Вверх по лестнице в Голливуд - Рейчел Пайн

Официантка подвела нас к столику в глубине зала. Эллиот заказал скотч, и я зачем-то сказала: «Мне тоже». Вообще-то странно, обычно я его не пила. Видимо, вспомнила, что скотч придает смелости.

— Ну и как обращаются с вами братья Искусство и Коммерция? — спросил Эллиот, заставив меня рассмеяться.

К тому времени как я допила первую порцию, мне уже стало хорошо и уютно. После второго стакана я почувствовала уверенность, что могу запросто говорить о «Глориос» и не сболтнуть ничего лишнего. Очень скоро мы заговорили о Джульет Бартлетт.

— И как, по-твоему, Карен, близнецы будут делать из нее АэроДжен? В чем там вообще дело?

Я ответила, что не знаю, но Джульет изо всех старается показать им, что она сумеет убедительно сыграть Джен, и мне ее старания кажутся впечатляющими. После третьего скотча я посвятила его в некоторые — честно говоря, в большинство — детали ее трансформации: тут были и ДеВайн Классный, и «навигатор», и усыпанная бриллиантами эмблема школы, и прочие попытки Джульет стать настоящей «Джен». Еще я рассказала, что успех Джульет заставил вконец расклеиться одну из моих сослуживиц, и мне пришлось прикусить язык, чтобы не хихикнуть.

— Джульет действует так на многих женщин, особенно в Нью-Йорке, — заметил Эллиот. — Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не сказал мне о ней гадость, и это никогда не подтверждается — как та чушь, ради которой я звонил Аллегре на прошлой неделе.

— Как ты думаешь, почему так?

— Что ж, девушки всегда соперничают друг с дружкой. Им тяжело видеть, когда кто-то, кого они считали себе ровней, вдруг становится большой звездой.

Дикая реакция Дагни все равно казалась мне бессмысленной, и я так и сказала Эллиоту.

— Я тебе объясню. — Эллиот украдкой зацепил ступней мою лодыжку и потянул к себе. Я пыталась сосредоточиться на беседе. — Дай-ка я угадаю: эта твоя Дагни — из Нью-Йорка, у нее богатые родители, она ходила в престижную школу. — Я кивала, а моя нога продолжала свое путешествие. — Такие девочки, а я их знаю, потому что вырос там же, но только в Бруклине, где все не так запущенно. — Теперь моя ступня оказалась на краю его стула, и Эллиот положил руку мне на лодыжку. — В общем, у этих девочек много денег, куча домов — барахло есть у всех. Но когда дело доходит до вещей, которые нельзя купить… — Моя нога уже была у него на коленях, и он принялся ее поглаживать. — Вот здесь дорожки расходятся. Им нравятся красивые истории об актрисах — ну, ты знаешь, — которые вылезли из нищеты, чьи родители были рабочими-иммигрантами, страдали от ужасных болезней, — таких они привечают и приветствуют. Но чтобы одна из их круга? Такого не прощают.

Все это было крайне занимательно — и то, что он рассказывал насчет Джульет и женщин ее социального класса; и то, как его пальцы двигались по моей ноге и в настоящий момент массировали место повыше лодыжки, где ступня переходила в голень. Надо будет спросить у Абби, как оно называется. Пока что я считала его «зоной Эллиота».

— Джульет какое-то время будет у нас появляться, им придется привыкнуть, — сказала я, прикидывая, как мне самой привыкнуть к этому.

Он кивнул:

— У Фила на нее серьезные виды, но за каждую роль в хорошей картине «Глориос» ей приходится играть хотя бы в одной плохой. Это новая математика от Уоксманов. Собачья работа.

Собака! В пять утра на следующий день мне нужно было быть в «Ройялтоне», чтобы встретиться с Робертом и забрать Мо на шоу «Сегодня». Я убрала ногу так поспешно, что на лице Эллиота отразилась тревога.

— Твои слова напомнили мне, что завтра в пять я должна доставить гостя на телевидение.

— Я буду искренне рад еще раз встретиться с тобой и твоей ножкой.

Я ответила, что мне тоже этого хочется.

— Послушай, Карен, я открою тебе маленький секрет. — Эллиот подался вперед и зашептал мне в волосы: — Джульет в роли АэроДжен — решенное дело. Фил и Тони гоняют ее по городу в рэпперском прикиде, чтобы поднять шумиху вокруг картины. И вот еще — тебе интересно, почему она не смогла полететь в Лос-Анджелес? Ее бабушка серьезно больна, и Джульет не хочет надолго с ней расставаться. — Он быстро поцеловал меня в губы и пробормотал: — В следующий раз — никаких сапог.

На следующее утро, в четверть шестого, мы с Робертом поднимались в обшитом деревом лифте на одиннадцатый этаж отеля «Ройялтон», чтобы забрать Мо. Мы постучали в дверь и услышали голос Чарли: «Входите, я уже готов».

Роберт потряс головой и толкнул дверь. Мо, весь причесанный и приглаженный после вчерашнего визита к парикмахеру, лежал, разлегшись поперек королевской постели, а перед ним стояли тарелку с гостиничной пищей. Когда мы вошли, он сопел и обнюхивал бекон, одновременно не выпуская из виду тарелки с сосисками.

— Только посмотрите, как он хавает деликатесы, — сказал Чарли. — Мо — прирожденная звезда.

Сам он сидел в кресле и ел жареное мясо и яичницу.

— Мне нравится этот отель — они пообещали, что приготовят все, что я только захочу, — заявил он, со счастливым видом макая говядину в кетчуп. — Это великий день для моего малыша. — Сияя, Чарли посмотрел на Мо, который проглотил свои сосиски и теперь с жадностью пожирал оладьи с черничным вареньем.

— А это ему не вредно? — спросила я.

— Он сам попросил, — ответил Чарли.

Мы с Робертом переглянулись.

— Да ладно, я просто хотел проверить, понравятся ли ему оладьи, раз уж их можно заказать бесплатно. Он будет в полном порядке. Обещаешь, Мо?

До половины девятого еще было время, однако предполагалось, что мы появимся в студии на Рокфеллер-плаза не позднее шести. В шоу «Сегодня» любили, чтобы все было схвачено, и мариновали участников в артистическом фойе как минимум два часа. Мы подождали, пока Мо закончит завтрак. Роберт достал из портфеля варежку, которую ему дал парикмахер, и вытер псу морду.

— Рад тебя видеть, старик, — сказал он, и Мо немедленно вложил свою лапищу в руку Роберта. Тот улыбнулся и дал собаке что-то вкусное.

В две минуты седьмого зазвонил сотовый Роберта.

— Да, мы уже идем. Увидимся через четыре… нет, через три минуты.

— Давай я тебе отдам упряжь, — сказал Чарли.

— Нет, спасибо. Я принес ему подарок. — Роберт показал красивый кожаный ошейник ручной вышивки и поводок. И на том и на другом были маленькие латунные пластинки с выгравированной надписью «Грецки».

Роберт надел на Мо ошейник и пристегнул поводок.

— Мо, рядом, — велел он, и пес повиновался.