Кругами рая - Николай Крыщук

– А если я, например, отождествляю себя с контрреволюционерами?

– Тогда вы будете хорошо себя чувствовать в черном от Армани или Кельвина Кляйна – трауре по неограниченной королевской власти.

Алексей ждал, что с секунды на секунду тишину разрушат аплодисменты и возгласы чуткой молодежи. Но вместо этого зрители начали тихо отходить в кусты и, уже не таясь, пустились бегом по дорожке.

– Здесь кто-то был? – Марина тревожно обернулась.

– Местные туземцы, – ответил он. – Не бери в голову.

– А сам подумал, что именно такие «туземцы» и являются обычно его следаками.

Представление, устроенное им, казалось ему уже не таким остроумным, а уж он в роли движущегося манекена… Алексей налил себе рюмку и молча выпил.

– Огурцы душистые, – сказал он. – Необычайно. Их ведь ближе к осени делают?

– А мне что-то захотелось, – просто ответила Марина и прибавила, улыбнувшись: – Ты зачем-то мне наврал. Но это не важно. Вторая часть будет?

– Она значительно больше первой, – мрачно сказал Алексей. – Называется: одежда – это не все.

– Должно быть еще интересней.

– «Я заключил себя в монастыре над озером, в монастыре зеленом…» – нараспев прочитал Алексей. – Помнишь?

– Я-то, конечно, помню. Удивительно, что и ты тоже. Я потом нашла – это Северянин.

– Не говори таких слов, – сказал он.

– Я тебя все эти вечера ждала, знаешь? Каждый вечер.

– Марина! – как он забыл об опасности, которую таит в себе этот плавный переход в поэзию. – Их было все-таки несколько тысяч!

– Не веришь. Я приходила с работы, надевала тапочки и садилась в кресло. И начинала ждать. У меня было всего несколько минут, пока мама готовит ужин. Представляла, что вот ты сейчас позвонишь и войдешь. Ксюша тоже знала, что в это время мне нельзя мешать.

– Сильная информация! – сказал Алексей. От его недавней уверенности не осталось и следа. Столько лет он метался, чувствуя, что никому не нужен. А оказывается, его давно нашли? Пока он ночевал по случайным квартирам, его ждал дом? Эта женщина помнила его и любила? Интересно каким? За что?

– Пуговицы у тебя забавные, – заметил Алексей, трогая пуговицы на халате и неумело выталкивая их из петель. – Космические локаторы, а не пуговицы. У вас есть связь с инопланетянами?

Марина молчала. А Алексей вдруг подумал, что нелепый театр, который он устроил, еще более нелеп, если Марина знает о его сегодняшних делах.

– Скажи, ты телевизор смотришь? У вас дома вообще есть телевизор?

В глазах Марины стояли, вот именно стояли слезы. В следующее мгновенье они прольются! На щеки! И тогда все, конец его самообладанию. Сокрушительное действие этой пытки он хорошо знал. Поспешным движением Алексей смахнул слезы и стал осторожно целовать Маринины глаза.

Глава тринадцатая

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ АНИСЬИЧА, ВКЛЮЧАЮЩЕЕ В СЕБЯ МИСТИЧЕСКОЕ ВИДЕНИЕ. ДОКТОР ЗАДАЕТ АНИСЬИЧУ ЦИНИЧНЫЕ ВОПРОСЫ, ОНИ ССОРЯТСЯ И ПО ОДНОМУ УХОДЯТ ДОГОНЯТЬСЯ, ТО ЕСТЬ ВЫПИВАТЬ

Философский склад ума начинал проявляться в Анисьиче к концу рассказа, где-то с первой рюмкой второй поллитры. Бывало, посещали его в этот момент и лирические видения, и даже мистические переживания. Но все это, к сожалению, в ущерб ясности изложения. А потому завершающая картина жизни Анисьича носила чисто виртуальный характер – каждый мог толковать ее по-своему.

Большую часть пути к черноморской жене Штучка проделал в самолете. До дома два часа предстояло добираться на поезде. Тут-то и посетило его видение…

Во всем вагоне, кроме него, были только железнодорожник с барсучьей щетиной, спавший на первой скамейке, да девушка в вишневом платье, чуть приподнятом в плечах и празднично вздымавшемся на груди лишним материалом. Девушка смотрела в окно, трогала пальцами волосы и разминала их, будто улучшала прическу. Красивая. Это «между прочим» (еще одна присказка Анисьича).

Поезд проехал первые городские кварталы, и утро в дымном грохоте розовых теней носилось по пустому вагону, влетая и вылетая в поднятые окна. Можно было бы уже выбросить в окно пустую бутылку, да при девушке неудобно.

И тут Штучке вдруг захотелось, чтобы на нем был гимназический мундир и фуражка с кокардой. Он даже испугался: с чего бы? Или, может, трубку закурить? Нащупал даже в кармане самоделку. Но в вагоне ведь курить не разрешается. И от этих непонятных и неисполнимых желаний Анисим Анисимович забеспокоился.

