Хирург возвращается - Дмитрий Правдин

Камень из кишки извлекаем, проходимость восстанавливаем. Жизнь пациентки теперь вне опасности. Вот тебе и заурядный панкреатит! Внимательней нужно относиться к людям — они к нам за помощью обращаются, видят в нас своих спасителей. Примерно в таком духе я высказываюсь перед молодым хирургом после операции.

— Но я же не выгнал ее на улицу, госпитализировал в хирургическое отделение! — бубнит в оправдание Алексей.

— Леша, с каждым бывает, но если человек прибыл к тебе издалека, где нет должной медицинской помощи, отнестись к нему надо внимательно. Места в отделении есть. Госпитализируй, понаблюдай в динамике, повтори анализы, когда точно убедишься, что ничего страшного нет, то выписывай с чистой совестью! — поучаю я неопытного коллегу, а сам про себя думаю: «А как бы я поступил на его месте? Знал бы, где упасть — соломки бы постелил».

К обеду наконец меня вызывают в приемный покой — первый раз за это дежурство. Безнадежно глухая бабка лет под девяносто жалуется на боли в животе. С ней такая же древняя и тугоухая дочка. Вот тебе и случай проявить профессионализм! Два часа назад отчитывал молодого хирурга, а теперь за это наступает расплата. Иди, Дмитрий Андреевич, попробуй определи, что с ней стряслось! Учить уму-разуму всегда легче, чем самому что-то сделать! «Скорая помощь», как всегда, пишет весьма лаконично: «острый живот».

Бьюсь со старухами полчаса: те попросту не понимают, что от них хотят. Обе смотрят на меня откровенно тупым взглядом: чего, мол, пристал к старым людям? Чего тебе, человек в белом халате, нужно от убогих?

Мимо проходит терапевт, Екатерина Васильевна, приятная дама среднего возраста. Она давно работает в Карельске, многих тут знает как облупленных.

— О, кого к нам доставили! И что на сей раз? — улыбается терапевт, только завидя дремучих бабок.

— Так вы их знаете?

— Конечно! Это же мать и дочь Горшковы! Кто не знает их у нас в терапии, да и в кардиологии! У них еще внучок есть, кажется, Миша: довольно оригинальный молодой циник. Он имеет несчастье жить со своими престарелыми родственниками. Так вот, как только этому Мише надо освободить квартиру, чтоб со своими дружками учинить очередную оргию, он звонит в «скорую»: приезжайте, мол, умирает бабушка, спасите, помогите! Причем так натурально врет! Эти-то старушенции толком ничего объяснить не могут, только мычат. Не знаю, какими методами он их сажает в машину, а «скорачи» к нам в больницу везут: срочно спасайте инвалидов. Раньше он заявлял, что у старшей бабушки болит сердце и высокое давление. Даже несколько раз приходилось госпитализировать к нам в отделение. В принципе, у любого пожилого человека можно найти проблемы с сердцем и повышенное давление. Подлечить пожилого человека — дело святое. Но последнее время он что-то зачастил с вызовами, палку перегнул. Мы его предупредили, так теперь он на вас переключился. Что-то с животом у старушки не так? Верно?

— Так вы считаете, что у нее, — я показываю на бабушку, лежащую на кушетке, — ничего серьезного нет?

— Я ничего не считаю! Я вам рассказала, как ее внук чудил. А что у нее на самом деле, кто ее знает? Говорить с ней невозможно. Дочка ее всякий раз сопровождает и ни на шаг не отходит, но помощи от нее мало: тоже тугоуха до предела!

— А попросту говоря, совсем как пень! — сухо констатирую я.

Все мои попытки собрать анамнез ни к чему не приводят. Мало того, что женщины плохо слышат, так и еще невнятно выговаривают слова, как всякие люди, глухие от рождения. Впору посылать за сурдопереводчиком.

Та, которая постарше, все время указывает то на живот, то на голову и что-то так стремительно произносит, что я улавливаю только окончания фраз. Ее дочка, очевидно желая помочь, дублирует таким же макаром: быстро и невнятно. Умаявшись, я присаживаюсь рядом и пристально изучаю странный дуэт. Старушки также зыркают на меня исподлобья и переглядываются: мол, вот тупой докторишка попался, ни черта не понимает! Первый раз, наверное, им такой дурень попался.

Пришли анализы — ничего ужасного, на снимках груди и живота тоже все нормально, ан нет! Старуха трогает себя за живот, теребит кофту, и все тут! В десятый раз осматриваю покрытый морщинистой кожей живот — ну не к чему прицепиться, хоть тресни! И зачем мне надо было читать нотации этому Леше? Закосил под умного? Вот теперь сиди и расхлебывай!

