Биография Шерлока Холмса - Ник Реннисон

В том же году Уотсон занес в своих архивы еще только «Убийство в Эбби-Грэйндж»[91], на первый взгляд совершенное взломщиками, которые лишили жизни хозяина дома, сэра Юстеса Брэкенстолла. Холмс выясняет, при каких обстоятельствах на самом деле встретил свой конец «один из самых богатых людей в Кенте».

Это расследование почти наверное предшествовало поездке в Корнуолл, а значит, деятельность сыщика на протяжении большей части года покрыта тайной.

Следующие три года тоже способны повергнуть в отчаяние биографа. Надвигался новый век, и можно предположить, что Холмса буквально рвали на части. И тем не менее Уотсон посвящает нас лишь в четыре дела, пришедшиеся на 1898–1900 годы.

В 1898 год английский помещик Хилтон Кьюбит просит Холмса разобраться в тайне «Пляшущих человечков» – странных, нарисованных мелом фигурок, которые возникали то на дверных косяках, то на подоконниках его дома. Это дело не принадлежит к числу больших успехов Холмса. Хотя он разгадал напоминающую детские рисунки тайнопись и прочел сообщения, зашифрованные в фигурках, ему не удалось рассеять мрачные тени прошлого и предотвратить трагедию, которую они предвещали. Кьюбит погиб, его жена выжила лишь чудом.

В следующем году Уотсон записывает два случая – двойное убийство, очерк о котором он озаглавил «Москательщик на покое», и попытку выкрасть документы из дома Чарльза Огастеса Милвертона, которая сопровождается смертью шантажиста. Причем, как уже говорилось, реальное дело, стоящее за историей с Милвертоном, произошло десятилетием ранее.

В записях за 1900 год снова значится одно-единственное дело – случай с «Шестью Наполеонами», когда Холмс мастерски доискивается до подоплеки бессмысленного на первый взгляд уничтожения гипсовых бюстов императора. Это расследование – одна из вершин, которых сыщик достигает с помощью своего дедуктивного метода. И опять же любопытно, что Уотсон вновь не находит дел, которые мог бы сохранить для истории.

Возможно, у Холмса имелись причины ругать своего Босуэлла за леность, а может, по каким-то причинам сыщик был только рад, что его деятельность на рубеже столетий осталась вне поля зрения публики. Поддерживать мистификацию с гибелью в Рейхенбахском водопаде становилось практически невозможно. Слишком многие были посвящены в тайну. Холмс изыскивал другие способы сохранения анонимности, которую он считал непременным условием своей работы.

К 1900 году сотрудничество между Уотсоном и Конан Дойлом продолжалось уже более десятилетия. Возникшее после случайной встречи и светской болтовни за обедом, оно оказалось удачным. Уотсон, которого литературный мир интересовал мало, радовался готовности Конан Дойла взвалить на себя незавидный труд по пристраиванию рассказов и общению с редакторами и издателями, равно как и даваемому иногда писательскому совету. На глазах у Дойла его собственная спотыкающаяся литературная карьера пошла ходко, но он сознавал, что это следствие его работы с рассказами о приключениях Холмса.

Единственной ложкой дегтя в бочке меда был сам Холмс. Хотя по большей части сыщик игнорировал выход рассказов, в которых являлся перед читающей публикой, временами от бездействия и скуки он перелистывал приключения, опубликованные, пока он считался умершим. В таких случаях он обычно бывал недоволен то стилем, то характером публикации.

Дойл привык к тому, что на него периодически обрушивается шквал телеграмм Холмса. Сыщик, так и не смирившийся с мыслью, что очерки выходят в «Стрэнд мэгэзин», давал категорические указания, какими способами их можно было бы пристроить в более уважаемые и серьезные издания.

Писатель быстро понял, что, если не обращать на телеграммы внимания, Холмс вскоре отвлечется на новое расследование и забудет свое недовольство. Это на Уотсона обрушивалась основная тяжесть критики.

Холмс относился к запискам Уотсона с неизменным пренебрежением. Снова и снова он отказывался признавать требования публики, которую завоевали Дойл и Уотсон, предпочитая думать, что для очерков найдется более взыскательная аудитория, если только ей постараются угодить.

«У вас курс серьезных лекций превратился в сборник занимательных рассказов», – жалуется он в «Медных буках», а в рассказе «Убийство в Эбби-Грейндж» поносит «несчастную привычку [Уотсона] подходить ко всему с точки зрения писателя, а не ученого», которая «погубила многое, что могло стать классическим образцом научного расследования».

