В доме Шиллинга (дореволюционная орфография) - Евгения Марлитт

Донна Мерседесъ остановилась на порогѣ.

– Что ты здѣсь дѣлаешь, Люсиль? – спросила она съ неудовольствіемъ.

– Боже мой! я развлекаюсь – развѣ ты имѣешь что-нибудь противъ этого? – язвительно возразила маленькая женщина и наклонилась, чтобы поднять альбомъ, лежавшій на мокромъ полу. – Старые монахи при постройкѣ шиллингова дома, должно быть положили въ фундаментъ маковыхъ сѣмянъ [26] – такая страшная скука лѣзетъ изо всѣхъ угловъ… Я не имѣю ни малѣйшаго желанія спокойно сидѣть на мѣстѣ, какъ дремлющій котенокъ и растолстѣть прежде времени, – мнѣ съ моей горячей кровью, это совсѣмъ не нравится! Я забавляюсь, какъ могу!

Она раскрыла альбомъ и вытирала носовымъ платкомъ листы, въ которые успѣла проникнуть вода.

– Вотъ бѣда-то! здѣсь стерся цѣлый уголъ сдѣланнаго тушью ландшафта, и бумага совершенно размякла! Несносное животное этотъ Пиратъ! За эту штуку я готова задушить его собственными руками. Что теперь дѣлать?… – Она со смѣхомъ и досадой пожала плечами. – Да, впрочемъ твой „съ рыбьей кровью нѣмецъ“ мой другъ, мой добрый старый другъ еще того блаженнаго времени, когда я была enfant gaté[27] въ маминомъ салонѣ и не имѣла никакого понятія о тюкахъ хлопчатой бумаги и ни о чемъ подобномъ. Онъ не будетъ сердиться, что я немного порылась въ его медвѣжьей берлогѣ во время его отсутствія. – Съ этими словами она закрыла альбомъ и пошла въ сосѣднюю комнату.

Сначала, казалось, Мерседесъ хотѣла вернуться въ садъ, но теперь она стояла, какъ вкопанная, и смотрѣла въ мастерскую, которая отдѣлялась стеклянной стѣной отъ зимняго сада. Зеленая бархатная занавѣска, раздвинутая на двѣ стороны, висѣла за стеклами и служила темнымъ фономъ пестрой оригинальной обстановкѣ. Мастерская была очень высока. Наверху по противуположной стѣнѣ шла галлерея, въ которую вела дверь на половину закрытая тяжелой пестрой гобеленовой гардиной, передвигавшейся на кольцахъ; въ сѣверозападномъ углу этой галлереи поднималась узкая, великолѣпно сдѣланная витая лѣстница. Черезъ темныя деревянныя перилы былъ перекинутъ коверъ, вытканный въ древне-византійскомъ стилѣ, который представлялъ чрезвычайное разнообразіе красокъ подъ лучами солнца, падавшими сверху и отражавшимися то на блестящихъ панцыряхъ рыцарскаго вооруженія, то на древне-греческихъ металлическихъ зеркалахъ, то на венеціанскихъ стеклянныхъ сосудахъ. Въ царившемъ здѣсь хаотическомъ безпорядкѣ видна была дѣятельная рука собирателя древности. Межъ деревянныхъ разрисованныхъ дощечекъ, остатковъ древняго алтаря, обломками изящной рѣшетки городскаго фонтана на полу громоздились гигантскіе фоліанты, возвышались граціозныя статуетки новѣйшаго происхожденія. Шкафы и буфеты съ драгоцѣнной рѣзьбой стояли по стѣнамъ или посреди комнаты въ видѣ кулисъ и были заставлены помпейскими сосудами, мѣдными кружками, хрустальными и серебряными бокалами; сверху карниза, замѣняя драпировку двери, спускалась парчевая постельная занавѣсь какого-нибудь набоба прошлаго столѣтія, а рядомъ на прочномъ каменномъ консолѣ возвышался колоссальный бюстъ древне-римскаго императора, свѣтлый профиль котораго, какъ живой выдѣлялся на пестрыхъ складкахъ. Надъ чернымъ съ золотыми полосами китайскимъ экраномъ между помпейскими вазами изъ терракоты стояло опахало изъ павлиньихъ перьевъ; чучела птицъ – бѣлоснѣжные ибисы и розовые фламинги выступали изъ полумрака угловъ или были разставлены на деревянныхъ капителяхъ ѳивскихъ колоннъ возлѣ каменныхъ сфинксовъ и нагроможденныхъ обломковъ рельефовъ, изъ среды которыхъ пробивались свѣжіе зеленые вѣерообразные листья папортниковъ и колючихъ кактусовъ. Въ этомъ собраніи драгоцѣннаго матеріала, гармонировавшаго въ формахъ и краскахъ, выражался вкусъ художника.