Сижу, смотрю на старух уже полусвирепым взглядом, голова пухнет от дум: я зашел в тупик. Что делать с двумя бабками, не пойму! Может, и нет у них никакой хирургической болезни? Вот попался бы мне этот внук на глаза — придушил бы, честное слово! Он, стервец, развлекается, а я с его родственниками уже который час бьюсь!

— Ну, что доктор, все сидите? Все голову ломаете? — снова подходит ко мне Екатерина Васильевна. — Не разобрались до сих пор?

— Не разобрался, — мотаю головой. — Ума не приложу, что с ними еще делать? Домой отпускать опасно: вдруг чего и в самом деле вылезет.

— Так, а что тут думать, — ласково улыбается терапевт. — Не желаете отпускать, так кладите в хирургию. Покапайте чего-нибудь, а я вам свое лечение допишу, только ЭКГ не забудьте перед этим снять. Вечером повторите анализы, снимки, понаблюдайте. А там и посмотрим вместе! Что-нибудь сообща да определим!

— Понаблюдайте! — эхом отзывается у меня в голове. — Вот же я кретин! Сам же Лешку сегодня поучал, а тут элементарно растерялся!

— Ну, Дмитрий Андреевич, вы согласны со мной? — пытается оторвать меня от нерадостных мыслей Екатерина Васильевна.

— Вполне согласен! Так и поступлю, спасибо за добрый совет. Немедленно скажу, чтоб заводили историю болезни.

— Не за что! Если все же исключите свою патологию, сразу позовите меня! Если что, без проблем переведем на терапию: у них всегда есть что полечить по нашей части.

Бабулек направляю на хирургию, предварительно сняв ЭКГ. Терапевт расписывает лечение, а я присматриваю в динамике. Дочь от матери никуда уходить не захотела, пришлось и ее класть в ту же палату. К слову сказать, острой хирургической патологии у старушек так и не обнаружили. Похоже, и не было ее вовсе, возможно, и в самом деле внучок созорничал. А мне урок: не распушай перья! Какое насыщенное дежурство выдалось! Но все интересное еще ждет меня впереди.

В медицине никогда нельзя расслабляться, особенно в хирургии. Необычного пациента могут доставить в любое время, в тот раз — почти в шесть утра. Дежурство постепенно подходит к концу, заканчивается смена. Я позволяю себе развалиться на кровати и заснуть: ну не может человек все двадцать четыре часа бодрствовать, а невыспавшийся хирург к тому же весьма опасен, особенно под утро. Кто пожелает, чтобы его оперировал не спавший всю ночь доктор? Я не то чтобы сильно устал: за весь вечер зашил всего две разбитые в пьяной драке физиономии и одну порезанную о стекло, тоже, кстати, по пьяной лавочке, руку. Ночью и вовсе меня не трогают. Но если есть возможность для отдыха, надо ее использовать по полной программе.

Поэтому, когда звонит мобильный телефон на прикроватной тумбочке, я уже относительно свеж. Вызывают в приемный покой, и голос медсестры кажется мне встревоженным.

— Доктор, срочно спуститесь к нам! Нужна ваша помощь! Чем быстрее, тем лучше! Мы вас ждем! — скороговоркой вещает трубка.

— А что случилось?

Но трубка не отзывается: уже отключилась.

Раз просят срочно, надо спешить. Стремительно надеваю робу, сверху накидываю халат, разжевываю пару кубиков «Дирола» и бегу к лифту.

— Суки! А-а-а-а! Всех вас… — несется из коридора приемного покоя отборная брань, даже в кабине лифта слышно.

«Неплохое начало!» — мелькает у меня в голове. К мату и воплям мне не привыкать: за годы работы в хирургии я всякого насмотрелся. Но тут что-то настораживает. Что? Это я понимаю, когда лифт открывается, выпуская меня наружу.

Орет женщина, голос довольно молодой и наглый.

Посередине коридора, на коротеньких тумбообразных ножках, обтянутых розовыми лосинами, стоит, заметно раскачиваясь, удивительно тучная девушка. Пострадавшая размахивает руками, замотанными в окровавленные бинты, ежесекундно поправляет малюсенькую юбчонку алого цвета и громко бранится, срываясь в конце каждого предложения на фальцет. На стуле, опершись о стену, сидит прыщавый юноша лет двадцати, вытянув в проход длинные ноги в грязных черных туфлях. Вокруг стоят трое полицейских и медсестра приемного покоя.

— Вы можете успокоиться? — вежливо просит старший лейтенант полиции разошедшуюся не на шутку плюшку.

— Где ваш хирург? — визжит толстуха и смачно ругается.

— Девушка, а вы ничего не перепутали? — грозно спрашиваю у нее.

— Че? — Она замолкает на полуслове и поворачивается ко мне. — Че ты сказал?

— Я говорю — не ори! Не в лесу! Будешь орать — развернусь и уйду, пускай тебе кто хочет помогает! Усекла?