Тройная игра - Фридрих Незнанский

Спасти, что ли, этого Гранта? Все ж таки больше всех этих Суконцевых на человека похож. Все на самом себе вин меньше будет. И тут же он отогнал эту романтическую мысль как глупую и совершенно несвоевременную. Правильно русский человек сформулировал: своя рубашка ближе к телу.

И пошли вы все к такой-то матери.

22

Суконцев, малость озадаченный той легкостью, с которой Гуськов сдал своего любимца Гранта, конечно, не знал, что на решение Владимира Андреевича самым бесповоротным образом повлияло его утреннее общение с чернявой Нюсей — Анной Викторовной Лазуткиной, числящейся в министерстве офицером для особых поручений при приемной министра.

Если Грант, как считал Гуськов, был его созданием, то эту маленькую целеустремленную сучку он считал своим завоеванием, которым гордился не меньше.

Гебисты, умники с Лубянки, засунули Нюсю к ним в аппарат в начале девяностых, когда прокатилась мощная волна преобразований советских еще ведомств, волна упразднений, расформирований, переподчинений. Засунули ее, вчерашнюю выпускницу училища, на горячее дело: выискивать и вынюхивать у коллег из милиции компромат на милицейское руководство. И она, будучи бабенкой молодой, смазливой, решительной, отлично умеющей управлять своими эмоциями и мужиками, не стала ждать милости от природы. Где бы ни происходило ее очередное грехопадение за ради интереса дела — в кабинете ли жертвы, во время ли коллективного выезда за город, в чужой ли квартире, уступленной приятелем на несколько часов, — всегда через несколько дней на стол осчастливленного Нюсей коллеги ложились компрометирующие его (и ее) фотографии. Дальнейшее было делом техники. Нюся только не переставала брезгливо удивляться: здоровенные мужики, умеющие и преступников задерживать, и стрелять, и дать при случае в морду, пугались этих самых «ню» так, что жалко становилось смотреть.

Попался однажды на эту испытанную Нюсину уловку и Владимир Андреевич, но, к чести его, как бы совсем не огорчился, как бы даже одобрил: молодец, хватко работаешь. Так что какое-то время снабжал ее информацией аж сам Гуськов, что вообще-то его не устраивало. И, главное, не то было обидно, что он теперь работал на нее, а то, что она, стерва, больше его к своему телу не подпускала, как он ни подкатывался. Дескать, использовала я тебя — и больше ты мне ни на хрен не годишься. А жаль, понравилась она ему в деле. Но это все так, к слову, потому что он довольно быстро отыгрался за все унижения, настоящие и мнимые. Соплива была еще эта Нюська, чтобы с ним тягаться.

Он быстро просек, что она из любимой им породы — жадная, падкая на деньги, то есть самый правильный и естественный человек. Ну а где нормальному человеку эту свою слабость можно ублажить? Служа отечеству? Не смешите! Ведь это чудно даже вслух произносить — что такое их должностные оклады. И всегда-то этих денег было немного, а сейчас, по новым временам, и совсем тьфу, слезы! Взвесив все это, он и надоумил ее аккуратненько так, с умом: зачем, мол, вот так, очертя голову, сдавать правосудию коррумпированных офицеров МВД? Ну и что из того, что так положено! Свои же ведь ребята, никакие не враги. От хреновой жизни оступились, пошли не по самой прямой дорожке. Зачем таких судить-то? У него жена, дети, все жрать хотят, а его в тюрьму! Да кому от этого хорошо-то будет? А ведь вполне можно сделать и не так — не сажать, а просто заставить человека платить в казну. Уверяю тебя, никому от этого хуже не станет. Она поколебалась-поколебалась, поступилась, как водится, принципами, и согласилась. И приняла мзду, предложенную с его подачи одним коррупционером, — нечто вроде откупных от расследования. Хорошо взяла, жадно. Многовато, наверно, для начала-то — пять тысяч зеленых, но не отдавать же теперь! «Заглот у девки — просто щучий», — рассказывал потом Гуськов Суконцеву.