Донна Мерседесъ невольно послѣдовала за Люсилью до узкой двери ведшей въ мастерскую.

Маленькая женщина старалась спрятать альбомъ съ испорченными листами между лежавшими на столѣ папками, бумагами и книгами.

– Ну что ты скажешь о медвѣжьей берлогѣ? – спросила она ее черезъ плечо? – Вѣдь мой другъ славно устроился?

– Да, на деньги своей жены, – сказала донна Мерседесъ съ холоднымъ презрѣніемъ и небрежно подошла къ мольберту, который стоялъ среди мастерской задомъ къ стеклянной стѣнѣ зимняго сада.

На губахъ ея замерло уже готовое сорваться какое-то очевидно рѣзкое замѣчаніе, и она невольно въ ужасѣ отступила, – можетъ быть ей, пораженной изумленіемъ, показалось, что свѣтъ факеловъ, изображенный на картинѣ, падалъ также и на нее, какъ онъ предательски падалъ на группу женщинъ, спасшихся бѣгствомъ и спрятавшихся въ кустахъ. Во дворцѣ, откуда только что въ страхѣ бѣжали эти четыре женщины, разбуженныя среди ночи, ихъ разыскивали убійцы. Покровительственный мракъ аллеи, темнота, царившая подъ высокими тисами, не укрыли ихъ, а у маленькой садовой калитки въ каменной стѣнѣ не было ключа. Одна изъ женщинъ очень сильная, повидимому служанка, ломая ногти въ смертельномъ страхѣ пыталась сломать крѣпкую обитую желѣзомъ дверь. Ее такъ же, какъ и стоявшую на колѣняхъ прекрасную молодую женщиину, умолявшую о пощадѣ не столько себѣ, сколько ребенку, котораго она держала на рукахъ, еще окружалъ полумракъ; двѣ же другія фигуры, находившіяся на среднемъ планѣ были вполнѣ освѣщены яркимъ красноватымъ свѣтомъ, падавшимъ отъ факела одного изъ солдатъ, бѣжавшаго впереди другихъ по аллеѣ. Съ достоинствомъ хотѣла умереть эта гугенотка, владѣлица древняго французскаго замка, женщина съ бѣлыми, какъ снѣгъ, волосами, на которые она во время бѣгства накинула черную вуаль. Она знала, что фанатическіе кровожадные слуги королевы [28] не пощадятъ никого изъ укрывшихся здѣсь, – она не смотрѣла болѣе на обреченнаго на смерть внука, прижавшагося къ груди матери, она только сдернула часть своей вуали и накинула ее на прекрасную обнаженную грудь молодой дѣвушки въ безпорядочномъ ночномъ туалетѣ, которая какъ бы ища защиты прижималась къ ней и съ ужасомъ смотрѣла на своихъ преслѣдователей, – пока она жива, дерзкій взоръ этихъ чудовищъ не долженъ коснуться ея любимаго дѣтища, зеницы ея ока, послѣдняго цвѣтка вымирающаго рода.

– Фу, послѣ такой картины могутъ присниться страшные сны, – вскричала Люсиль, сидя у стола, послѣ минутнаго глубокаго молчанья. Ея голосъ нарушилъ очарованіе, навѣянное картиной. – Поэтому то я и ушла сюда въ зимній садъ и принесла съ собой альбомъ, который хотѣла посмотрѣть… Въ картинѣ очень много жизни, даже страшно дѣлается, по-моему, при взглядѣ на нее. Трудно предположить, что у живописца „рыбья кровь“ – ты положительно ошибаешься, Мерседесъ и…