Удачная охота - Павел Кузнецов

В который уже раз альта вернулась мыслями к решению Совета. Спорить с ним было бессмысленно, она сама высказалась на совете «за». Род эр Альянти поднял руку на святая святых дочерей драконов — на материнские чувства и на детей. Никто из членов рода даже не высказался против, не говоря уже о каком-либо откровенном протесте, так что пятно лежало на всём роде, а не только на непосредственных руководителях и исполнителях.

Сама по себе месть также была справедливым и многократно показавшим свою эффективность институтом. Она была символом, пугалом, которое обеспечивало альтам их репутацию и давало возможность выживать во враждебном окружении малой кровью. Самой важной частью образа было именно ритуальное убийство детей, которое пробирало даже этих чёрствых на эмоции людей. Но кроме символа, в убийстве детей была ещё и вынужденная мера. Выросшие без родителей, на попечении нелюбящих их взрослых, они сильно озлоблялись. Никакое государство и никакие приёмные семьи не смогут заменить материнской любви, основанной на инстинктах и разбавленной потребностью разума в обучении других. Воспитываясь целиком и полностью в стае человеческих детёнышей, жестокой и беспощадной стае, без возможности вырываться из неё к любви родителей, сами такие дети становятся зверёнышами, приспособленными к коллективной жизни, но не имеющими своего внутреннего стержня.

Получая затем ресурсы уничтоженного рода, также обычно изрядно поредевшие в виду их растаскивания опекунами, зверёныши озлоблялись и из-за чувства ущемлённой родовой гордости, постоянно вспоминая былое величие их рода. За их спинами постоянно стояла эта тень прошлого, ещё больше искажающая их собственный и без того повреждённый взрослыми внутренний мир.

После взросления таких детей кровная месть выходила на новый виток, приносила ещё больше крови и горя, чем сам акт мести альт, причём не столько альтам, сколько самим человеческим государствам. Выросшие дети начинали свою месть с тех, до кого проще дотянуться, то есть с соотечественников, приложивших руку к увяданию рода. Так что убийство детей в малолетстве было своего рода актом милосердия в отношении самих детей, чтобы из них затем не выросли звери, и было нацелено на достижение минимальных потерь от акта мести для всего человеческого государства. И единственными, кто при таком раскладе брали на себя всю тяжесть содеянного, оказывались альты. Люди часто успокаивались тем, что считали альт в своём праве, однако такой довод не мог успокоить самих воительниц.

Дети у альт появлялись только в результате большой любви, но, так как любовь эта могла и вовсе не возникнуть за всю их долгую жизнь, дети появлялись сравнительно редко. При этом материнские чувства у них были чрезвычайно развиты, отношение к любым детям было чрезвычайно трепетным. Конечно, к своим они относились с полной отдачей и максимально возможным чувством, распространявшимся и на детей других альт. Но и человеческим детям доставалась солидная часть нежности и любви, трепетное к ним отношение. Поэтому убивать детей было для альт самым тяжёлым испытанием, на которое их обрекала необходимость сосуществования с людьми. Но и это не до конца показывает всей глубины личной трагедии убившей ребёнка альты.

С течением времени и накоплением груза убийств человеческих детёнышей, чувства Виктории не зачерствевали. Всё пережитое в процессе убийств накрепко запоминалось, и не думало бледнеть и забываться даже по прошествии многих лет. Стоило только мысли потечь в сторону неприятных воспоминаний, как они представали перед ней во всех красках не только событий, но и эмоций. Ночные кошмары часто заставляли вскакивать среди ночи с криком или в холодном поту, поэтому связующая спала очень мало, столько, сколько было необходимо организму, чтобы не начать давать сбои. Ночью лучше всего от кошмаров помогала охота, и хотя она и щекотала инстинкты и нервы, но также и отягчала душу новыми убийствами. Выхода из этого замкнутого круга для связующей не существовало, лишь любовь и поддержка сестёр давали возможность жить, давали стимул терпеть, терпеть ради них. Она уже всё равно обречена, так пусть же хотя бы её сёстры никогда не испытают ничего подобного, пусть живут и радуются каждому мгновению жизни, все невзгоды возьмёт на себя она и только она. Покуда это в её силах.

Когда дети увидели в руках вошедшей красавицы голову главы рода, они не стали плакать или причитать. Дети гораздо более жестоки, чем взрослые, они ещё не имеют той совести и чувствительности, той степени осознанности своих действий, которая характерна взрослым. Лично им он не был отцом, поэтому сыновних и дочерних чувств не вызывал ни в ком из присутствующих. Пугала лишь капающая с обрубка шеи кровь, тяжёлыми каплями словно бы ударяющаяся в юные сознания, а не об пол. Дети как зачарованные смотрели на голову, и когда кровь полетела во все стороны, разбрызгиваемая вошедшей грустной женщиной, они приняли это столь же спокойно, как и вид самой головы.

Совсем же маленькие и вовсе ничего ещё не понимали, поэтому для них важна была лишь вошедшая женщина, в которой они видели образ своих матерей. Поэтому дети встретили вошедшую эмоциями радости, надежды, призыва. От обилия детских эмоций альта скривилась, и если бы не эмоции поддержки и любви находящихся в поместье альт, она бы не смогла сделать того, что должна была сделать. Никакой опыт в этом не был ей помощником, так как не вырабатывал в альтах привычки, не очерствлял тем самым их сердец. И всё же Виктория отвечала детям, отвечала эмоциями грусти, извинения, попытки поддержать, что особенно чувствительные в эмпатическом отношении дети воспринимали с улыбками или плачем. Человеческие дети более чувствительны к эмоциям окружающих, чем взрослые и это давило на психику альты дополнительным грузом. Скрепя сердце, связующая окропила детей кровью их главы семейства, а затем, вытащив аккуратный стилет, начала исполнять своё грустное предназначение.

Из комнаты вышла совершенно бледная женщина, с трясущимися руками и нетвёрдой походкой. Единоутробные браться не узнавали в ней всесильной Виктории, перед ними предстала какая-то тень, а не альта. Это вызвало у людей недоумение, удивление и даже невольное сочувствие. К связующей тут же кинулись две альты, точно специально ожидавшие прямо под дверью. Они взяли её под руки и повели прочь от комнаты.

Несмотря на настойчивое требование альт быстро уходить, любопытство людей пересилило их здравый смысл. Они гурьбой кинулись к двери и, распахнув её, застыли с открытыми ртами. Из самого центра зала на них смотрела голова Эдема эр Альянти, которую держал на коленях самый старший из детей. Он тоже смотрел на дверь, но его глаза были столь же пусты, как и глаза главы рода: он был мёртв. Чуть дальше, в глубине помещения, полукругом были рассажены остальные дети; впереди — груднички, а дальше — по росту. Все они смотрели на вошедших своими пустыми мёртвыми глазами, в которых навсегда застыли самые различные чувства. У кого-то глаза выражали недоумение, удивление, у кого-то — наивные надежду и радость, у кого-то в глазах застыло чувство животного ужаса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});