Тверской гость - Владимир Прибытков

Дверь внезапно открылась. Он рывком сел. Мелко ступая, к нему вошла женщина. С ее плеч струилась прозрачная ткань. На ногах, длинных и упругих, звенели браслеты. В изогнутой, высвобожденной из-под одеяния руке, до локтя украшенной тонкими золотыми обручами, женщина несла поднос.

Она ловко опустила поднос перед его ложем. Немного крупноватый, влажный рот женщины открывал ровные зубы. Сильное, юное тело издавало запах цветов. Черные глаза в длинных густых ресницах ласкали.

Она что-то сказала на непонятном ему языке и опустилась на ложе у его ног.

Никитин быстро подвинулся, соображая, что ей надо.

- Спасибо, - сказал он по-персидски. - Ступай.

Она не поняла, озабоченно подняла брови, потом ее лицо озарила догадка.

Смеясь, она налила чашу и поднесла к его губам, показывая жестами, чтоб он выпил.

Никитин выпил. Напиток был жгуч, но хорош. Она показала - ешь, ешь!

"Видно, так надо!" - подумал он.

Пока он ел, она бросала на него быстрые, волнующие взгляды. Он заметил, что тонкие ноздри ее еле вздрагивают.

"Хороша!" - невольно подумал он, чувствуя, как начинает действовать напиток.

А женщина еле слышно запела. И хотя он не понимал языка, он угадал смысл песни. Да и как было не угадать: такая страсть в ней томилась!

- Вот что, - сказал он глухо, - иди, милая, от греха...

И он показал рукой на дверь. Женщина, напряженно слушавшая его речь, огорченно проследила за повелительным жестом, потом слабо улыбнулась и что-то быстро, печально спросила.

- Господи! Да не понимаю я тебя! - почти простонал Афанасий. - И надо тебе прийти было!

А она придвинулась и закинула горячие руки на шею...

Он рассказал, после долгих колебаний, о ночном происшествии Хусейну.

Тот выслушал без тени удивления, кивнул головой.

- Таков обычай, - спокойно сказал он. - К каждому гостю приходит женщина. Так они служат своим богам.

Этот день положил начало другим чудесам.

Боясь что-нибудь позабыть, Афанасий надумал писать в тетради хоть о самом важном. Известное дело, начнешь перечитывать - все всплывет, поднимется, как водяные пузыри в бочаге.

Разведя чернила, добыв и очинив перо дивной жар-птицы, он согнулся над листами. Мыслью не растекался, а написал коротко, откуда пришел, какие города проплывал. Дописал до татарского грабежа, вздохнул. Чернила, на пере сохли, листы шевелились от ветерка...

Хасан, просунув голову в клеть, дважды позвал:

- Господин... Господин...

Вскинул глаза, посмотрел не узнавая:

- А? Что?

- Ходжа Сулейман пришел, ходжа Хусейн зовет. На базар идут. Пойдешь с ними?

Закрыл тетрадь, спрятал в мешок. Потом допишет. Города-то еще и не видал. Надо пойти.

Сулейман был озабочен. По секрету поведал - война с кафирами идет пока неудачно. Махмуд Гаван главной крепости раджи не взял, хотел поморить индусов голодом, но те не сдаются. А скоро начнутся дожди. Наверное, бидарские войска на это время уйдут в свои города. Есть опасность, что кафиры нападут на Чаул. Их корабли, по слухам, где-то недалеко. Он, Сулейман, должен оставаться здесь. Может быть, придется драться. Его долг предупредить обо всем...

- Зачем здесь сидеть? - улыбнулся Хусейн. - Завтра караван в Джунар будет. Я иду, собирайся и ты. Джунар - надежный город.

- Да, - подтвердил Сулейман. - И дорога в Бидар лежит через него.

- А товар там есть? - спросил Никитин. - Мне тоже бестолку ходить нельзя. Мне до главных торгов добраться надо, почтенные. А то не я на жеребце наживусь, а он меня сожрет.

Сулейман усмехнулся, Хусейн вздел руки.

- Аллах свидетель, где же торг, как не в Джунаре и Бидаре?

Сулейман посоветовал купить перцу и гвоздики. Их, мол, отсюда по всей стране везут. Хусейн поддакнул, а улучив минутку, шепнул:

- Не бери ничего, кроме опиума. Только молчи. Тшш...

Афанасий насторожился:

- Почему?

- Запрещено им открыто торговать. Большие деньги наживешь... А где взять - я скажу.

Предложение было соблазнительное, и решать приходилось немедля, если завтра идти. Никитин колебался.

- Не бойся, - уговаривал джунарец. - Риск малый. Я сам опиум повезу.

И все же он отказался. Риск риску рознь. Позаришься на деньги, да и пропадешь с ними. Наживется и на пряностях. С него хватит пока. Надо наперед все про Индию вызнать.

Пошли на базар. Музаффар пристал к ним, спрашивал у Сулеймана, куда ему идти.

- Хочешь - тут оставайся. Воины и здесь нужны. Хочешь - добирайся до Бидара, - сухо отвечал Сулейман. - Таких, как ты, сейчас много...

