

— Вы предусмотрительны. Но зачем вам такая партнерша?

Максим поставил машину не на площади, а в проулке за театром. Галина Владимировна спросила озабоченно:

— Не уведут?

— Ее уже три раза крали. Но возвращали обратно. Один наглец даже письмо оставил с благодарностью. Я хочу, чтоб украли совсем. Может быть, тогда мне, как потерпевшему, продали бы без очереди новую. А то эту больше латаю, чем езжу на ней.

У театрального подъезда она смущенно попросила:

— Дайте мне билет.

Максим достал билеты, один оторвал ей.

— Так рядом же, — испуганно сказала она.

— Не волнуйтесь. Вы будете сидеть далеко от меня.

Когда передавал билет, почувствовал, как дрожит ее рука — женщину трясло. Грустно подумал:

«Проклятые условности. Сколько надо пережить, чтоб пойти с человеком в театр. Первобытные нравы!»

Галина Владимировна быстро взбежала по ступенькам. Театралов у входа было много, несмотря на мороз. Слышались вопросы: «Лишнего билетика нет?»

Максим увидел Лизу Игнатович. Она стояла за колонной и кого-то ждала. Вряд ли Игнатовича. Скорее Дашу. По тому, как Лиза посмотрела на него, понял: видела, с кем он вышел из переулка. Но это не испугало, наоборот, развеселило. Лиза не в пример сестре неглупа, обтесалась на комсомольской и профсоюзной работе. Интересно, как она себя поведет?

Когда Максим спустился в гардероб, Галина Владимировна уже разделась, сменила сапоги на туфли, шубу и сумку с обувью держала в руках. Не хотела, боялась, чтоб он проявлял к ней излишнее внимание. Но в гардеробе никого знакомых не было. Актив раздевался в кабинете директора театра. Он предоставил ей самой сдать вещи, но, стоя рядом, пошутил:

— У меня слабые навыки конспиратора. Идите за мной. Я покажу вам место.

Он покупал билеты для себя и для Шугачевых. Лучшие — тогда еще не знал, кого пригласит — отдал Шугачевым. Запомнил ряд, места.

Максима немного смущала процедура знакомства Галины Владимировны с Шугачевыми. Боялся не за Полю, а за Виктора. Тот по простоте своей может ляпнуть что-нибудь не к месту. Но Шугачевых еще не было. Добравшись до ряда, Максим тихо сказал:

— Шестнадцатое — ваше.

Она удивленно посмотрела на него и молча стала пробираться к месту, которое он показал.

Максим пошел обратно в фойе, чтоб встретить и предупредить Шугачевых. Наконец увидел Полю и с облегчением вздохнул, пошел навстречу. Был уже второй звонок. Но где же Виктор?

Еще одна нелегкая задача! Виктор остался дома. В театр пришла с матерью Вера. Как ей объяснить?

— Вера, дитя мое, выполни мою просьбу, садись со мной.

— Почему? — Девушка передернула худыми плечиками.

— Твое место занял человек, который не мог со мной сесть...

Вера нервно засмеялась.

— Тетя Даша?.. Какая это чудная вещь — семейная жизнь! Пока дошли до театра...

Поля с укором взглянула на дочь.

— Вера!

— Нет, правда. Это прелестно — семья, на которую ты, мама, молишься...

Они оба, мать и он, понимали, что это крик юной души, болезненный крик. Он полоснул их по сердцу. Но никто из них не мог унять эту боль. Максим увидел, как побледнело розовое с Мороза лицо Поли.

Дали третий звонок.

Пускай Вера пока считает, что на ее месте сидит Даша. Так, кажется, подумала и Поля. Ей надо объяснить. Она, конечно, корректно будет молчать. Но именно это молчание окажется для Галины Владимировны самой страшной карой, радость от посещения театра превратится в муку.

Чуть отстав от Веры, он прошептал Поле:

— Там не Даша. Но, поверь мне, это очень хороший человек. И несчастный. Клянусь тебе, Поля, тут ничего такого...

Она сжала его руку. Он не понял, что Поля хотела выразить — согласие, осуждение? Сказала не шепотом, обычным голосом с укором:

— Ах, Максим, Максим! Вы — как мальчишка!

Садясь рядом, Поля кивнула Галине Владимировне, как знакомой, с которой уже сегодня виделась, и улыбнулась по-матерински снисходительно, так улыбаются взрослые женщины своим молодым подругам. Но с первого взгляда женщина не понравилась Поле — слишком красивая. В молодости она завидовала красивым, потом стала относиться к ним недоверчиво и даже немножко жалела их — редко они бывают счастливы. Этот эстет Максим выбирает только красивых, но немного счастья дала ему его красавица.

Люстры погасли, но занавес долго не поднимался. Поля почувствовала, что соседка вся сжалась, напряглась, кажется, затаила дыхание. Нет, это не в предчувствии радости от спектакля. Это от страха.

Поля вспомнила слова Максима. Боже мой, какое она, в конце концов, имеет право кого-то осуждать? В жизни все так сложно. У самой у нее камень на сердце после того, что она узнала про дочку. Прошло столько дней, а. она все еще не отважилась поговорить с Верой. Была какая-то неопределенная надежда, что их совместный поход в театр поможет начать этот разговор. Пришлось выдержать войну с Виктором, который кричал, что дети могли бы постоять в очереди и взять билеты и себе и даже им, родителям, а не рассчитывать на старого отца.

Поля легонько сжала локоть соседки, прошептала:

— Познакомимся. Меня зовут Полина Николаевна.

— Галина Владимировна, — шепотом ответила та, и у нее вырвался вздох облегчения.

Мать села в седьмом ряду, а они с дядей Максимом — в восемнадцатом. Вера сразу со спины, по прическе узнала, что рядом с матерью не Даша, а другая, незнакомая женщина. Это ее поразило. Она, наверно, смолчала бы, во всяком случае, подождала бы объяснений дяди Максима, ведь она доверила ему самую серьезную тайну, но вдруг увидела Дашу. Та встала с крайнего у прохода кресла, оглядела зал, как бы ища кого-то. Увидела ее, Веру, кивнула головой, здороваясь, но погрозила пальцем.