Ледовые пираты - Гузманн Дирк

— Что вы имеете в виду, сказав, что он был нашим заложником? — решил уточнить трибун Марчелло Оро, чью маленькую голову украшала огромная шляпа с бахромой на полях. — Насколько я знаю, мы бросили его в яму, и он все еще должен влачить там свое жалкое существование.

— Я имею в виду, что пленник сбежал.

Все в зале оживились. Одни трибуны хлопали руками по бедрам, другие терли носы, третьи повернули испуганные лица к другим и словно увидели в них свое зеркальное отражение. Джустиниано встал и, подняв руки, попытался, хоть и тщетно, утихомирить ропот в зале.

— Кто вам сказал, что он сбежал, Рустико? — спросил дож.

Польщенный вниманием со всех сторон, Рустико откинулся назад. Почерневшая от времени свиная кожа спинки стула заскрипела.

— Об этом кричат над лагунами чайки, Джустиниано. Бабы на базаре уже вчера знали об этом, а теперь немые рассказывают о том же самом глухим. Лишь трибуны и сам дож пока что ничего об этом не слышали.

— Свои насмешки изливайте на головы себе подобным, Рустико. — В голосе дожа зазвучал металл. — Или я прикажу удалить вас из этого зала.

Рустико физически ощутил на себе взгляды присутствующих. «А должность дожа, — сделал он вывод, — быстро ударила в голову Джустиниано. Наступило время напомнить ему, кому он обязан этим титулом и кому он передаст его дальше».

— Вы хотите вышвырнуть меня прочь, но я нужен вам, Джустиниано. Не забывайте об этом! — выкрикнул он.

Тень неуверенности промелькнула на лице председательствующего. Довольный самим собой, Рустико продолжил:

— Я здесь единственный, кто знает о бегстве пленника. Я вообще единственный, у кого есть информация о том, что происходит на улицах и в каналах. Вы, трибуны, — поднялся он со своего стула, — не знаете вообще ничего. Так что скажите спасибо, что я поделился с вами своими сведениями.

Беспомощность членов городского совета выразилась в их молчании. Единственный, кто осмелился подать голос, был дож:

— Ваше поведение, Рустико, недопустимо. Покиньте зал и не возвращайтесь назад. Пришлите нам другого посланца — представителя Маламокко, который будет решать вопросы вашего острова с полагающейся вежливостью.

Рустико не двинулся с места. Словно не услышав требования дожа, он продолжил свое обращение к собранию:

— Я не только единственный, кто проинформирован о событиях в городе, но также и тот, кто хоть что-то предпринимает. — Он торжествующе поднял руку вверх. — Беглец скоро снова будет там, где ему надлежит быть. Вместе со своей сообщницей, дочерью дожа.

Трибуны изумленно уставились на него.

— Если вы еще хоть слово скажете о Мательде в таком тоне, я прикажу посадить в яму вас! — Джустиниано выкрикнул эти слова так громко, что они эхом отразились от стен зала.

— Слово? — возразил Рустико. — Я могу рассказать целые истории о твоей дочери, дож.

Неформальное обращение, на которое сначала Рустико и сам не обратил внимания, привело к тому, что Джустиниано от такой наглости покраснел, так что Рустико решил и дальше вести беседу в том же ключе.

— Именно твоя дочь пыталась настроить тебя против трибунов; именно из-за твоей дочери мы сейчас должны украсть святого Марка из рук сарацинов; именно твоя дочь проникла в мой дом, вскружив голову моему племяннику, и постаралась, чтобы на нас на улице напали два варвара, избившие нас. Молчи и слушай! Именно твоя дочь освободила пленника, и теперь я позабочусь о том, чтобы мы поймали Мательду. Потому что, если мы поймаем ее, то мы найдем и ее любовника.

Сон и зевота слетели с лиц трибунов. С широко открытыми глазами они следили за ссорой между дожем и Рустико из Маламокко.

Глаза Джустиниано сверкнули от гнева:

— Это лишь утверждение мужчины, которого ни одна женщина не пустит в свою постель без оплаты. Вы отвратительны, Маламокко! Очень скоро я навсегда избавлюсь от ваших сплетен.

— Ты решил мне угрожать, дож? Я принадлежу к такой же старой семье, как и ты. Только у моей династии хотя бы деньги имеются.

