Пьянящий вкус жизни (Сильнее времени) - Айрис Джоансен

И невольно в ее памяти всплыли самые яркие картины из ее парижской жизни.

Его негромкий смех, когда он говорил о белой рабыне и шейхе…

Его пронзительно-синие глаза, в которых светилось желание, когда он отодвинул занавеску в ванной…

– Не понимаю, как сейчас можно ходить по музеям, – с сомнением заметила Катрин. – По телевидению показывали, что в Лувре удвоили охрану. Неужели тебе интересно ходить в том месте, где повсюду торчат вооруженные солдаты?

– Я их даже не заметила, – рассеянно ответила Кэтлин, думая совсем о другом.

– Как бы там ни было, я рада, что ты снова дома. Так мне спокойнее за тебя. – Катрин смотрела, как дочь вытащила старенькие джинсы и принялась натягивать их на себя. – Вчера террористы из «Черной Медины» еще раз напали на кого-то в Афинах. Ларс Краков объявил, что он уже сформировал отряд по захвату террористов.

– Прекрасно. Но пока еще никому не удавалось остановить их, – ответила Кэтлин, думая, что, может быть, весь этот кошмар с Ледфордом закончится раньше, чем она думает.

Катрин улыбнулась:

– О Ларсе Кракове рассказывали легенды, когда я еще была маленькой. Герой моего детства. Каждый мальчишка держал в своем доме его портрет, как и портрет де Голля. Краков, еще будучи юношей, сражался с нацистами. Уж он-то найдет способ, как поймать этих мерзавцев. – Она вздрогнула. – Слава богу, в Каннах и Ницце не происходит ничего подобного. Чем больше город, тем опаснее в нем жить.

– А в Париже все казалось таким мирным и спокойным. – Кэтлин застегнула джинсы и села на постель, чтобы надеть ботинки. – Только в аэропорту я увидела много солдат с автоматами.

Кэтлин подумала, что ей уже больше не о чем говорить с матерью, и ощутила привычную неловкость, которая возникала, когда исчерпывался разговор на общие темы.

Катрин не замечала этого. Недовольно наморщив брови, она вертела в руках синий костюм:

– Послушай, позволь мне выбросить его. Он просто ужасен.

Мариза Бенедикт подняла голову от грядки с туберозами и улыбнулась Кэтлин.

– Вы Кэтлин Вазаро. Я узнала вас. Мы встречались на причале в Рейкьявике. – Ее глаза блеснули. – А еще благодаря снимкам в альбоме, который показывала ваша мама.

– Моя мама показывала фотографии?

– О да! Она очень гордится вами. – Мариза вытерла лоб рукавом рубашки. – Впрочем, вы, наверно, и сами это чувствуете.

– Нет. – Кэтлин задумчиво посмотрела в сторону дома и вспомнила минутную неловкость, возникшую между ней и матерью. Иной раз ей и невдомек было, почему мать поступала вдруг тем или иным образом. Наверное, оттого, что Кэтлин уже давно создала в своем представлении ее образ, который, в отличие от реального образа, не менялся. – Нет, я не замечала этого. – Она снова повернулась к Маризе. – В поле работать нелегко. И раз уж ты приехала погостить, может быть, не стоит так сильно усердствовать?

– Мне это доставляет удовольствие. – Мариза сорвала очередной цветок и кинула его в корзину. – Кроме того, я всегда работала во время каникул. Последние два лета я занималась дельфинами в Морском институте Сан-Диего. Я собираюсь стать морским биологом.

– Вот оно что, – кивнула Кэтлин, склоняясь над грядкой. – Поэтому ты и организовала эту акцию по спасению китов?

– Кому-то надо было начать. Известность мамы поможет привлечь внимание широкой публики, и не исключено, что охоту на китов все-таки запретят. – Она на секунду остановилась, с восхищением оглядываясь вокруг. – Здесь так красиво. Я очень благодарна, что вы пригласили меня погостить в Вазаро.

– Моя мама рада тебе. Она говорит, что ты не причиняешь ей никаких хлопот. А Жак очень доволен твоей работой в поле.

– В этом есть что-то успокаивающее, – мягко отозвалась Мариза. – У меня возникает такое же чувство, как и в тот момент, когда ныряешь с маской под воду. Ты сразу оказываешься в каком-то другом мире, где отступают все боли и печали.

Кэтлин не поднимала глаз от своей грядки. На какое-то время она забыла, что Мариза еще в детстве узнала, что такое боль и несправедливость, что такое бессмысленная жестокость и грязь. Сердце ее дрогнуло от сочувствия.

– Да, это помогает.

Нежная улыбка промелькнула на лице девушки.

– Моя мама сказала перед отъездом, что вы мне понравитесь. Надеюсь, мы станем друзьями.

Кэтлин улыбнулась в ответ.

– Уверена.

ТУРЦИЯ

Внимание Брайэна Ледфорда сразу привлекли фотографии в воскресном приложении к лондонскому «Тайме». Он замер и присвистнул:

– Великолепно! Он неповторим!

– Кто? – сидящий напротив него за столом Ганс Брюкер вскинул свою золотистую голову с внушающей опасение грацией молодого льва, принюхивающегося к следам чужака на территории, которая принадлежала ему.

– Для тебя это не представляет никакого интереса. – Ледфорд не отрывал глаз от газеты. – Ешь себе спокойно.

– Если бы мне не было интересно, я бы не стал у тебя спрашивать, – язвительно ответил Ганс. – И вообще я уже наелся.

– Вчера во время ночного купания я обратил внимание, что ты слегка похудел. Это меня беспокоит, – заметил Ледфорд.

– Что хочу, то и делаю, – проворчал Ганс, но уже через несколько секунд принялся доедать свои тосты.

Ледфорд с сожалением отметил, что мальчишка с каждым днем становится все более послушным и ручным. Всякий раз, когда Ледфорду удавалось без труда настоять на своем, в глубине души он испытывал разочарование. Он нанял Ганса в числе первых, около года назад, когда приступил к формированию «Черной Медины». Его внимание привлекли эти повадки молодого льва в сочетании с редкостным умением обращаться со взрывчаткой. С виду – безмятежный ангел с золотистыми волосами, а в душе – холодный, беспощадный насильник. Эта двойственность вызывала в Ледфорде возбуждение, которого он давно не испытывал.

Ганс вырос на улицах Мюнхена и вошел в террористическую группу «Сыновья правосудия», когда ему исполнилось двенадцать лет. Через год он в первый раз убил человека. Ко времени встречи с Ледфордом на его счету было уже девять жертв. И он значительно усовершенствовал свое мастерство по изготовлению пластиковых бомб и вообще самого разного рода взрывных устройств. Юноше исполнилось восемнадцать. В нем еще не затвердели те чисто мужские качества, которые были так ненавистны Ледфорду.

Но, как ни странно, ему не удалось пробудить в Гансе сексуальный интерес к себе. Зато подчинить парня на духовном и физическом уровнях оказалось делом несложным. И Ледфорд вскоре научился управлять им с максимальной для себя выгодой. Сиротское прошлое давало себя знать, когда Ледфорд начинал проявлять отеческую заботу, опекал и наставлял его на «путь истинный». Через полгода он уже полностью подчинил Ганса своей воле. Только иной раз дух протеста давал себя знать.