Модеста Миньон - Оноре Бальзак

После обеда друзья узнали от Жермена о прибытии обер-шталмейстера, которого Латурнель должен был ввести в тот же вечер в дом Миньонов. Г-жа д'Эрувиль нашла средство сразу же оскорбить нотариуса, передав этому достойному человеку через лакея, чтобы он явился к ней, вместо того чтобы попросту послать к нему своего племянника, — Латурнель всю жизнь вспоминал бы о посещении обер-шталмейстера. Низенький нотариус пришел, но, получив от его светлости приглашение отправиться с ним в коляске в Ингувиль, отказался, заявив, что должен сопровождать туда жену. Догадавшись по его недовольному виду, что была допущена какая-то оплошность, герцог сказал ему любезно:

— Если разрешите, я буду иметь честь заехать за вашей супругой.

Несмотря на явное возмущение деспотичной г-жи д'Эрувиль, герцог выехал вместе с нотариусом. Упоенная радостью при виде коляски, остановившейся у ее подъезда, и лакеев в королевской ливрее, которые откинули подножку этого великолепного экипажа, г-жа Латурнель настолько растерялась, что не сразу вооружилась перчатками, зонтиком, ридикюлем и достоинством, особенно когда узнала, что обер-шталмейстер лично заехал за ней. Уже сидя в коляске и расточая любезности маленькому герцогу, она воскликнула в порыве великодушия:

— А как же Бутша?

— Захватим и Бутшу, — сказал герцог улыбаясь.

Из гавани сбежались люди, привлеченные блеском этого экипажа, и, увидев в коляске трех маленьких мужчин и долговязую, сухопарую женщину, стали переглядываться со смехом.

— Если их припаять одного к другому, тогда, может, и получился бы подходящий кавалер для этой жерди! — сказал моряк из Бордо.

— Не надо ли вам, сударыня, еще что-нибудь захватить с собой, — шутливо спросил герцог, перед тем как отдать лакею приказание трогаться.

— Нет, ваша светлость, — ответила жена нотариуса и, густо покраснев, взглянула на мужа с таким видом, словно спрашивала: «Что я сделала плохого?»

— Его светлость оказал мне большую честь, обозначив мою жалкую особу словами что-нибудь, — заметил Бутша. — Ведь бедный клерк вроде меня попросту ничто.

Хотя это и было сказано со смехом, но герцог покраснел и промолчал. Великим мира сего никогда не следует подшучивать над людьми, стоящими ниже их. Шутка — это игра, в игре же всегда заложено понятие о равенстве. Вот почему во избежание неудобств этого временного равенства игроки имеют право не узнавать друг друга, как только партия окончена.

Предлогом для визита обер-шталмейстера послужило одно крупное дело: он хотел сделать доходным огромное пространство земли, бывшее когда-то морским дном и заключенное между устьями двух рек. Эти земли были присуждены государственным советом дому д'Эрувилей в полную собственность. Вопрос шел всего-навсего о том, чтобы построить плотины, осушить илистый грунт на полосе длиной в километр и площадью в 1200—1600 арпанов, прорыть каналы и проложить дороги. Когда герцог д'Эрувиль рассказал о расположении этих земель, Шарль Миньон обратил его внимание на необходимость выждать, пока природа укрепит зыбкую почву, покрыв ее растительностью.

— Только время, которое по воле провидения обогатило ваш дом, герцог, способно довести до конца это дело, — сказал он в заключение. — Благоразумнее всего было бы выждать лет пятьдесят, прежде чем приниматься за такие работы.

— Надеюсь, это не последнее ваше слово, граф, — ответил герцог. — Приезжайте в Эрувиль и познакомьтесь на месте с положением вещей.

Шарль Миньон ответил, что всякому капиталисту необходимо обдумать подобное дело на досуге, дав таким образом г-ну д'Эрувилю повод вновь посетить Шале. Модеста произвела большое впечатление на герцога, и он стал просить о чести принять ее у себя, говоря, что его сестра и тетка много слышали о мадемуазель Миньон и будут счастливы с ней познакомиться. В ответ на это Шарль Миньон предложил лично представить дочь обеим дамам, когда приедет к ним с приглашением на обед, который он собирается дать по случаю новоселья, как только переедет в виллу, на что г-н д'Эрувиль ответил согласием. Синяя орденская лента, титул, а главное, восторженные взгляды герцога не оставили Модесту равнодушной, но она проявила много такта, благородства и умения себя держать. Герцог удалился с явной неохотой, получив приглашение бывать каждый вечер в Шале ввиду всеми признанной невозможности для придворного Карла X провести хоть один вечер без партии в вист. Таким образом, на следующий вечер Модеста должна была увидеть одновременно трех своих поклонников. Что бы ни говорили молодые девушки и как бы ни требовала логика сердца всем пожертвовать избраннику, все же весьма лестно быть окруженной поклонниками — людьми выдающимися, знаменитыми или носителями громкого имени, которые стараются блеснуть перед вами или вам понравиться. Пусть даже Модеста проиграет от этого в глазах читателей, но, как она признавалась впоследствии, чувства, выраженные в ее письмах, поблекли перед удовольствием вызвать столкновение трех столь различных умов, трех претендентов, из которых каждый мог бы своим предложением оказать честь самому требовательному семейству. Тем не менее к ее самолюбивому торжеству примешивалась грусть, не лишенная озлобления, — следствие глубокой сердечной раны, хотя Модеста и уверяла себя, что все это просто неудача. Поэтому, когда отец сказал ей улыбаясь:

— Ну, как, Модеста, желаешь ты стать герцогиней? — она ответила, делая насмешливый реверанс:

— Несчастье сделало меня философом.

