Тролльхеттен - Сергей Болотников

Пиночет навалился всем весом на железную дверь, и она вяло и нехотя стала открываться. Сверху пал сероватый дневной свет и одуряющий поток свежего воздуха. Некоторое время Пиночет постоял так на всех четырех, наслаждаясь бытием, а потом пополз вверх по крутым бетонным ступенькам. Насколько он помнил, погреб находится под гаражом, а ступеньки кончаются довольно узким лазом. Судя по всему, сейчас он был открыт.

Содрогаясь от усилий Пиночет потащил свое упорно сопротивляющееся тело наверх. На середине пути (на шестой из двенадцати ступеньке) его слуха достигло немелодичное пение. Низкий рыкающий голос медленно и удивительно фальшиво выводил популярную мелодию. Еще звякал металл и что-то еле слышно жужжало.

Обдумав своими до сих пор ватными мозгами ситуацию, Васютко решил все-таки выглянуть. Когда он наполовину высунул голову из проема, ему открылось непритязательное, но удивительно неприятное зрелище.

Помещение гаража было почти пусто. Обе створки ворот открыты, и серый свет пасмурного дня освещает жирные масляные пятна на полу. За воротами кипит далекая городская жизнь, частично перекрываемая ржавым жигулем сторожа, поставленного носом к гаражу. Заляпанные грязью фары машины холодно поблескивали.

У правой стены гаража стоял в окружении свежих стружек верстак, с него свешивался длинный черный провод удлинителя, который змеился по полу и заканчивался штепселем, воткнутым в белую пластмассовую розетку. Над верстаком склонился охранник в своем порванном камуфляже. Вот только с тех пор как Пиночет его видел последний раз, комбинезон успел изодраться еще в нескольких местах, и, к тому же, вся спина сторожа теперь была заляпана бурой засохшей жидкостью, расходящейся широким веером брызг между лопатками. Вид у охранника был еще тот, казалось, его комбинезон подобран на ближайшей помойке. Но тут Пиночет заметил еще кое-что, что еще более понизило его и так невысокое настроение.

На верстаке разлеглась электропила с цепным приводом. Ее оранжевый кожух был вскрыт, и в обнажившихся стальных кишках с увлечением копался охранник. Все так же напевая песню, он что-то приладил внутри пилы, потом со щелчком захлопнул кожух и приподнял инструмент над верстаком. Придавил кнопку включения и пила заработала с веселым энтузиазмом безнадежного маньяка. Острые зубья с шипением кромсали воздух.

Охранник удовлетворенно кивнул и пару раз провел работающим инструментом в воздухе, явно наслаждаясь бешеным мельканием цепи. Потом резко развернулся и посмотрел прямо в глаза Пиночету.

Тот ужаснулся — охранник разительно изменился за те несколько дней, что Николай пребывал в своем демонизированном варианте нирваны. Черты лица его укрупнились и почти полностью поросли густой бурой шерстью. Глаза стали округлыми, светло-карими, почти желтыми. Нос сплющился и обрел какое-то сходство с обезьяньим, может быть, как у гориллы. А рот превратился в широкую пасть, в которой вперед выдавались чудовищные клыки. Охранник попытался улыбнуться, но видно было, что мышцы его лица уже утратили львиную долю подвижности, поэтому он просто задрал верхнюю губу в веселом оскале.

— Проснулся? — невнятно рыкнуло это веселящееся чудовище, и широким шагом, не опуская пилы, направилось к Пиночету.

Тот дернулся было из погреба, но обросший шерстью охранник уже отрезал все пути к бегству.

— Больше не нужно кормить! — провозгласил он громогласно, но с изрядной долей шепелявости, — не нужно убирать! Потому что… пришло время!!!

Пиночет скатился вниз по лестнице, не замечая, что больно бьется о бетонные ступеньки. Все что угодно, только бы быстрей удрать от волосатого монстра. В погребе его встретил очнувшийся Стрый, который тут же испуганно вытаращил глаза. Позади гулко топали по ступенькам тяжелые лапы. Пила надрывно гудела и иногда задевала за стенки узкого тоннельчика, и тогда во все стороны снопом брызгали буйные искры.

— Пришло время!! — рявкнул охранник с пафосом, появившись в двери. — Лучшее мясо — свежее мясо! Мясо с кровью!!! — он бодро шагал вперед, а шнур от удлинителя плясал и извивался позади него, придавая охраннику вид безумного робота.

Забившись в угол, Васютко жалобно заскулил, закрываясь руками от надвигающейся пилы. Дикий, животный ужас терзал все его существо.

— Н-не… надо… — простонал Николай, — ну пожалуйста… не надо… мы не скажем… мы промолчим. Даже тому в плаще! Всем!!!

— Сиди спокойно, — молвил охранник, занося пилу. Так говорят в парикмахерской малым детям, что вертятся непоседливо в креслах.

