Второе полугодие - Юрий Ра

право слово.

— И что, Миха, девки у них красивые?

— Да такие же, как у нас. По две руки, по две ноги, головы из пальто торчат — точно видел.

— Нифига ты не понимаешь в этом! Чужие — это самое то!

— Ой, да ладно! В чём разница?

— Ты не понимаешь! Тут мы — это просто мы. — Антоха буквально на пальцах всё доходчиво разъяснил мне непонятливому.

— А там вы не вы?

— Да стой! Тут нас наши девки знают как облупленных. А тем можно что угодно наврать, и прокатит.

— Ну да. Скажешь, что ты лётчик-испытатель с орденом и кучей бабла. А они сразу поверят.

— Да причем тут бабки? — Точно, причем тут деньги? Союз, он не про деньги, он про строительство коммунизма. — Не лётчик-испытатель, но хотя бы разрядник по боксу. Или там крутой музыкант, в ансамбле играю.

— Антон, ты и так в ансамбле играешь. Какой смысл врать?

— Ну да, играю. Блиныч, ну как тебе объяснить…

— Короче, врать интересно! Они знают, что мы врём, сами врут, и всем так интересно. Вот. — Женька Сериков весьма беспардонно расставил точки над «ё». Зато честно сказал, что врать любит.

— И всё? Вот эти телодвижения и беготня в чужой район просто ради того, чтоб побыть не тем, кто ты есть? — Разочарование в моём голосе, кажется, отодвинуло парней от меня. Эдак я в изгоя превращусь, надо аккуратнее со словами — дети же.

— А ты не такой, что ли?

— Пацаны, врать просто так — скучно. Врать надо с пользой!

— Ха! Да он нам «Денискины рассказы» втирает! Я читал эту историю! Хорош сказки разводить, Мишка. Мы не такие тупые. Просто у тебя Ирка есть, вот тебе и завидно, что мы в соседний вагон пойдем к из девкам, а ты тут останешься со своей старой подружкой.

— Пацаны, вы меня раскусили! С меня бутылка.

— За слова отвечаешь?

— Да он сейчас сольётся, скажет — бутылка лимонада.

— Я что, идиот? Только вермуть вашу брать не стану. Куплю завтра нормальное столовое вино. Которое не для дури пьют, а для вкуса.

— Замётано, Корчага! За язык тебя никто не тянул.

— А где купишь-то?

— В Одессе. Насколько я слышал, в этом городе народ с возрастом не морочится, продают что угодно, лишь бы деньги были настоящие.

— А какие еще бывают?

— Тебе этого лучше не знать.

— Да что не знать! Вон Сашка трояк зеленой ручкой нарисовал — от настоящего не отличишь! И это у него была только зеленая ручка. А если бы у него цветные были?

— У него не только ручка, а еще и талант! Жалко, что он после восьмого в технарь уходит. Пропадет его талант.

— Ага, если он его развивать не будет. А то найдет красную ручку и червонец нарисует.

27 января 1982 г

Ну, привет, Одесса! Вот уж какой город не похож на Москву! Если Днепр в районе Киева можно сравнить с Москвой-рекой, ну хорошо, с четырьмя Москвами-реками, то Черное море, простирающееся до горизонта ни с чем сравнить нельзя. Грязноватая немного неряшливая и какая-то несерьёзная Одесса-мама встретила нас… Никак она нас не встречала. Как я выяснил, наш поезд бросил якорь не в самом городе, а в пригороде — поселке Котовского. Или Поскоте, как его называют местные. Ну и ладно, сейчас это пригород, а не какие-то дальние выселки, какими они были раньше. Жалко, конечно, что от стоянки поезда море не видно, но я уверен, нам его еще покажут. Море здесь — главный экспонат.

Если верить экскурсоводу, который в автобусе наговаривал нам обязательную информацию, то в городе достопримечательностей больше, чем в любом другом месте земли. И вообще, как я понял после очередной лекции, тут принято любить свой город. Не так, не через губу, как любят Киев или Москву, не со снобизмом, как в Ленинграде, а искренне и бесхитростно, изо всех своих сил. Экскурсовод в Москве отчитывает программу с жалостью к приезжим, которым не довелось правильно родиться. Киевляне любят свою родину гордо, вот они родились в Киеве, а чего добился ты? Ленинградцы… настоящие ленинградцы заразные сами, и других пытаются заразить своей болезненной любовью к холодному камню своего города. Не то одесситы, они гораздо добрее. Я даже подозреваю, что они не против, чтоб и я стал одним из них. Типа, стань одесситом, без лоха жизнь плоха! Скажете, нельзя по паре-тройке экскурсоводов судить обо всём населении? А кто мне запретит-то, у нас это, как его… свобода совести.

Что же вы так долго, дорогие товарищи, я уже устать успел! Почему не сразу с утра меня привезли сюда, на аллею славы? Гранитный шпиль памятника неизвестному матросу, возвышающийся над морем, выглядел достаточно скромно серым зимним днём на фоне серого застывшего моря. Пройдя по аллее мимо плит с названиями городов-героев, иду мимо самого памятника и упираюсь в кромку. А дальше внизу и впереди море! Серовато-белое, а трещинах льдин, скованное этой зимней стужей, но море. И ветер в лицо. Боже, как я люблю море!

— Корчагин, ты там окоченел? Чего стоишь, мы уже уезжаем!

Извините, пацаны, давно не видел старого друга. Ладно, поехали, что у нас дальше по списку? А дальше были катакомбы. Одесские, что примечательно. И конечно, самые лучшие, самые протяженные, самые запутанные. Одесситы они такие, что если у них что-то имеется интересного, то оно тут объявляется самым-самым. Сколько километров⁈ Да вы офигели! В случае с катакомбами, может, и не врут одесситы: всё-таки две с половиной тысячи километров тоннелей — это не просто дохрена, это представить невозможно. И сразу как-то пропадает желание шутить, и мы даже начали верить, что в этих тоннелях можно заблудиться насовсем.

Чтобы мальчишки реже гибли там, Советская власть постоянно замуровывает многочисленные входы в