Клуб «Алиби» - Франсин Мэтьюз

Они ехали уже несколько дней.

Краусс избегал больших городов, где местное население могло запросто убить его, и ехал по сельским дорогам долины реки Роны. Их дни походили один на другой: остановка на обед, запугивание местного населения приближением немецкой армии, кража еды и бензина, расстрел тех, кто жаловался. Обычно они ехали, пока не наступал вечер, потом они останавливались, Багг разбивал лагерь где-нибудь в безлюдном месте, а Краусс начал подводить итоги своих действий, отмечая свое продвижение по Франции на карте и гадая, где сейчас может быть его дивизион. Он полагал, что после Марселя он в одиночку захватит Северную Африку, но его военная карта заканчивалась Средиземным морем. Он рассказывал о том, как изучает географию своего перемещения, о превосходстве немецкой расы и о неизбежности тысячелетия рейха. После того, как они съедали что-нибудь из того, что украл Багг, Краусс приказывал Мемфис петь. Она всегда соглашалась.

Фон Галбан многое узнал о Мемфис Джонс за последние дни. Как она выжила, например. Как она пробивала себе дорогу на вершину мира, населенного негодяями. Видя, как она улыбается Крауссу, наблюдая как она очаровывает этого бездушного убийцу в идеально скроенной форме, фон Галбан понял, что для Мемфис все мужчины были одинаковые. Они были грубые, они разрушали все, к чему прикасались, они убили бы ее, как обрывают лепестки роз, или мужчины, которых можно было использовать. Именно так Мемфис всегда и жила. И именно фон Галбан, который мог и не выжить, находил эту ситуацию странной и страдал в глубине души.

Только несколько раз ему удалось обсудить с Мемфис их положение, потому что они никогда не оставались одни. Ночью или Краусс или Багг шли в караул, а днем они все находись в машине. Только в людных местах было легче всего переброситься парой слов. Когда Краусс кричал на своем ломаном французском на деревенских площадях Виллар-ле-Домб или Перуж или, через несколько дней, в Гриньян, а Багг стоял рядом с ним, Ганс мог шепотом переговорить с Мемфис.

— Мы никогда не доберемся до Марселя, мисс Джонс. Нас застрелят раньше.

— Я бы хотела позвонить Спатцу, — бормотала она. — Он просил меня позвонить. Он будет волноваться.

Пока они ехали через долину Роны или поднимались выше в Альпы, фон Галбан строил планы. Было непросто сбежать без транспорта. Он не мог нести чемодан, полный урана, ящик, который Мемфис назвала своим, когда Краусс проверял ее багаж. Она показала немцу свои боа из перьев и сумки, полные пластинок, и когда он устал смотреть на женские штучки, она беззаботно заметила, что в том чемодане только ее туфли. Мемфис обожала туфли. Фон Галбан знал, что нужно было угнать саму машину. Бросить этих двух немцев и бежать. Но Краусс спал с ключом в кармане.

Ганс не принимал в расчет Мемфис. Но у нее были свои планы.

— Я права, сегодня ведь воскресенье? — промурлыкала она, когда машина ехала по дороге в Воклюз. — Двадцать шестое мая? И куда только время бежит?

Краусс заверил ее, что так и есть. Был шестнадцатый день их вторжения во Францию. Двадцать шестое мая.

— Это же мой день рождения! Мне двадцать шесть двадцать шестого! Нам нужно устроить вечеринку, капитан! — она повернулась и широко улыбнулась Баггу. — Когда доберемся до следующего города, найдите несколько бутылок вина, слышите? Красного вина. Это единственная услуга, которую вы можете оказать Мемфис. Девочка собирается устроить праздник.

Ганс заметил, что Краусс упорно избегает выпивки. Может быть, он предпочитал пиво или не доверял себе или своим пассажирам, окажись они под влиянием алкоголя. Он поздравил Мемфис с днем рождения, но ничего не сказал по поводу поисков вина в деревушке Шатенёф-дю-Пап, которая, несмотря на свое название[98], оказалась довольно маленьким населенным пунктом для целей Краусса. Когда они приехали на площадь Портай и Краусс вышел из машины, Багг стоял за его спиной с оружием наготове, Ганс сделал шаг вперед и прошептал:

— Мисс Джонс. У вас, правда, день рождения?

— Черт, нет, конечно. Но нам надо порадовать этих мальчиков как следует, понимаете, о чем я говорю?

Он понимал. Также он знал, что Краусс непредсказуем. Под воздействием алкоголя он мог стать еще хуже. Но когда Багг вернулся со своей обычной охоты, неся хлеб и сыр и целый ящик вина, фон Галбан постарался сделать довольный вид. Багг даже стащил бокалы. Первую бутылку они открыли по пути в Авиньон.