Внезапно погас свет, погрузив все вокруг в абсолютно непроглядную тьму.

— От, черт… — сказал охранник и добавил еще пару непечатных выражений. Он случайно задел пилой о стены, и ворох искр на миг выхватил из тьмы его озадаченное лицо с массивными надбровными дугами.

Пила тихо выла, останавливаясь. Судя по всему, виной исчезновения света была не лампочка — отключили электричество. Звякнул металл цепи, потом тяжелыми шагами монстр в камуфляже прошествовал к двери и на миг остановился в проеме:

— Повезло вам, — рыкнул он, — света нет. — Дверь с грохотом закрылась, но на этот раз в ней со скрежетом провернулся замок.

А затем пленивший их бывший охранник пошел наверх, оставляя напарников наедине. Стрый что-то напряженно спрашивал, но Пиночет не отвечал, а только бессильно привалился к стене.

Через некоторое время лампочка замигала и зажглась ровным светом. Васютко долго пялился на дверь, ожидая шаги и вой пилы, но так и не дождался. Обратив взгляд к потолку, он обратился к человеку в плаще. Почему-то ему казалось, что тот услышит и все-таки придет на помощь.

— Забери меня отсюда! — сказал Николай в темноту — забери…

5

Июль, 27-е

Вроде бы ничего не изменилось с той поры, когда жуткий маньяк попытался меня убить. Жизнь вошла в колею, если это можно так назвать. Встала на рельсы, железные и блестящие. Так почему же мне все время кажется, будто все вокруг входит в пике? Может быть, это из-за воды? Я устал ее таскать, полдня стоишь в очереди, созерцаешь одни и те же гнусные хари, отмеченные печатью примитивизма и простой глупости. Но они тоже хотят воды, они тоже хотят пить!

На улицах шевеление, много людей, одинаково омерзительных. Как я устал, как меня это достало. Ночью теперь кто-то постоянно орет, кто-то воет, словно у нас в городе завелась стая диких волколаков.

Когда-то я любил читать ужастики, а теперь вот они мне разонравились. Наша жизнь в любом случае хуже и страшнее любого ужастика.

Вспомнить хотя бы ту драку, полмесяца назад, там же не люди были — звери. Психопаты! Город полон ненормальных. Там, на этом танцполе вышибали зубы, ломали челюсти и выкалывали глаза. А во имя чего? Да просто так, просто этим нижнегородским отморозкам захотелось как следует поразвлечься. Куча трупов — ха, кого это останавливает. Дикие животные не страдают и не мучаются совестью. У них ее нет просто, зато силен инстинкт выживания.

А у этих и инстинкта такого не было — чистая жажда убийства.

Иногда мне кажется, что я их понимаю, вот что самое страшное. Хочется покинуть дом, свое уютное гнездо, и бить, бить, бить, все равно кого, пусть это будут дети, пусть старики, так даже лучше. Потому что даже дети и старики в этом городе жестоки.

В той же очереди. Как не приду — обязательно свары и драки. Позавчера, дюжий мужик попытался пролезть без очереди, отпихнул ветхую бабульку. Так что сделала бабка? Алюминиевой канистрой приложила его по голове, как раз над правой бровью. Мужик сел, прижал руки ко лбу и сидел так, созерцал асфальт. Кровищи вокруг собралось — море. Хоть бы кто помог. Так нет, ходили вокруг, давали дурацкие советы, платочек приложили, чтобы кровь остановилась. А он подняться даже не может. Потом совсем упал, только тогда додумались в скорую позвонить. А когда врачи приехали (да сквозь очередь протолкались), было уже поздно — жертва канистры отошла в мир иной. Надеюсь, там лучше, чем здесь.

Помню, где-то вычитал мнение о том, что наш мир и есть Ад. Охотно верю. Во всяком случае — мой родной и страстно нелюбимый город.

Только ханыгам у ларьков со спиртным на все наплевать. Каждый день вижу эти испитые рожи. Они мне улыбаются, представляешь, дневничок, наверное, так же презирают меня, как я их.

Тошнит от этого. Сегодня с утра встретил давешнего писаку — моего соседа журналиста. Шел с такой рожей, словно обгадился. Да бледный, как будто спиртным наливался всю неделю. На меня глянул, так отшатнулся, заторможенный. Неужто, боится? Туповат, как и все, но что-то понимает? Не знаю, да и наплевать. Все в этом городе сходят с ума.

Я больше не смотрю по ночам в окна. Мне неприятна луна — равнодушное светило с лицом мертвеца. Слишком много пакостей освещает она своим бледно-голубым сиянием. Эти вопли вдалеке. Да припозднившиеся прохожие, как ненормальные затевают свары и стычки, стоит им задеть легонько друг друга. Ни одна ночь не обходится без мордобоя под моими окнами. Приезжает милиция и начинает без жалости бить правых и виноватых.