Искатель. 1983. Выпуск №1 - Ал. Буртынский

Дед уже не лежал на полу, а сидел, прислоненный к лавке. Неужели жив?

— Мурат… пи-и-и-ить, — простонал дед. Его зубы стучали о края чашки, когда он с трудом глотал молоко.

— Дедушка, я укокошил толстяка насмерть. Кувалдой, — сказал Мурат на ухо деду. Тот завздыхал.

— Ох, ох, тяжкий грех… Тем легче он тебя сразит на том свете… Что ж теперь будет, внук?.. — Язык у деда заплетался, слова он выговаривал с трудом. После долгих вздохов он зашептал: — Заводи обоих осликов прямо сюда, в комнату… давай навьючивать. Бери весь порох, жаканы, дробь, соль… пшена полмешка, полмешка рису… Одеяла бери верблюжьи, оба полушубка, валенки, сапоги… Надо скрываться в пещеры, деться больше некуда.

Мурат сделал все, как велел дед, затянул ремнями поклажу.

— Где кувалда? — спросил дед и попросил вложить ему рукоятку в руки. Мурат вложил.

— Помнишь теплый ключ ниже города Созерцателей Небес? — спросил дед. — Там под водопадом вход в пещеры… Будешь проходить сквозь водяную стену — закрой осликам глаза… не то заупрямятся… Раньше осени сюда не возвращайся… Осенью попробуй уехать в Урумчи, к отцу… Добрые люди помогут добраться… Но не раньше осени… Обещаешь?

— Дедушка, — заплакал Мурат, — садись на ослика.

— Пусть думают, я убил… Никто тебя не хватится. А я… сейчас… умру… — сказал дед. И голова его упала на грудь.

Сколько Мурат ни бился, поднять мертвого на ослика он не смог. Когда тело деда стало холодеть, он погасил лампу, перестал плакать и двинулся в путь. Возле мельницы он оглянулся с пригорка на родную деревню. Полночный дракон сожрал все лучи неба и земли, упиваясь мелким нудным дождем. Лишь вырисовывался, по правую руку пирамидальный тополь.

* * *

Никаких отшельников в городе Созерцателей Небес он не нашел. Пещер было великое множество, они далеко уходили в глубь гор. В одной обнаружилось озеро с теплой водой и серебристыми карабкающимися со дна пузырьками Откуда-то сбоку просачивался слабый свет. Токо смело зашел в озеро по грудь, но пить не стал. Полчища летучих мышей носились с писком над водою. Одежда отсырела, но Мурат решил на первых порах обосноваться здесь, потому что обнаружился ручеек, вытекающий из-под черного камня, и ослики вслед за псом напились. Когда глаза свыклись с полумраком, за ручьем Мурат нашел деревянный помост с трухлявой соломой, а — еще дальше, почти у кромки воды, — очаг и небольшой медный котел.

Помня дедовы наставления, он ни минуты не сидел без дела: заготавливал сухие дрова, выискивая по утрам целебные и съедобные травы, сушил дикие фрукты, а ближе к осени начал коптить мясо архаров, готовясь к зиме. Ни в какое Урумчи он отсюда не поедет. Будет жить в пещерах один, пока не состарится ц не станет мудрым и седобородым, как дед, который постоянно снился склоненным над «Каноном врачевания». Проснувшись, Мурат проверял, на месте ли книги, завернутые в прорезиненный плащ, а иногда при свете лучины и сам вслух читал «Канон» собаке и осликам.

На ночь он выгонял осликов попастись, но ближе к осени одного задрал волк. Другой с окровавленным крупом прибежал весь в пене и ринулся в озеро, где простоял три дня, и рваная рана — как тут не задуматься! — заросла молодой розовой кожей.

А потом горы обложились тучами, завыли, запричитали метели, дракон тьмы бил хвостом о дрожащие скалы, нацеливался кривыми, как хвост кометный, глазами испепелить далекий город на юге, венчающий хрустальную Гору Света с домами из драгоценных камней и крышами из перьев павлина. Ослик уныло перетирал зубами жвачку. Даже Токо присмирел, стал реже класть хозяину передние лапы на плечи и взвизгивать, обращая нос к выходу из пещеры: пойдем, мол, порезвимся на снегу, добудем кабанчика или зайчишку.

Одно удивляло Мурата: с приходом зимы и долгих ночей в пещере не стало темнее.

Но настоящие чудеса ждали в соседних пещерах, куда Мурат начал потихоньку захаживать еще с лета. Там светились сами стены, квадратные, продолговатые, вытесанные как по линейке. И не просто светились. На стенах, а кое-где и на выпуклых потолках были изображены люди, звери, растения. Мужчины в длинных красных халатах, опоясанные кинжалами, сидели на стульях, где вместо ножек — человеческие фигурки. На плечах женщин — одеянья из золотистой материи, на головах — маленькие короны. Все они, даже сосущие грудь младенцы, держали в руках ветви в розовом цвету. И плавали лотосы в прудах, где на берегу резвились белые верблюжата, и в виноградниках бродили павлины, и ребята одних лет с Муратом брызгались водой из серебряных трубочек, и всадники на лошадях кружили на поляне, а удальцы с разделенными надвое бородами зарывали в землю барана и возжигали яркие факелы. Иногда под картинами попадались лошади из глины, и ослик протяжно кричал, напрасно дожидаясь ответа…

Одна пещера с полупрозрачным потолком поразила Мурата особенно. Сквозь потолок смутно угадывалось, как если смотреть со дна реки, солнце. «Но разве оно может пронизать лучами толстенную скалу?» — подумал Мурат и, оглянувшись, увидал картину на стене. Он подвел ослика поближе, но сразу забыл и о нем и о Токо.

На лужайке возле дворца из драгоценных камней лежала в огромном цветке лотоса пригожая девушка в красном сарафане с белым кружевом. Ее украшало ожерелье из черных шариков и такие же черные серьги. Люди, стоящие вокруг цветка на коленях, предавались неутешной скорби. Одни плакали, другие с печальными лицами смотрели в сторону статного витязя, припавшего к ногам умершей. Даже деревья вокруг лужайки поникли ветвями, хотя подобных деревьев Мурат в жизни не видывал: пузатые, как бочки, кора иссиня-черная, на густых длинных ветках серебристые плоды. Так бывает, когда весной после оттепели ударит мороз и все в лесу становится будто стеклянное… Это была даже не картина, а словно чудодейственное окно неизвестно куда, потому что над лужайкой светило сразу два солнца, оба сиреневые. И тут Мурату показалось, что у красавицы на запястье тонко-тонко, тоньше дыхания муравьиного, бьется синяя жилка.

«Зачем вы плачете, люди? — сказал Мурат. — Прекрасная пери вовсе не умерла. Ее, наверно, испугал дракон, и она погрузилась в спячку с бессонницей. Или литаргус, как говорит благословенный мудрец Авиценна, да продлятся потомки его на тысячу лет и десять тысяч дней. Мой дедушка при литаргусе делал настой из листьев ивы, ячменя с ромашкой, укропа, фиалок, корневища касатника и донника лекарственного. А потом смешивал, с другим настоем — из лаврового листа, иссопа, пулегиевой мяты, руты, бобровой струи и сатара. Так советует «Канон врачевания». Настаивать травы легко. Даже я мог бы вашу красавицу исцелить».