Джустиниано наклонился вперед.

— Хоть я и не сую нос в каждую выгребную яму этого города, я все же знаю: вас, Рустико, подозревают в том, что вы вступили в сговор с византийцами. Как я слышал, вы замыслили передать город императору.

Конечно, Рустико ожидал, что Мательда сообщила своему отцу о том, что она подслушала той ночью, будучи в его кабинете. Тем не менее, даже зная это, он ощутил во рту металлический привкус. Рустико попытался сказать что-то в ответ, но голос ему не повиновался.

— Это очень тяжкое обвинение, — в конце концов прорычал он. — Кто же выдвигает его против меня?

— Это не важно, — перебил дож. — Что вы можете сказать по этому поводу?

— Он прав, Джустиниано, — поднялся со своего места Фалери. — Мы не можем никого обвинять в измене лишь потому, что ходят такие слухи. Эдак мы будем поступать столь же позорно, как Маламокко. Вы должны назвать обвинителя по имени.

Взгляд Джустиниано пробежал по помещению, но ни на ком не остановился.

— Так кто же это? — Рустико протянул дожу открытую ладонь, словно поднос, на котором отец должен был подать ему голову своей дочери.

С места дожа донесся какой-то слабый звук.

— Говорите громче, Джустиниано. — Рустико снова почувствовал на языке вкус триумфа.

— Мательда, — с трудом произнес дож. — Она слышала, как вы вслух произнесли слова о ваших бесчестных планах, когда думали, что вас никто не видит и не слышит. — Голос Джустиниано обретал крепость с каждым словом. — Однако моя дочь оказалась рядом. И она станет спасением лагунных городов! — поднялся дож со своего места. — От византийцев, от вас, от самого дьявола!

— Мательда Партечипацио, девушка, которая ничего больше не умеет, кроме как рисовать кораблики, играть в трис и воровать письма? Неужели ее слова имеют такой вес, что я, Маламокко, обязан здесь оправдываться? — обратился Рустико к залу.

Трибуны согласно закивали.

— Я не хочу позорить и заставлять тебя извиняться, дож. — Вместо открытой ладони Рустико же призывал ко вниманию поднятым указательным пальцем. — Если твоя дочь найдет в себе столько мужества, чтобы обвинить меня здесь, перед собранием, я на это отвечу, будь уверен! И тогда она заслужит свое наказание. Где она?

— Я не знаю, — тихо признался дож, уставившись взглядом на поднятый палец своего врага.

— Зато я знаю! — решил Рустико забить последний гвоздь в крышку гроба. — Она помогла пленнику сбежать и вместе с ним прячется где-то в городе. Но молодая кровь обязательно выдаст себя: желание, страсть, похоть. Кто знает, в какой луже они сейчас барахтаются. — Рустико скабрезно заржал, этот смех был похож на собачий лай. — Я уже принял меры, чтобы вернуть дикаря обратно в Яму страха. Пол-лота чистого серебра[21] тому, кто увидит Мательду в городе и приведет нас к ней! А тем самым — к убежищу беглеца.

Джустиниано от возмущения открыл было рот, но сразу же закрыл его.

— Деньги за голову дочери дожа? — Фалери сдвинул шляпу на затылок и почесал себе лоб. — Такое вознаграждение объявляется только за поимку беглых рабов.

— А разве здесь на карту поставлено не больше, чем раб? — сразу же нашелся Рустико. — Успех миссии в Александрии, судьба нашего города, должность и жизнь нашего дожа, ну и наконец, моя честь. Пригоршня серебра — смешная цена за это. Но если такие малые деньги, объявленные за голову Мательды, это слишком унизительная плата для нее, — он на мгновение задумался, — что ж, тогда лот. Целый лот чистого серебра! В конце концов, ее достоинство должно того стоить!

* * *

Парча, которая согревает кровь зимой. Тапочки из мягкой козьей кожи. Одеяние из меха куницы. Всего лишь день назад Мательда мечтала о своем гардеробе, пригодном для венетской зимы. Однако с тех пор, как они вместе с Бьором оказались в сарае и он стал принимать участие в строительстве «Эстреллы», стучать по надстройкам и нюхать ведра со смолой, Мательда почувствовала, как в ней поднимается тепло, которое не могла дать ей ни одна шуба.