Соловки. Коммунистическая каторга или место пыток и смерти - Иван Зайцев

* * *

Случалось, когда работы производились вблизи озера, что некоторые лесорубы, доведенные до бешенного исступления, как в только что приведенном случае, тайно убегали на озеро, там прорубали топором прорубь и топились.

* * *

Самые зверски-утонченные издевательства и пытки происходят обычно тогда, когда невыполнившие урок, остаются после рабочих часов доделывать свой урок и когда кто-нибудь из них, совершенно обессиленный, наотрез отказывается работать.

В этих случаях чекисты из надзора изощряются в применении своих мер принуждения к работам. Меры, придумываемые ими многочисленны и разнообразны, всех их не перечтешь. Расскажу лишь о наиболее оригинальных. Может быть это покажется некоторым мало правдоподобным, но я без колебаний заверяю, что сообщаемые ниже случаи общеизвестны среди соловчан; лично я слышал неоднократно.

Выше было сказано, что из числа служивших в надзоре на лесозаготовках особенно выделились своими жестокостью, зверством и изуверством трое чекистов: Воронов, Смирнов и Воронин.

Об их пытках рассказывали следующее:

Воронов применял прием замораживания. Если после обычных мер воздействия: ругань, угрозы и избиение; отказывающийся лесоруб упорствовал в своем нежелании работать, то Воронов приводил его на озеро, приказывал снять с него верхнее одеяние, оставив его в одном белье, ставил на лед и приказывал обливать его из ведра холодной водой...

* * *

Другой легендарный на лесозаготовках палач-циник был чекист Воронин, присланный на лесозаготовки для выслуги на предмет досрочного освобождения его с Соловков.

Время его палаческих подвигов относится к периоду наиболее интенсивной рубки леса и экспорта лесных материалов с Соловков.

Это было зимой 1926 года, когда как сказано уже раньше, было установлено приказом по УСЛОН право надсмотрщиков за выполнением лесорубных работ расстреливать на месте тех лесорубов, которые отказываются от выполнения урока, симулируют болезнь, увечат себя, или сделают попытку бежать с лесозаготовок.

Согласно этого приказа, если лесоруб, действительно, тяжело заболел и не может даже стоять на ногах, что при кошмарных антисанитарных и антигигиенических условиях бывало часто, то чекист из «надзора», как профан в медицине, подозревая симуляцию, имел право расстрелять заболевшего; или если лесоруб, доведенный глумлениями и издевательствами до бешенного исступления, отрубал себе ступню ноги, то надсмотрщик чекист имел право тут же расстрелять его; или если лесоруб бежал с работ в Кремль, пойманный особым оцеплением, окружавшим лесозаготовки, мог быть расстрелян при задержании.

По каждому из приведенных случаев были факты применения расстрелов по единоличному решению чекистов из «надзора». И вот в ту пору для точного выполнения этого «жестокого» приказа был сделан особый набор чекистов в «надзор» на лесозаготовки; был выделен самый махровый букет из Соловецкой чекистской корпорации, другими словами, отъявленнейшие мерзавцы с сатанинской душой и звериным сердцем...

В числе их и попал Воронин, уже ранее отличавшийся своими зверскими художествами.

Для принуждения отказывающегося лесоруба продолжать работу Воронин применял, изобретенный им особый прием в виде мерзко-циничного издевательства.

* * *

Предварительно сделаю пояснение слову «отказывающийся от работ». Этот термин в обиходе на Соловках у надсмотрщиков за работами (десятников, «надзора» и др.). В действительности, это не означает отказ от работ, как бы в форме капризного нежелания работать, при данных возможности работать.

Совершенно нет. В большинстве случаев отказывающийся от работы физически не в состоянии работать, — или тяжело болен, или сильно устал, утомлен и изнурен, или, что бывало часто, поморозил (ознобил) себе руки или ноги, а его все-таки принуждают работать.

* * *

Так вот, если кто-либо из лесорубов в партии Воронина отказывался работать при физической невозможности к этому, то Воронин пробовал сначала легкие меры принуждения (ругань, легкие побои) и, если отказывающийся упорствовал, то Воронин приказывал другому лесорубу выпустить свою мочу в кружку для воды (это часто делалось принудительно после двух-трех ударов палкой). Когда тот выполнял приказ, то Воронин приказывал отказывающемуся выпить мочу. Осыпая все время несчастного, может быть уже полузамерзшего лесоруба, отборной трехэтажной площадной бранью, Воронин предлагал ему на выбор одно из трех: или начать работу, или выпить мочу, или же, если не выполнит ни того, ни другого, то он расстреляет его.

Обычно, как передавали очевидцы, отказывающийся обещал как-нибудь работать. Никогда не было, чтобы кто-нибудь согласился пить мочу, и было, как говорят, два случая, когда, лесоруб заявил, что он все равно работать не может и не будет, и с бранью отказался пить мочу. Воронин в обоих случаях пристрелил тут же на месте...

Курьезнее всего суждения самих лесорубов об этом циничном издевательстве Воронина. Когда отправляли меня с Соловков в ссылку, то вместе со мной ехало несколько лесорубов. Дорогой они вспоминали часто о лесозаготовках, в том числе и о приеме Воронина. Они, отбывшие уже наказание и получившие скоро, некоторую свободу, рассуждая сейчас, усматривали в приеме Воронина как проявление сострадания с его стороны. Они рассуждали так:

«Некоторые лесорубы трусят сами себя искалечить и ждут, когда кто-нибудь изувечит их, или придавит деревом, чтобы был предлог попасть в лазарет.

Воронин хорошо учитывал психологию таких лесорубов, — почему избегал сильно избивать, чтобы не искалечить человека, а заставлял, пить мочу, тоже зная, что, никто не согласится, а будет как-нибудь работать. Оно так и было. Лесоруб понатужится, что-нибудь поработает... А там, смотришь, товарищи помогут. И человек остается здоров и невредим, а то мог бы быть калекой. Лишь в двух случаях лесорубы наотрез отказались работать, а также, конечно, и пить мочу... Ну, Воронин расстрелял их тут же на месте»[12].

* * *

В зимний период трупы расстреливаемых под шумок, самосудом, зарывают обычно в снег.

В конце весны, когда начинает таяние снегов в Соловецком лесу трупы эти оголяются в служат пищей для диких зверей.

Сказанные сейчас слова категорически подтверждаю, так как сам зарывал несколько раз трупы, открывшиеся после растаяния снега. Это происходило в такую пору. После освобождения меня из штраф-изолятора на горе Секирной я подлежал отправке в Кремль. Но у меня во время заточения на Секирной все вещи были разворованы. Я остался, буквально, в одном белье, в легком пальтишке, а на ногах летние сапожки. Предстояло идти пешком до Кремля 11 верст зимой, в декабре месяце, в сильный мороз. Администрация устыдилась, скорее убоялась, что мое появление в Кремле в таком виде вызовет разговоры среди заключенных. Вид у меня был ужасный; — как говорят, «краше в гроб кладут»... И как говорят, — «нет худа, без добра», — меня оставили на Секирной же вахтенным на Соловецком маяке. Служба самая «блатная» (легкая) на Соловках. И вот, будучи на Соловецком маяке, я мог свободно ходить в окрестностях в лесу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});