Музаффар примолк, пошел в сторону.

- Воины, дармоеды! - тихо выбранился Хусейн. - Только и знай плати налоги, чтоб они жрать могли.

- Они защита все же! - отозвался Сулейман.

К путникам опять привязался народ. Все глядели на Афанасия.

- У тебя и впрямь странный облик, - признался Сулейман.

- Так у нас все таковы! - с деланым равнодушием ответил Никитин, хотя в душе шевельнулась тревога.

Но больше никто про его бороду и кожу не заговаривал, и Афанасий стал смотреть по сторонам.

Много любопытного попадалось по дороге! Вот несколько индийцев - два мужика, старуха и несколько детишек разложили на улице костерок, что-то варят в маленьком горшочке, разговаривают спокойно между собой, словно огорожены толстыми стенами.

Неужели у людей дома нет, что тут расселись?

А вот малый с едва заметной бородкой поджал ноги на пестрой циновке. Перед малым - высокая корзинка. На руках у него - длинный пушистый зверек. Малый что-то лопочет, окликает людей, подзывает, скалит зубы.

Сулейман швырнул малому монету, тот живо открыл корзину, отодвинулся, спустил зверька с коленей. На зверьке оказалась цепочка, как на собаке. А из корзины - отвратная змеиная башка. Черная, глянцевитая, с разводами.

Башка надулась, зашипела, змея стала выбираться из корзины, зверек заволновался, подпрыгнул.

Малый с застывшей улыбкой удерживал зверька, потом пустил. Змея метнулась к мангусту, тот увернулся, кинулся на гадину, но промахнулся и опять отскочил. Они дрались долго. Потом зверек взял верх. Прокусил гадюке шею. Погань дергалась, извивалась.

Афанасий плюнул. Ну и забава! Ему больше понравилось другое зрелище: игры обезьян, хвостатых человечков. Обезьяны чудно плясали под флейту, трясли руками, смотрели умными, не звериными глазами.

На базаре под жарким солнцем толклись потные чаульцы, ревели ишаки, качались над толпой морды верблюдов. Всякая снедь: зелень, сладости, мясо лежала прямо на земле. Над ней тучами роились гулкие мухи. В ходящем ходуном балагане мелькали руки ткача. Гремел товаром медник, вертел круг гончар.

Афанасий подивился огромным, с человеческую голову, орехам кокоса. Оказалось, не все орехи простые. В иных держали кокосовое же вино.

Вина покупать не стали, но Никитин захотел пить, хотел прицениться к разложенным перед старой индийской женкой арбузам. Женка что-то ответила, но возле тотчас вырос старый уже индиец, недовольно стал объяснять Афанасию: арбузов не покупайте.

Сулейман сказал:

- У этой женщины умер три дня назад сын. Кафиры верят, будто все родственники умерших две недели остаются нечистыми. В самом деле, неприятно. Пойдем.

- Эка! - ответил Никитин. - Не с голоду же ей умирать.

Старая женка тихо плакала...

Разыскав торговцев пряностями, Афанасий срядился, взял тючок гвоздики да тючок перцу. Велел снести в дхарма-сала.

С базара выбрались близко к полудню. Пекло сильно, но выносить этот жар было легче, чем ормузский. Сходили к морю, выкупались, поглазели на суда, на то, как моют слонов.

- Ну, как? Нравится в Индии? - спросил Сулейман, попивая кокосовый прохладный сок.

- Да пока не обижаюсь! - рассмеялся Никитин. - Посмотрю, как дальше пойдет. Вот камней я еще не видал

- О! - ответил Сулейман. - За камнями надо идти туда! - И махнул в сторону гор.

- Завтра утром пойдем! - откликнулся Хусейн.

Все шло хорошо. Сердечно простился с Сулейманом, наказал кланяться хазиначи Мухаммеду, повидал других купцов в Джунаре, уговорился тючки на повозке везти, ждал с волнением вечера: придет давешняя знакомка или нет? Решил ей колечко подарить на память. Но мирное настроение испортил Музаффар. Пришел, сел на корточки, сообщил:

- Пойду с тобой в Джунар.

- Как хочешь...

Музаффар помолчал, опустив глаза, потом тихо добавил:

- Ты не мусульманин.

Никитин мрачно поглядел на туркмена.

- С чего взял вдруг?

- Видел, как ты молишься.

Переведя дух, Афанасий спросил:

- Тебе какое дело?

- Никакого. Но я не один видел.

- Кто еще?

- Хусейн, по-моему, видел.

- Ну и что?

- Ничего. Ты в мусульманской стране.

- Хусейн - хороший человек! - отрезал Никитин. - Плохого про него не говори. И до моей веры тебе дела нет.

Туркмен поиграл желваками на скулах, ухмыльнулся, встал:

- Спокойных снов, ходжа.

Всю обедню испортил проклятый Музаффар. Афанасий ворочался с боку на бок, мял подушку, долго не засыпал. Темное беспокойство овладело им.