Она пела «Ain't misbehavin'», и лиричная сладость мелодии, ее пленяющее очарование подействовало на них. При свете костра Мемфис покачивалась в костюме, в котором она выступала в «Фоли-Бержер», с блестками на груди и треугольником шелка сзади. Она никогда не надевала это в клубе «Алиби», и фон Галбан был сражен неукротимой силой, которой веяло от ее тела.

Они пили весь следующий час, хотя он внимательно следил за своим бокалом. Багг придерживал бутылку шеей и пил вино прямо из горла, напевая мотив по-немецки. Краусс лежал около костра, его глаза сузились, когда он смотрел на Мемфис. Она потянула его танцевать, и фон Галбан заметил ее разочарование, потому что Краусс все еще твердо стоял на ногах и отлично контролировал себя. С тем же внимательным взглядом узких глаз он потянулся к Мемфис и, приблизившись, крепко схватил ее за грудь рукой.

Фон Галбан увидел, как по лицу Мемфис промелькнул шок, но ее улыбка стала только шире, а тело скользило, касаясь Краусса, словно жидкость. Губы Краусса прикоснулись к ее шее, и он прикусил ее кожу. Ганс поднялся, не в состоянии больше смотреть. У него засосало под ложечкой от страха и еще от чего-то, чему он завидовал.

Багг тоже стоял там, следя взглядом за Мемфис. Прежде чем Ганс успел что-то сказать или остановить его, тот бросился к Крауссу и ударил его бутылкой «Шатенеф-дю-Пап» по голове.

Краусс должен был упасть, как камень. Но вместо этого он схватил Багга за горло и принялся душить его.

С выражением ужаса на лице Мемфис отступила назад, глядя, как Багг задыхается. Когда Краусс отбросил обмякшее тело своего унтер-офицера, она повернулась и нетвердой походкой, спотыкаясь, пошла прочь. Фон Галбан услышал, как ее стошнило.

Он стоял без движения, прямо за светящимся кругом костра, пока Краусс проламывался сквозь кусты за ней. Потом он кинулся к телу Багга в поисках оружия.

Глава тридцать четвертая

Посредником между Нелл и остальными голландцами стал скрипач Эли Лёвен. Дело было не в языковом барьере — все они говорили по-французски — но остальные шестеро держались в стороне. Это выглядело как будто она землевладелица, а они ее арендаторы. Эта холодность одновременно раздражала и забавляла ее: она никак не могла понять, считают ли голландские банкиры ее недостойной их общества или себя недостойными компании графини.

Они были безупречно вежливы за обедом, не жалуясь на однообразие еды, что, видимо, не было для них чем-то неожиданным. Но и были неприветливы. Когда в первые дни Нелл пыталась завести разговор об их жизни в Голландии, их планах на будущее, у нее ничего не получилось. Даже девушка по имени Матильда не отвечала Нелл. Это была младшая сестра Джулиана де Кайпера. Его жена умерла несколько лет назад. Откровенно говоря, еще три дня тому назад Нелл думала, что Матильда немая.

Но она отметила отличное качество одежды девушки, что говорило само за себя: эти вещи определенно сделаны в Париже. Костюмы мужчин были из Лондона — Нелл всегда безошибочно определяла английский крой — и они вели себя, как люди с положением и имеющие определенный вес в этом мире.

Только Эли Лёвен, похоже, понимал, как ничтожен их вес теперь, когда нацисты оккупировали Голландию. Пустота в его глазах говорила о том, что назад возврата не будет.

На следующее утро после визита Спатца — Спатца, который обращался с голландскими евреями с равнодушным очарованием, заполняя долгие паузы анекдотами про Амстердам и своими высказываниями о Рембрандте, — Нелл решила, что ей жизненно необходимо собрать военный совет. Звуки скрипки снова зазвучали, стоило Спатцу покинуть замок по гравиевой аллее на машине Нелл. Она пошла на звук скрипки, пока не нашла Эли Лёвена на террасе. Его глаза были закрыты, а длинные, чувствительные пальцы скользили интуитивно, как у слепого.

Она подождала, пока он отнял подбородок от инструмента и посмотрел на нее.

— Что вы играете?

Она хотела спросить другое, но с тех пор, как приехал в Луденн, он все время повторял один и тот же отрывок, и эта одержимость вызвала любопытство Нелл. Они же все-таки были людьми.

— «Смерть и Дева». Шуберта. Чем я могу вам помочь, графиня?

— Я бы хотела поговорить с твоим братом. И с мистером де Кайпером. Вы не могли бы найти их и попросить спуститься ко мне на chai[99]?

Молодой человек посмотрел на кончики своих пальцев и на следы от струн на них.