Десант из прошлого - Эдуард Кондратов

— Это бывает… У меня тоже, сынок, сердце жа-алостливое… В особенности, как выпью. О чем это я? А, про это самое, про любовь… Так вот, годиков двадцать назад была у меня одна…

— Ладно тебе, опять понес… Было да сплыло, чего толковать. С тобой о чем ни заговори, все на себя переводишь. Ты вот скажи лучше, как мне быть, чтоб до конца контракта не разлюбила? Нам здесь торчать еще ой-ой-ой сколько, а видимся мы с ней всего раз в неделю. Боюсь я.

— Правильно боишься… Женщины, они — ух! Я, голубок, на своей шкуре это испытал… Погоди, погоди, не кривись!.. Не стану свои истории рассказывать, нужен ты мне… Чтоб не забыла, говоришь? Очень сложный вопрос. Помочь я тебе, конечно, помогу, но только без прочистки мозгов не обойтись… Подмигни-ка бармену, сынок… Вот так-то лучше.

— Ну, и хлещешь же ты, Вилли… Будто воду. Ну, давай, давай выкладывай, старина. Раскошелься опытом…

— Вот тебе первый совет: попробуй, сынок, подзаработать выходных деньков на матриях. А? Что, хорош совет? Глядишь, матриота отхватишь, пусть даже второго класса, неважно. Уж если ты дважды в неделю в Уголок Радостей заявляться начнешь, не позабудет небось. Да и смекнет, что нет выгоды тебя терять: жалованьице-то у матриотов — будь здоров. А они, женщины, насчет такого смекалисты…

— Ишь, старина, куда тебя занесло! На своих ребят язык не повернется доносить. Совесть не позволит. Иди ты подальше с такими советами.

— Да ты не лезь, не лезь в бутылку-то… Ты старших слушай и на ус мотай. Будто я тебя на худое толкаю, чудак ты. Зачем же на друзей доносить? Ты на поганцев клепай да на чужих, кого не жалко. На Римсона, наставника нашего, положим. Ведь сволочь он, правду я говорю, сынок? Орет, кричит, мордует народ почем зря. А ты на него — хлоп! И задымился наш родненький людям на радость…

— А что я скажу? Спросят меня о Римсоне, когда, мол, и как…

— Пс-с-ст! Никто не спросит, голубок, некому спрашивать-то. Стоит белый магнитофончик — Копилка эта самая. Нажми кнопку и вали, что в башку придет… Насчет политики, дескать, плохо отзывался Римсон и так далее. А боишься начальника задеть, так русского морячка им преподнеси, ему все одно ничего не будет. Скажи, что видел его возле порта, шпионил-де. Мы же с тобой его там видели, так ведь? Симмонс говорит, что морячок вокруг Площадки чего-то блукал, принюхивался… Присочини капельку — вот и матрия, лишнее свиданьице.

— Врать я не буду, Вилли. Не люблю и не хочу. И вообще катись ты, Вилли, со своей Копилкой. Мне электрики говорили: матрос — отличный парень. Компанейский и простой. На свое начальство русское — на этого самого профессора — нуль внимания, знать его не хочет. А с рабочими нашими — как свой, душа нараспашку.

— Хитрый он, сынок, хитрый. Ну, какое он ему начальство теперь? Пленник несчастный, а не начальство. Того и гляди, опять за проволоку упрячут. Вот он и подальше от него: я, вроде, и никакой не коммунист, я с вами жить хочу, на острове… Чует, где сила, вот и льнет. И денег ему подкинули. А насчет того, что врать стесняешься, так это ты напрасно. Все врут, кому выгодно. И покрупнее врут, сынок, покрупнее. Думаешь, насчет республики нашей не вранье? Сам посуди, кто и когда деньги просто так разбрасывал? На кой ляд им для нас всякие трали-вали устраивать — телевизоры, и Уголок Радостей, и прочее? А вот для чего: чтоб посапывали мы в тряпочку и всем довольны были. И в их дела не лезли. Мы и не лезем, ни к чему ведь это нам, а? Да если б мне сейчас и сказал кто: вот, мол, тайные ихние секреты, гляди, — я и глаза бы закрыл. Не хочу! — ответил бы. Мне без того неплохо…

— Знаешь что, Вилли? Давай-ка еще выпьем. Послушаешь тебя — зубы болеть начинают…

* * *

— Такова обстановка в целом. Есть несущественные детали…

— Не надо. Не понял главного: зачем вы это сделали?

— Намерения корабля были неясны. Находился в угрожающей близости: около трех миль. Продолжал движение в направлении порта. Я опасался наличия на борту сильной наблюдательной аппаратуры.

— Все-таки можно было выждать еще.

— Нет. Есть еще мотив: дурной пример заразителен. Если бы он благополучно ушел, завтра отважились бы другие. Дошло бы до высадки.

— Так. Но тогда лучше было бы его…

Молчание.

— Вы меня слышите?

— Да. Я вас понимаю. Я об этом думал. Но решиться не мог. Напоминаю о принадлежности корабля.

— Вы хотя бы уверены, что он ничего не передал?

— Уверен. Мы забили эфир.

— Хорошо. Что сделано, то сделано. Но это серьезное осложнение. Теперь нам надо особенно спешить. События могут обернуться как угодно. Мы не имеем права рисковать. Достаточно того, что вы уже дважды получали отсрочку.

— Вас понял.

— До свидания.

(Во время этого разговора собеседники не произнесли ни слова, ибо их разделяли тысячи миль. Обмен радиограммами, закодированными шифром «К — М — К», происходил 18 августа с двадцати трех часов пятнадцати минут до двадцати трех часов двадцати пяти минут по фроянскому времени.)

Глава VI

ЧЕТВЕРТЫЙ ВАРИАНТ

Плотная, давящая духота. От табачного дыма щиплет глаза, першит в горле. Но этого никто не замечает. Четырнадцать человек, осунувшихся, заросших щетиной, сидят на кроватях. Двое стоят — один облокотился о подоконник, другой ссутулился в проеме открытой в коридор двери. Они следят, чтобы никто из охраны не подслушал. Здесь, в прокуренной комнате, собрались полномочные представители всех кубриков, где живут русские пленные с «Иртыша». В длинном, наполовину врытом в землю бараке, искусно замаскированном сверху под заросший кустами холм, всего семь комнат — кубриками их по привычке называют сами моряки. В каждой из них стоит стол, три пластмассовых стула, одна к другой вплотную — восемь-девять коек, похожих на носилки с деревянными ножками. Только комната номер три рассчитана на троих — здесь поселили научного сотрудника Феличина, врача Гарчика и капитана Щербатова. Да Инга Горчакова живет в каморке без окон.

Пошел шестой день плена и четвертый день голодовки, объявленной русскими в знак протеста. Утром, после того как солдаты невозмутимо унесли бачки с бульоном и рисовой кашей, Николай Иванович Щербатов, пошатываясь от слабости, прошел по всем кубрикам и сообщил экипажу о совещании, которое состоится вечером в его комнате. Поскольку всех она не вместит, Щербатов предложил направить к нему по два человека от кубрика. Разговор будет серьезный: надо решать, что делать дальше. Поэтому делегаты должны прийти на совещание с конкретными соображениями.

И вот уже около часа в кубрике номер три кипят страсти. Особенно горячится широкоскулый коренастый сигнальщик Иван Чепрасов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});