— Вы предпочитаете быть только баронессой? — спросил Бутша.

— Или виконтессой, — возразил отец.

— Каким же это образом? — с живостью спросила Модеста.

— Если ты примешь предложение де Лабриера, то он по своему положению легко добьется от короля позволения наследовать мой герб и титулы.

— О, как только потребуется надеть маску, этот человек не станет церемониться, — ответила Модеста с горечью.

Бутша ничего не понял в этом сарказме, смысл которого могли разгадать только родители Модесты и Дюме.

— В вопросах брака все мужчины надевают маску, — ответила г-жа Латурнель, — а женщины подают в этом пример. Немало я уж живу на свете и постоянно слышу: такой-то или такая-то сделали хорошую партию; очевидно, для одного из супругов партия-то оказалась плохой.

— Брак, — заметил Бутша, — похож на судебный процесс: одна из сторон всегда бывает недовольна; но если один супруг дурачит другого, то, значит, половина всех людей, состоящих в браке, разыгрывает комедию в ущерб другой половине.

— К какому же выводу вы приходите, Бутша? — спросила Модеста.

— К выводу о необходимости строжайшего наблюдения за всеми маневрами противника, — ответил клерк.

— Что я тебе говорил, милочка? — сказал Шарль Миньон, намекая на свой разговор с дочерью во время их прогулки по берегу моря.

— Мужчины, подыскивая себе невесту, надевают множество личин; также и матери, желая сбыть дочерей с рук, навязывают им различные роли, — сказал Латурнель.

— Следовательно, разрешается прибегать к военным хитростям? — спросила Модеста.

— Да, как с той, так и с другой стороны, — воскликнул Гобенхейм, — тогда в игре будут равные шансы!

Разговор велся во время игры в вист, и как говорят в просторечии, из пятого в десятое, причем все присутствующие не преминули высказать свое мнение о г-не д'Эрувиле: он очень понравился маленькому нотариусу, маленькому Дюме и маленькому Бутше.

— Я думаю, — сказала г-жа Миньон с улыбкой, — что госпожа Латурнель и мой бедный муж кажутся здесь настоящими великанами.

— К счастью для полковника, он вовсе не высокого роста, — ответил Бутша в то время, как его патрон сдавал карты, — так как высокий и вместе с тем умный человек — исключение.

Без спора, приведенного здесь о законности брачных хитростей, можно было бы найти скучным описание вечера, которого с таким нетерпением ожидал Бутша. А помимо этого, и богатство — причина стольких тайных подлостей, — возможно, придаст мелочам частной жизни значительный интерес, который еще усилится благодаря описанию социальных отношений, так верно подмеченных Эрнестом в его ответе на письмо Модесты.

На следующее утро приехал Деплен. Он провел в Шале около часу, — пока посылали в Гавр за лошадьми и запрягали их в коляску. Осмотрев г-жу Миньон, он сказал, что больной можно вернуть зрение, и назначил операцию через месяц после своего визита. Разумеется, эта важная врачебная консультация происходила в присутствии всех обитателей Шале, которые с трепетом ожидали приговора знаменитости. Прославленный член Академии наук задал слепой десяток кратких вопросов, внимательно исследуя у окна ее глаза при ярком дневном свете. Модеста была поражена, поняв, как дорого было время для этого знаменитого врача; в самом деле, его коляска была наполнена книгами, которые ученый собирался прочесть на обратном пути в Париж, откуда он уехал накануне вечером, употребив ночь для путешествия и сна. Быстрота и ясность, с которой Деплен отвечал на все вопросы г-жи Миньон, его манеры и деловой тон — все это впервые дало Модесте правильное представление о таланте. Она почувствовала огромную разницу между Каналисом, человеком заурядным, и Депленом, человеком более чем выдающимся. Даровитые люди черпают удовлетворение своей законной гордости в сознании собственных заслуг и в прочности окружающей их славы, у них не возникает желания подавлять простых смертных своим величием. Кроме того, непрестанная борьба с миром людей и вещей не оставляет им времени для рисовки: к ней прибегают только тщеславные и самовлюбленные герои моды, которые спешат собрать жатву кратковременного успеха, напоминая своей жадностью таможенных чиновников, взимающих пошлину со всего, что попадает им под руку. Модеста была тем более очарована великим врачом, что ее изящная красота, казалось, поразила даже этого человека, лечившего самых различных женщин и уже давно привыкшего рассматривать их с лупой и скальпелем в руке.