Волчонок - Леонид Кудрявцев

Быстрее, быстрее…

Он успел точно к тому моменту, когда его люди устроили расстрел очередной твари. Причем эта змея была больше всех предыдущих, она почти полностью закрывала проход, а пули, попав в ее тело, казалось, тонули в нем, не причинив никакого вреда.

Командир абордажников был в пяти шагах от Ковальского, когда тот, в горячке боя, выкрикивая какие-то немыслимые ругательства, сорвал с пояса гранату и швырнул ее в змею.

— Отставить! — крикнул Сахо.

Вот только приказ запоздал.

49

Ё-ке-лэ-мэ-нэ!

Кто-то из преследователей рванул гранату!

Идиоты! Имбицелы! Отморозки!

Антон вскочил на ноги и, метнувшись к проходу в камеру дроков, ударил плечом в закрывшую его перегородку.

Ну конечно, разбежался.

Эту плиту, похоже, нельзя было своротить даже вдесятером. Так что случилось? Почему закрылись проходы? И когда откроются? Причем второе гораздо важнее первого. Хотя бы потому, что кое-какие предположения тут высказать было можно.

Взрыв гранаты.

Поскольку корабль является живым существом, а взрыв нанес ему серьезный урон, он, очевидно, принял кое-какие защитные меры. В первую очередь постарался изолировать тех, кто причинил ему боль. Тут вроде бы все понятно.

Что дальше-то делать? Он не может проникнуть в камеру дроков и их разбудить. Преследователи? Нет, эти зря времени терять не будут. Они попытаются пробить перегородки. Как? Гранатами? Вряд ли. Они уже испытали это оружие и убедились, что его использование в корабле приводит к осложнениям.

Однако разве у них мало другого оружия, помощнее автоматов? Пробегая ко входу на корабль, он, например, заметил нескольких воинов, вооруженных лучевиками. Для ближнего боя это оружие не очень подходит. Им удобно выжигать снайперов или уничтожать укрепленные точки. Еще им можно прожечь в роговой пластинке дыру любого размера. И быстро, очень быстро.

Антон попытался прикинуть, сколько у него осталось времени. Вряд ли преследователи тащили эту штуку с собой. Значит, они вынуждены будут принести ее в корабль с Земли. А вот дальнейшее будет происходить очень быстро. Сколько их разделяет перегородок? Две, три? Их можно прожечь за пару минут. Значит, времени у него фактически только до того момента, когда преследователи вооружатся лучевиком.

Что делать? Как их остановить? Как разбудить вовремя дроков? У него нет оружия, чтобы пробиться сквозь перегородки. Что остается? Поднять лапки кверху и ждать гибели? Не слишком ли большая радость для преследователей?

Но как он может их остановить? Это невозможно.

Антоном овладело отчаяние. Сев неподалеку от входа в туннель, в котором спали дроки, он прислонился к стене спиной, еще раз удивившись ее податливости, взглянул наверх, где на потолке ярко горели круглые, размером с голову взрослого мужчины, пятна фосфоресцирующих бактерий.

Будь с ним Дядюшка-волк, уж он бы смог что-нибудь придумать. А если нет, то им вдвоем было бы легче умирать. Веселее. Да и преследователей с собой удалось бы забрать больше.

Нет, это не выход. Умирать, пусть даже забрав с собой нескольких преследователей.

А как тогда быть?

Так, что у него есть? Автомат, пистолет… Они сейчас бесполезны. Нож… Ну не ножом же прорубать себе выход? Он просто не успеет его сделать.

Что тогда?

Антон сильнее привалился к стенке, и она еще больше подалась.

Нож… стенка…

Любопытно.

Ну хорошо, рассуждал Волчонок, корабль — живое существо, и он зря об этом забыл. Живое существо, выполняющее функции летательного аппарата. То есть он сейчас находится внутри живого существа, каждый орган которого выполняет еще некие функции, необходимые для его полета. Кровь, шкура, кости, нервы… Нервы, выполняющие функции кабелей. Можно поклясться, что нервы корабля служат, как и положено, для передачи определенных импульсов, для управления им с помощью этих импульсов.

Что ему сейчас нужно? Правильно, ему необходимо добраться до стража сна, который, как ему сказали, наполовину врос в стену, стал ее частью. Возможно ли, что он соединился и с нервной системой корабля?

Запросто.

А ему, Волчонку, стало быть, нужно…

Хорошо понимая, что его план почти наверняка обречен на провал, Антон все-таки достал нож.

