Искатель. 1975. Выпуск №3 - Виталий Мелентьев

— Здравствуй, Станислав. Представляю тебе моего коллегу и приятеля — Вольфганга Балле. Он, как и я, в недалеком прошлом — искусствовед. Потому мы все свободное время проводим в музеях. Но сначала — по рюмке коньяку. Его пьют маленькими глотками, не залпом. Залпом можно пить шнапс, водку, и виски. Но только не коньяк. Станислав, ты обещал познакомить меня с людьми, у которых в доме есть интересные рисунки и картины. Не забыл? Вот и прекрасно. Завтра и послезавтра у меня свободные вечера. А сегодня, чтобы нам всем надолго запомнилась встреча, разыграем маленький спектакль. Как режиссер, прошу внимания. Сначала небольшое вступление, которое поможет нам лучше войти в роли. Итак, несколько слов об эпохе, в которую нам с вами довелось жить. Она, может быть, от времен войн между Римом и Карфагеном самая динамичная, самая стремительная. Рушатся великие и малые державы. Исчезают с карты города. Тот, кто сегодня наслаждается коньяком, уже завтра может хлебать тюремную баланду. Ни за что нельзя поручиться. Никто не может предугадать, где он будет через год. Так почему бы нам, как подлинным эпикурейцам, не насладиться мгновением? Я ставлю три рюмки, наливаю их почти до краев. Теперь вскрываю пачку прекрасных сигарет. Турецкие. Кладу рядом спички. Слегка приоткрываю коробок, чтобы спичку удобнее было брать. Что может еще понадобиться трем мужчинам, не обремененным обществом дам?

Балле и Станислав во все глаза глядели на Пробста. Ни тот, ни другой никак не могли понять, к чему он клонит.

— Итак, у нас есть скромно, но со вкусом накрытый стол. Мы внимательно посмотрим на него, запомним во всех деталях… Уже? Еще нет? Смотрите же!! Смотрите внимательно клейкими, все впитывающими взглядами. Знаете, такой взгляд бывает у постового полицейского под утро, когда ему от усталости и мусорная урна начинает казаться правонарушителем… А теперь давайте возьмем скатерть за уголки и все вместе — с рюмками, спичками и сигаретами — выбросим в мусорное ведро.

— Это зачем? — удивился Валле.

— А затем, чтобы знать: у нас с вами был этот стол. И он останется в памяти каждого. И куда бы нас ни забросила судьба, как бы она нами ни распорядилась, этот стол каждый будет хранить в памяти.

— Понял! — сказал Станислав. — Этот стол для каждого из нас как бы уйдет в вечность? В таком виде, в каком он есть?

— Вот именно. И это прекрасно — иметь под рукой все, но ничем не воспользоваться. В этом есть что-то, чего не понять плебею, который привык потакать своим инстинктам. Как рыцарь Грааля Лоэнгрин отказался от своей любви во имя высших чувств, так и мы сегодня откажемся от прекрасных сигарет и коньяка, чтобы утвердить дух свой.

Часы на городской ратуше пробили шесть раз. Это значило, что сейчас 18 часов по московскому времени.

— Тебе не понравилась игра? — спросил Пробст Станислава.

— Нет, — ответил тот. — Я этой игры не понял.

— Что-то мне не верится в то, что ты так уж прост. Жаль, очень жаль, если мы с тобой не станем друзьями. Я люблю людей, увлеченных искусством. А ты к тому же мечтаешь стать художником. Не так ли? Это великая цель. Достичь сияющих вершин искусства дано далеко не каждому. И сегодня, чтобы творить по-настоящему, мало одного наития, вдохновения. Нужны и знания. Точные, конкретные. Послушай, Станислав, мне пришла на ум любопытная идея. Давай я субсидирую твою поездку в лучшие музеи Москвы, Ленинграда и Киева. Считай, что эти деньги я дал тебе в долг. Отдашь, когда станешь знаменитым художником. Я бы сам с тобой поехал, если бы не служба, не утомительные будни наши… Право, у меня есть деньги. И я готов их тебе ссудить. Отчитаешься путеводителями. Да, да, именно путеводителями и каталогами. Из каждого музея привезешь мне на память по одному, расскажешь о своих впечатлениях. Вот и все. Согласен?

— Я подумаю.

— Думай. Только не очень долго. Гляди, чтобы мне не расхотелось делать тебе этот подарок…

Говорят документы

Выяснилось, что еще 14 декабря 1939 года тогдашний директор Дрезденской картинной галереи и специальный уполномоченный Гитлера по созданию гигантского имперского музея в Линце Ганс Позе докладывал Борману:

«Обращаю ваше внимание на то, что вместе со львовским Оссолинеумом в руки большевиков вместе с другими древненемецкими мастерами попал альбом чудесных рисунков Альбрехта Дюрера. Может быть, в будущем посчастливится сохранить для Германии альбом рисунков Дюрера».

Говорят свидетели

Б. Г. Возницкий, директор Львовской картинной галереи:

— Абсолютно очевидно, что незадолго до войны во Львове побывало немало фашистских искусствоведов-шпионов. Они со ставили схемы «дислокации» художественных ценностей, которые решено было вывезти в Германию. Эти сведения, конечно же, передавали в военные штабы, чтобы летчики в ходе боевых действий ненароком не разбомбили музеи, представлявшие для фашистов интерес. Показательно, что грабежи начались во Львове с первых же дней оккупации. И велись они не вслепую.

КАЭТАН МЮЛЬМАН — УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ГЕРИНГА

В начале июля 1941 года, когда наши войска уже оставили Львов, но стекла окон еще дрожали от канонады, у подъезда дома, в котором жил профессор Мечислав Гембарович, остановился коричневый «мерседес» с зелеными маскировочными пятнами на крыше, крыльях и капоте. Из машины бодро выскочил на тротуар молоденький, перетянутый ремнями лейтенант полевой жандармерии, заглянул в записную книжку, убедился, что не ошибся номером дома, и вошел в подъезд. На втором этаже у обитой черной кожей двери он позвонил.

— Здесь живет Мечислав Гембарович? — спросил он у от крывшей дверь экономки. — Проводите меня к нему.

Профессор не ждал визитеров. Он был в домашнем халате.

— Чем обязан? — спросил Гембарович.

— Я приехал, чтобы пригласить вас в Оссолинеум. Вас ждут в библиотеке.

— Но я никому не назначал там свидания. Да и разве в эти дни библиотека работает?

— Я сказал все, что должен был вам сказать. Кроме того, я должен проводить вас до машины, довезти до библиотеки, помочь подняться по ступенькам. Других инструкций у меня нет.

— Значит, это арест?

— Не думаю. Вам хватит пяти минут, чтобы собраться?

Гембарович не был уверен, что вернется домой.

— Мне взять с собой смену белья и какую-нибудь еду? — спросил он.

— Полагаю, что в этом нет необходимости, — ответил бойкий лейтенант. — Пора ехать.

«Мерседес» несся по безлюдным улицам. Трамваи еще не ходили. На перекрестках стояли военные регулировщики.

Лейтенант сказал правду. В библиотеке музея сидел, перелистывая какие-то бумаги, военный. Гембарович плохо разбирался в знаках различия, погонах, петлицах, но почему-то решил, что перед ним капитан. Военный поднялся, протянул Гембаровичу руку и назвал его коллегой.