Впрочем, пять тысяч — это ведь тоже с подачи Гуськова. Тут у него насчет суммы все было точно рассчитано: мало давать — опасно; за что тогда и рисковать-то? — удивится клиент и отвалит. Очень много давать — и накладно, и напугать клиента можно: раз много денег, значит, много и опасности. А вот ни то ни се — в самый раз. Главное, ты его, того, кто тебе нужен, приучи только к деньгам — и все, амбец! Как только человек совести своей глаза закрыл — все, ты его с этой иглы уже не снимешь. А тут с Нюсей у него и еще один фокус был применен (а пусть знает, с кем за один стол играть села, а то ишь — много понимать о себе начала!). Фокус заключался в том, что «коррупционер», на которого Нюся как бы сама вышла, был человеком Владимира Андреевича, и деньги, эти самые пять тысяч, передал ей меченые — ну как делают, когда взяточников ловят. Вот тут-то она и залетела, чернявая. Да так, что либо в тюрьму садись, либо работай на него, на Гуськова. Она предпочла последнее и с тех пор исправно работает на него, генерал-лейтенанта Гуськова, и работает, надо сказать, отлично. Вон как ловко помогла недавно Гранту груз с таможни вытаскивать. Позвонила своему куратору в ФСБ, тот — на таможню, и все. Тут же задержание признали незаконным. Груз выпустили, да так спешно, что, кажется, никто его толком даже не досматривал! Мало того, уже после этого она ухитрилась подключить к делу Генпрокуратуру, в результате чего на таможне возник новый следователь. Да как ловко возник-то — Владимир Андреевич только руки потирал от удовольствия: новый следователь обвинил Лазуткину в том, что она и дело-то затеяла для того лишь, чтобы слупить с таможенников взятку! Умеет, умеет, когда надо, пользоваться и обаянием, и своими фээсбэшными корочками! Даже позавидуешь, с какой легкостью она изменила родному ведомству, едва поняв, что можно служить двум господам сразу и существовать безбедно. Она даже не считала, что совершает предательство, это был бизнес, не более того…

Иной раз она предупреждала милицейских генералов о готовящихся акциях, о проверках, иной раз, пользуясь своим доступом к закрытой информации, выводила их на очередной лакомый кусок — хорошо было и им, и ей.

Одно с ней было неудачно, считал Гуськов, — баба. А раз баба — все равно хоть раз, да проколется именно на своей, на бабьей сущности. Дошло до него краем, что вроде как влюблена была Нюся в Разумовского. Во всяком случае, неровно дышала, что, вообще-то, и до разговоров заметно было — каждый раз аж вздрагивала, как при ней заходила речь о Гранте.

Гуськов не ревновал, спаси бог, чего ревновать-то? Жена, что ли? Ну, переспали когда-то друг с другом, и дело с концом. Да и когда это было-то! Но тем не менее не упускал возможности поддразнить ее при случае:

— Дался тебе этот Грант! Я что — хуже, что ли? Вон, смотри! — И спокойно начинал расстегивать свои генеральские штаны. — Давай сравним.

— Дурак ты старый, — отмахивалась она, — хоть и генерал.

Никому бы другому не позволил так с собой говорить — а даме можно. Но если надо — не забывал, что он большой и грозный начальник. Мог и цыкнуть, мог при случае и завалить прямо на стол в кабинете. А не хрена, пусть не дразнит. А то все Грант да Грант…

И вот тут, днями, она попросила у него аудиенцию. Он прикинул, решил, что встретится, но встретится не в конторе, а на конспиративной квартире, специально оборудованной для приема агентов. На всякий случай. Не зря же говорится, что береженого и бог бережет.

Она опоздала, пришла возбужденная, запыхавшаяся.

— Я по поводу вашего любимца, по поводу Гранта, — объявила она чуть ли не сразу. В голосе такие обличительные нотки, такое напряжение, будто она застукала генерала, поймала его на чем-то нехорошем.

— Почему это он мой любимчик? — начал было привычно чесать зубы Гуськов. — Он разве не твой? Что такое случилось? Обидел он тебя, да? Так сейчас не советские времена, мы теперь любовными треугольниками не занимаемся. Это, знаешь, раньше…

— Да бросьте вы, Владимир Андреевич! — не на шутку разозлилась Нюся. — Вы же прекрасно понимаете, что из-за такой ерунды я бы вас тревожить не стала, сама бы как-нибудь со своим многоугольником разобралась…

— Ну хорошо, хорошо, — попытался успокоить ее Гуськов. — Давай в двух словах, что там у тебя.

— В двух словах? В двух словах вряд ли… Ну ладно… Я буквально вчера узнала, что Грант, то есть Разумовский, — он такой же агент ФСБ, как и я. Только я без легенды, у меня, так сказать, все наверху, все наружу, а его внедрили по самой настоящей легенде, как якобы уголовника, и он закрыт так глубоко, что даже вон и вы не догадываетесь…

— Это где же ты такое узнала? — посерьезнел, сразу обратившись во внимание, Гуськов.

— Подслушала вчера разговор в кабинете генерала Кузьмичева — это мой куратор, — пояснила она.

— Ничего не путаешь? — озабоченно спросил генерал.

— Да с какой стати!

— Откуда мне знать… Ты ж дама, а у вас, у баб, свои взгляды… на жизнь… на происходящее. Может, он тебе изменил, а ты уж и готова ему подлянку сделать… Ну это я к примеру…