Собственно, у него, как и у некоей лягушки, было два выхода. Либо сразу пойти ко дну, либо попытаться сбить из молока масло. Надо сбивать, пусть даже надежда на это очень мала.

Нет, конечно, до нервной системы корабля он, скорее всего, доберется. Для этого, как он понимает, надо лишь взрезать кожицу стены, здесь, в самом нутре корабля, не очень толстую. Взрезать и углубиться в мякоть. И где-то там, не очень глубоко, должен быть хотя бы один нерв.

Что случится, когда он прикоснется к нему рукой? Почему он решил, будто это обеспечит ему связь с кораблем, вход в его систему? Может быть, она построена совсем на других, неприемлемых для человека принципах? А вдруг…

Время. Раздумывая и гадая, он теряет время. А его не так уж и много.

Действовать.

Антон повернулся к стене и вонзил в нее нож. Первым делом надо было очертить контур, по которому он будет отгибать ее кожицу. Этот контур должен быть определенного размера.

Вот так…

50

Медленные раздумья. Пляски допотопных китов, попытки собрать воедино развалившуюся на куски звездную мозаику. Сытый полусон-полуявь. Отторжение пытающегося подчинить себе, шершавого, как наждачная бумага, настоящего, вторгающегося в его постоянное мечтательное удовольствие оттого, что можно жить и ни о чем не думать. Даже о пище.

О ней подумают другие. Те, кто, забравшись в его тело, наивно считают себя победителями.

Пассажиры.

Пусть считают. Лишь бы не докучали своими просьбами, лишь бы не мешали спокойно жить, лишь бы хорошо обращались с его телом и не гоняли его попусту через пространство, лишь бы заботились о его насущных надобностях.

Кто именно? Тоже не имеет никакого значения. Они, живущие внутри, называющие его космолетуном, кажется, делят друг друга на плохих и хороших. Причем каждая группа совершенно искренне считает себя хорошей и делающей правое дело, а всех остальных плохими.

Доводы и аргументы? Да запросто и сколько угодно. Реальное положение дел? Все они в одинаковой степени глупы и с одинаковой частотой совершают самые подлые поступки. Что делать и чью принять сторону? Ничего и ничью.

Просто жить дальше, зная, что в твоем теле копошится приличное количество пустых и никчемных созданий, дела которых тебя ни в коей степени не касаются. Лишь бы они выполняли свои обязательства в отношении твоего безбедного существования.

Может, с кем-нибудь поговорить?

Просканировав окружающее пространство, космолетун обнаружил собрата, находящегося на самой границе возможного общения.

— Привет, как дела?

— Хорошо. А у тебя?

Ответ пришел с крохотной задержкой.

К чему бы это? Может быть, дела у собрата на самом деле не блестящи? Может быть, он в действительности не хочет общаться? Или ему это только кажется? Вдруг он ушел в страну мечтаний слишком далеко и не сразу сумел из нее вернуться?

— Великолепно. Это первый мой рейс.

— Вот как? Ну, тогда удач тебе и приятных пассажиров.

Все, конец связи. Поговорили. Неплохо, надо сказать. Особенно для него, для первого рейса. В котором его уже считают равным, в котором он может рассчитывать на общение.

Вот и замечательно. А теперь…

Пляска китов, мечтания, уход в мир иллюзий и приятных ощущений. Уход, медленный и неотвратимый.

Стоп!

Что-то происходило. Кажется, одна команда этих, живущих у него внутри безумцев надумала ради развлечения поохотиться на червей-прислужников.

Ну-ну… к чему это, интересно, приведет? И далеко ли они на нем уедут, если оставят без прислужников, если некому станет следить за его состоянием? Любопытно… Хотя если немного подумать, то ничего особенного в этом нет. Ну, убьют нескольких червей, а потом вынуждены будут их в ускоренном темпе воспроизводить.

Обычная пассажирская суета, не стоящая внимания, пока еще не опасная, не требующая проявления ни малейшего волнения. А жаль… Испытать в самый первый полет какие-нибудь необычные ощущения было бы забавно. Кажется, при этом учащается работа очищающих воздух камер, а еще вроде бы жидкость, разносящая по всему телу силу, начинает течь быстрее… и как бы это… бурлит, да?

И боль. Говорят, при этом может быть боль. Не такая, при которой, допустим, болит один узел, а настоящая, большая боль. Наверняка она еще более неприятная, чем обычно, но вдруг все не так, вдруг она также несет в себе некую пищу для мечтаний? И возможность познания… Разве он может отказаться от этого во время своего первого полета? И может ли он считать себя настоящим космолетуном, если не побывал ни в одной переделке?