Три карата в одни руки (сборник фельетонов) - Владимир Надеин

— Это еще зачем?

— Вы — потерпевшая. Мы должны бить безобразие точными фактами.

Если бы мужчина не был столь замечательным, если бы его вера в непременное торжество справедливости не была столь искренней, бабушка, по правде сказать, постаралась бы уклониться от почетного гражданского долга. Бескомпромиссность была ей чужда.

Но огорчать хорошего человека тоже не хотелось, и потому старушка скрепя сердце изложила свои анкетные данные.

— Завтра утром жалоба поступит в управление! — заверил принципиальный пассажир.

Поступила эта жалоба или нет — этого старушка никогда не узнала. Но зато три недели спустя ее пригласили куда следует по уже известному нам поводу. И показали заявление, подписанное группой возмущенных пассажиров, среди которых были токарь расточник, передовая телятница, пенсионер — трижды ветеран, а также активист ВДОАМ — все с фамилиями, адресами и собственноручными подписями. А может быть, и не собственноручными, — но кто будет устанавливать все это, разъезжая по разным городам?

И вот что самое поразительное: возмущались эти случайные попутчики не проводниками, а «гр. Петренко». Нет, еще поразительнее: их свидетельство прибыло в управление дороги на день раньше, чем жалоба.

Не будем отдавать пальму первенства железнодорожному ведомству. Скажем прямо: метод охаивания критики с помощью опорочивания критика достаточно универсален. Уже не только хитромудрые завмаги или начальники бань — отдельные продавцы или банщики формируют свои команды «возмущенных свидетелей». Умело пользуясь дефицитом, вкусно прикармливая или густо намыливая пять-шесть избранных особ, сколотить такие команды не так уж сложно.

Ну, а когда на одной тропе сходятся две жалобы, та они обычно играют вничью. Только в чью пользу эта ничья?

У вас там кто-нибудь есть?

Николая Никитича знаете? Нет? А что же вы тогда пьете? Или, точнее, чем запиваете? Неужели простои водопроводной?

Между тем, зная Николая Никитича, вы могли бы иметь каждый месяц бутылок десять этого замечательного прохладительного напитка, от которого радостно трепещут вкусовые пупырышки языка и сладостно постанывает душа. Особенно в жаркий день, но в зимний — тоже. Напиток делается из этой душистой травки… Ну, как же ее?.. Такая немножко мятная и немножко кисловатая. Словом, блеск!

Но вы не стесняйтесь. Вы обратитесь к Николаю Никитичу, он даст. Может, для начала не десять бутылок, а парочку, но выделит. Я, конечно, не знаю вашей профессии, но думаю, что и вы на что-нибудь сгодитесь. Николай Никитич вообще твердо придерживается такого принципа, что нет такого товара, из которого нельзя сделать дефицит, и нет такого человека, — который бы не был чем-нибудь полезен. Не так давно он на моих глазах распорядился выдать одну бутылку профессору латинской лексики. Хотя чем может быть полезен какой-то профессор всемогущему заведующему магазином безалкогольных напитков — ума не приложу.

Впрочем, может быть, я чего-то не знаю? Может, этот профессор только прикидывается бесполезным, а на самом деле у него зять администратором в салоне для новобрачных? Там, бывает, такие классные пододеяльники выбрасывают, что хоть каждую неделю женись туда и обратно.

А вот для Николая Никитича это вовсе не обязательно. Он может иметь сколько угодно пододеяльников, не покушаясь на устои семьи. Он им — водички с травкой. Они ему — постельную принадлежность в цветочках.

Конечно, такое прекрасное положение в обществе не свалилось на Николая Никитича, как манна небесная. Он человек, который сделал себя. Внешне неброский, а точнее, даже туповатый, с уровнем образования, который честные люди отмечают в анкетах прочерком, он тем не менее сразу смекнул: всем, что появится у него в избытке, он будет обязан тому, чего на прилавках его магазина будет не хватать.

Ах, как смеялся он над своим предшественником!

Энергичный, но недальновидный, тот вертелся с раннего утра до позднего вечера, налаживал какие-то прямые связи, устраивал какие-то выставки-продажи, организовывал какие-то дискуссии-дегустации. Полки магазина пестрели от разноцветных наклеек, мелькали всевозможные номера «Ессентуков» и «Куяльников», а толку, толку-то что? С поставщиками рассорился, покупателей разбаловал, а когда дошло до дела, так даже для родной жены путевки в путный санаторий не достал. Обиделся, ушел…

Конечно, жалко попрыгунчика, но если вдуматься: а за что ему путевка? Кому нужен завмаг, у которого и так все на прилавке? Какая от него людям польза? Кому конкретно он помог достать то, что без него достать было невозможно?

