Закулисная хроника - Александр Нильский

— Мое вам нижайшее почтение, Петр Андреевич, — низко кланяясь произнес торговец, останавливая Каратыгина.

— А!.. Кого я вижу!? Это вы, мой добрый друг? Как поживаете?.. Давно я вас не видел?.. Чем это вы теперь занимаетесь?

— Да, вот-с… многоуважаемый Петр Андреевич… по бедности… торговать начал… в коммерсанты записался…

— Что это у вас на лотке?

— Разное снадобье-с… порошки от тараканов, клопов блох… Сам составляю и вывожу…

— Доброе дело, мой добрый друг… Ничего не поделаешь с судьбой и обстоятельствами… Хотя времена и переменчивы, но вы, как видно, не изменяете своему призванию. Прежде-то, помнится, вы выводили в балете солдат да чертей, а теперь выводите клопов да тараканов! Ну, что ж, по нынешним временам и то хорошо, — закончил Петр Андреевич.

Актер Л-ов был страстный любитель сочинять стихи и при случае читать их публично на всяких торжествах. Они были убийственны, но, несмотря на это, однажды попали в печать. Почтенный автор одно из своих произведений прочел на торжественном обеде в речном яхт-клубе при открытии сезона. На другой день эти вирши были воспроизведены в газете. В них попадались такие достойные удивления куплеты:

«Вечер будет восхититен,Когда пожалует Никитин».

Или:

«Прочность будущих сезоновПоддержит Чистяков и доблестный Сазонов».

Или:

«Русалка запоет нам песню на реке,Когда приедет Тидеке» [16]

Когда все это попалось на глаза Каратыгину, усердно читавшему почти все столичные газеты, то из под его пера вылилось такое четверостишие:

«Поэт яхт-клуба водяной,Безграмотность свою не выводи наружу».«Хоть море целое воды перед тобой[17],Но что ни скажешь ты, как в лужу!»

В давно прошедшее время существовал в Петербурге газетный рецензент, некто Перетц, происходивший из евреев. В своих статьях он был крайне резок и придирчив. Петр Андреевич, будучи недоволен каким-то его суждением о своей пьесе, написал на него такую эпиграмму:

«Есть у жидов обычай пресмешной,Когда бьют одного, кричит всегда другой.Но К… не помог его единоверец[18]Где соль нужна, там не годится перец».

В былое время в Александринском театре устраивались великопостные концерты в пользу каких-нибудь актеров. По обыкновению гг. артисты, принимавшие «благосклонное участие», часто обманывали бенефициантов и не приезжали в назначенный день, чем повергали устроителей в крайне неловкое положение. Однажды сидит Каратыгин в партере и равнодушно смотрит на сцену, на которой подвизались специальные великопостные исполнители. Вдруг в одно из явлений незнакомый сосед по креслу обращается к нему с вопросом:

— Позвольте вас спросить, что это значит: в программе сказано, что сейчас должен петь г. Z. оперную арию, а между тем вышел какой-то неизвестный господин и играет на тромбоне? Что же это такое?

— А это, изволите ли видеть, бенефисная обычная неудача, — спокойно ответил Петр Андреевич. — Несчастного бенефицианта надувают всячески: сперва его, должно быть, надул Z, а теперь вот этот надувает…

XXII

Появление трагедии «Смерть Иоанна Грозного». — Мечты о бенефисе. — Мой первый бенефис. — Знакомство с графом A. Е. Толстым. — Мнение Толстого о П. В. Васильеве.

В 1866 году, в журнале «Отечественные Записки» была напечатана трагедия графа A. К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного», сделавшаяся на весьма продолжительное время злобою дня. О ней очень много говорили, писали, и знатоки предсказывали ей большой успех при постановке на императорской сцене.

Трагедия произвела сенсацию, и меня неотступно стал мучить вопрос: как бы приобрести ее для своего бенефиса?

Но это было весьма затруднительно по той причине, что я был почти самым молодым актером Александринского театра. Старшие же и старейшие, как известно, всегда пользуются предпочтением, в виду чего мои поползновения были чрезвычайно рискованны и слабо мотивировались известною русскою поговоркою:

«попытка не шутка, а спрос — не беда».

Кроме этого, затрудняли еще и те предположения, что к моему бенефису, как к бенефису начинающего актера, начальство отнесется равнодушно и откажет в соответствующей обстановке, без которой появление «Смерти Грозного», однако, было немыслимо и по отсутствию исторического правдоподобия, и по вероятному протесту автора против невнимательности к его произведению. Эти предположения имели то основание, что когда я в первый свой бенефис поставил историческую хронику Н. А. Чаева «Дмитрий Самозванец», то в декоративном, костюмерном и бутафорном отношении она заставляла желать много лучшего. Все было убого и жалко. Весь персонаж, за исключением, конечно, В. В. Самойлова, изображавшего заглавную роль и игравшего в новых костюмах, был почти в лохмотьях. Пьеса имела большой успех, выдержала массу представлений, но лучшей обстановки не видела до ее недавнего возобновления. Разумеется, в этом прежде всего сказалось мое скромное положение за кулисами театра. Я обязан был за все быть благодарным и не имел тогда права претендовать.

Опасаясь повторения небрежной постановки исторической пьесы, я обратился к кое-кому из знакомых, служивших в дирекции.

Они мне говорили в голос, что осуществление моей мечты невозможно.

— Почему?

— Потому, что «Смерть Иоанна Грозного», требующая сложной обстановки и тем вызывающая крупные расходы, пойдет в казенный спектакль.

— Так решено?

— Да, поговаривают…

А уж если поговаривают, то нечего и сомневаться, что обстановка будет блестящая. Для такого автора, как граф A. К. Толстой, занимавшего видный придворный пост, скупиться на декорации и костюмы было неудобно. Это известие еще более окрылило мои надежды, и я с усиленной энергией принялся за бенефисные хлопоты.

— Полно, ну где тебе оттягать этакую трагедию, — говорили мне, знавшие о моем замысле.

— Отчего же? Может быть, и удастся.

— Никогда!

— Это слишком уверенно.

— Подумай, с какой стати уступит тебе дирекция свою пьесу, успех которой обеспечен.

Меня стал занимать не обычный материальный интерес бенефиса, а его торжественность, чрезвычайно лестная для молодого актера. Я был уверен, что первое представление пьесы обратит внимание высокопоставленных особ, которые непременно посетят мой бенефис…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});