Девушка сидела гордо, нога на ногу, и несколько раз нетерпеливо взглянула на него. Штучка было дернулся от ее взгляда, но тут же снова вернулся к нему. И опять их глаза встретились. Он соскользнул глазами на свой несвежий пиджак, вспомнил, что некрасив, представил на кадыке загорелые морщины. Но в глазах девушки было так неправдоподобно много, что Штучка снова поднял голову. Засуетился, в общем. И вот, в этой своей суетливости, он то ли разглядел, то ли просто вдруг понял, что девушка – цыганка.

Сначала ему показалось, что цыганка смотрит на него нахально. Но было в ее глазах столько детского и, черт его знает, может, женского, отчего пошел у него мороз по коже. Сам Штучка объяснял этот феномен просто: отвык. Потому что бытие все-таки определяет. А поскольку бытие его было мерзко, то и разучился он реагировать правильно на простые предложения жизни.

Штучка никогда не видел таких цыганок. На пальце у девушки было темное янтарное колечко. Белые, будто накрахмаленные бантики шнурков на аккуратных ботинках. И это театральное платье, с утра…

Он стал придумывать правдоподобное объяснение. Что вот где-нибудь на улице увидел в толпе цыганок девочку молодой и богатый заместитель главного инженера, украл ее, воспитал, а потом сделал своей женой. Но вместо этого придумалась какая-то чепуха: что была она на каникулах (где? у кого?) и теперь снова возвращается на учебу в свой табор.

Потому что в светящихся глазах девушки было что-то непереносимое – какая-то древность, до блеска отмытая дождями. А иногда, напротив, казалось, что глаза эти только сегодня родились. И все время: что девушка хочет ему что-то сообщить, пророчество какое-то.

Анисьич собрался с духом и решил взгляда не отводить. Девушка тоже продолжала смотреть пристально. Потом едва заметно отрицательно покачала головой. Штучка не выдержал и отвернулся к окну.

Он стал водить пальцем по полям за окном, по небу и облакам, двигать пальцем вслед убегающему домику. Увлекся. А когда снова вернулся глазами в вагон, девушки не было. И спящего железнодорожника тоже. Один он был в вагоне.

Штучке стало жутко. Было в этом какое-то предзнаменование. И не надо было бы ему дальше ехать. Цыганка ясно дала понять, что ничего хорошего его в прежнем доме не ждет. А и сходить жалко. Такой путь проделал. Если по школьной карте – не меньше метра. А тут, стало быть, около сантиметра уже осталось. И потом: куда же тогда дальше?

Штучка замерз как-то разом и стал ждать, когда поезд прикатит его к конечной станции. Может быть, тогда он и разочаровался окончательно в возможности для него счастья.* * *

Когда Анисьич подошел к концу повествования, наступило утро. Первыми проснулись птицы, они разбудили солнце, солнце принесло ветер, а от ветра пошли по земле новые мысли, истории и гримасы человеческих отношений. Хотя того, что случится здесь совсем скоро, никто, конечно, знать не мог.

– Анисьич, да она в тебя втюрилась с первого просмотра. Или ты в нее. Это без разницы, – подначивал доктор.

– Дурак ты и шелупень, – пробормотал Анисьич.

– Ну, что дальше-то было?

– А что дальше? Так все и получилось, как она сказала.

– Не приняла, значит, тебя женка?

– Это смотря кто кого не принял, так сказать!.. Вот дочка у нее… Да… Ангел! Ангелиссимо! За такую руку не жалко отдать.

– И ногу…

– Мразь ты подколесная, Женька. Мать твою жалею, а то убил бы.

– Убил бы! Не наотдыхался еще на нарах? Ладно, давай выпьем мировую. Я ведь тебя люблю по-своему. И потом, ты мне вроде как папа теперь. Папа, за что сидел-то?

– Такие вопросы человеку не задают, – отвечал Анисьич.

Из комнаты донесся голос проснувшейся или вовсе не спавшей Тамары Ильиничны:

– Евгений, перестань задавать свои циничные вопросы. Устал человек.

– Пойду освежусь, так сказать, – пробормотал Анисьич и, благодаря подоспевшей защите, по праву обиженного, тяжело покинул веранду.

– Освежится он. Как в парикмахерской: «Вас освежить или так пошпенделяете?» Интересно, что же в моем вопросе циничного, Тамара Ильинична? А если он человека убил?

– Всякое в жизни бывает. Надо быть очень злым, чтобы все время напоминать человеку о его вине. Ты-то всех помнишь, кого убил?

– Тамара Ильинична, вы бредите. Говорил, не надо после водки снотворное пить. Я, пожалуй, тоже пойду. Освежусь. Так сказать.

Глава четырнадцатая

УТРО СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ. АЛЕКСЕЙ УКАЛЫВАЕТСЯ О КАКТУС И, ПРЕОДОЛЕВАЯ СОН РАЗУМА, ИДЕТ ТУДА, ГДЕ ЕЩЕ НЕ БЫЛ. ТРЕТЬЕ ЯВЛЕНИЕ ГРИНИ