Николай Никитич прямые связи изогнул, выставки-продажи прикрыл, дискуссии-дегустации свернул. Наклеек на прилавках резко поубавилось. Но эстетика в целом не пострадала. Николай Никитич оперативно изготовил прекрасные таблички. В самом верху каждой такой таблички было красным начертано слово «сегодня», посредине имелось окошко, куда вставлялась этикетка соответствующей бутылки, а внизу тяжелым благородным золотом светилось главное слово «нет».

И, ах, как все переменилось!

Во-первых, стало легче и спокойнее работать. Если прежде, орошаемая прелестным пикантным напитком с этой самой травкой, кипела у прилавков бойкая жизнь с ее треволнениями и неизбежными конфликтами, то теперь, спрыснутая застойным продуктом типа «яблоко», она приобрела состояние берложного оцепенения.

Во-вторых, исчезла даже призрачная опасность хищения. Только группа сумасшедших могла покуситься на ржавые ящики с Яблоком», но как раз эта категория лиц на групповые действия не способна.

В-третьих, вдруг оказалось, что один ящик «Боржоми», спрятанный под прилавком, быстрее и эффективнее способствует налаживанию дружеских контактов, чем два вагона, выставленные на прилавок.

В-четвертых, множество организаций и отдельных лиц, особенно в предвыходные и предпраздничные дни, обнаружили у себя искреннее желание чем-нибудь помочь магазину безалкогольных напитков или, на худой случай, его главе.

И если предшественник-торопыга, жаждая контактов, приглашал знакомых к себе, то Николай Никитич реагировал на многочисленные приглашения осторожной фразой:

— А кто еще будет?

И лишь уточнив этот существенный вопрос, отвечал не «спасибо», а так:

— Ну, ладно…

Да, умный человек оказался Николай Никитич. Толковый, проницательный, дальновидный. Хотя, если всмотреться внимательнее, — ну совершеннейший болван. И торговать водою не умеет.

Впрочем, при чем тут вода? И разве дело именно в воде? Да вы возьмите любой товар, ну, буквально самый нехитрый. Веник, например. Или школьную тетрадь. Или те же нитки. Теперь переведите их умозрительно из недостойной почтения бытовой мелочи в разряд душераздирающего дефицита. Переведите и скажите: ну что выгоднее? И что прибыльнее? Разумеется, не всем, а тому, кто лучше других умеет не торговать, не доставлять, не работать.

А уж не работать Николай Никитич умеет лучше всех. И лучше всех знает, что его достаток покоится на дефиците.

Он продукт дефицита, и он же — дефицита источник. И хотя разрыв этого порочного круга вполне реален, но когда еще наладится безупречное снабжение ароматной травкой… А так все-таки есть Николай Никитич… Десять не десять, а парочку бутылок устроит к дню рождения… Не запивать же водопроводной?

Впрочем, можно достать и такую, которую и запивать-то не положено. Только через кого — не знаю. А у вас там кто-нибудь есть?..

1982 г.

Дубленка из антимиров

Недавно у одной дамы меховое пальто в химчистке исчезло. Роскошное такое, мехом внутрь. То ли из Бельгии, то ли с БАМа. Оказалось, представьте, нестойким к химической среде. Ну и, конечно, распалось на составные атомы. На анконы и катионы. На плюс и минус. На вещество и антивещество.

И вот когда этой даме объявили, что пальто ее ушло в антимиры, так она даже не охнула. Только слегка побледнела. Правда, она, если говорить по совести, сердечницей не была. Она скорее сангвиник. А сангвиник женского пола — это, как правило, такая энергичная женщина, которую даже очень энергичные женщины считают очень энергичной.

— Бумагу дайте! — твердым голосом сказала дама. — И еще листок. И еще. И еще.

Не подымая головы, она написала пять заявлении. В первом просила принять немедленные меры для розыска пальто типа «дублон». Во втором — отказывалась от денежной компенсации в размере семидесяти пяти процентов стоимости и просила интенсифицировать (да, да, именно так!) поиски. В третьем — отказывалась от компенсации в размере ста процентов и обращала внимание на то, что на первое заявление ей не ответили в срок. В четвертом дама резко и категорически отвергала выводы авторитетной и беспристрастной вневедомственной комиссии, которая с формулами в руках доказала, что мех расчленился на атомы не из-за халатности работников чистки, а исключительно в результате действия известного химического закона имени Ломоносова — Лавуазье и что уцелеть в таких экстремальных условиях пальто не могло даже в виде научного парадокса. В пятом заявлении, адресованном в вышестоящую организацию, дама просила объявить благодарность и наградить премией коллектив чистки, который, несмотря на неблагоприятные химические условия, сумел реатомизировать пальто и возвратить его владелице.