Пока он распаляется, а Уотсон устало готовится принимать порицания, которые слышал уже сто раз, Холмс в своем ворчании походит на привередливого университетского преподавателя, столкнувшегося вдруг с романчиком ужасов: «Вы только слегка касаетесь самой тонкой и деликатной части моей работы, останавливаясь на сенсационных деталях, которые могут увлечь читателя, но ничему не учат»[92].

Сотрудничество между Уотсоном и Дойлом стало к концу столетия настолько тесным, что за регулярными обедами «У Симпсона» на Стрэнде они обменивались и делились историями без тени параноидального страха перед конкурентом, характерным для многих других литературных тандемов.

Уотсон зачастую на удивление щедро распоряжается материалом, который приносили их с Холмсом приключения. (Во второй половине 1890-х годов Холмс, разумеется, наложил запрет на публикацию сведений о своей текущей работе, и Уотсон, возможно, не верил, что очерки, которые он иногда набрасывал вчерне, вообще увидят свет.)

«Убийство в Эбби-Грейндж», излагающее события «конца зимы 1897 года», было опубликовано не раньше 1904 года, но Уотсон явно рассказал о нем Дойлу гораздо раньше и нисколько не обеспокоился, когда друг использовал некоторые детали в повести, которую напечатал в 1899-м. Для любого поклонника Холмса близкое сходство дела леди Брэкенстол и рассказа Конан Дойла «Б.24», появившегося в «Стрэнд мэгэзин» в марте того же года, очевидны.

Хотя никакие сведения о деятельности Холмса в период между его «воскресением из мертвых» в 1894 году и рубежом столетия не стали достоянием широкой публики, его слава не поблекла.

Уотсон часто неверно расценивал двоякое отношение своего друга к такой известности. На взгляд Уотсона, Холмсу никогда не хотелось быть известной личностью. «Пополняя время от времени записи о моем старом друге, мистере Шерлоке Холмсе, новыми удивительными событиями и интересными воспоминаниями, – замечает он в „Дьяволовой ноге“, – я то и дело сталкивался с трудностями, вызванными его собственной неприязнью к гласности».

Уотсон имел обыкновение принимать за чистую монету нотации Холмса о вульгарности общественного признания, продолжая верить, что «этому угрюмому скептику претили шумные похвалы окружающих», даже когда налицо были явные доказательства обратного. На самом деле Холмс был из тех, кто наслаждается криками «бис» и огнями рампы.

К первым годам нового века Холмс начал приобретать экстраординарную мировую славу, которой жаждала и которой чуралась его противоречивая натура. Благодаря в основном Дойлу рассказы Уотсона получили известность по обоим берегам Атлантики.

Начали появляться их театрализованные версии, и лучшие актеры страны всерьез подумывали о том, чтобы воплотить образ сыщика на сцене. И сэр Генри Ирвинг, давний друг Холмса, и Герберт Бирбом Три прикидывали, не поставить ли им пьесу о Холмсе, которую написал Дойл, возможно при участии Уотсона. Пока они размышляли, права были куплены для американского актера Уильяма Джиллета.

Переговоры о продаже прав проходили непросто: они затянулись на месяцы, и все три договаривающиеся стороны устали от проволочек. Когда Джиллет предложил внести значительные изменения в текст и даже послал через Атлантику телеграмму с поразительной идеей: пусть, мол, в этой драме Холмс женится, Уотсону и Дойлу было уже почти все равно. Холмс же, как это случалось часто, разыгрывал величественное безразличие к своей публичной репутации. Дойл ответил телеграммой: «Можете его женить, можете его убить, делайте с ним что хотите».

Джиллет, теперь работая с полного, пусть и раздраженного одобрения Дойла, поставил пьесу. За последующие несколько десятилетий он сыграл в ней более тысячи раз[93]. В 1901 году пьеса, опять-таки с Джиллетом в главной роли, пошла в лондонском театре «Лицеум», где Холмс выступал с труппой Ирвинга почти тридцать лет назад.

Нарождающаяся киноиндустрия вывела Холмса на экран уже в 1900 году в короткометражном фильме «Шерлок Холмс недоумевает». Он длился всего сорок девять секунд.

Возможно, самой двусмысленной данью растущей славе Холмса стало то, что по меньшей мере один преступник почерпнул вдохновение в очерках Уотсона и на их основе придумал собственную аферу. Чего не предвидел «Убийца» Эванс, так это того, что его преступление будет расследовать Холмс, но вполне очевидно, что преступный гений из «Трех Гарридебов» взял на заметку мошенничества, описанные в «Союзе рыжих» и в «Приключении клерка».