Халява для лоха - Ирина Майорова

Таврин хмыкнул. Вроде не так уж Бурмистров пьян, чтобы этакую чушь нести.

Геннадий понял, что необходимы пояснения, и смущенно добавил:

– Не знаю, как сказать… Понимаешь, поначалу я ее как обузу воспринимал. На себя злился… что на улице подошел, потом домой к себе притащил. Когда к Станиславе отвез и старуха ее приняла, решил: все, умываю руки. Но как их бросишь-то? Бабку столетнюю и девчонку не в себе, считай – инвалида. А я как-никак мужик, врач к тому же… Короче, я и сам не заметил, как привязался к обеим: и к Станиславе, и к Ольге. Попытался анализировать: может, это потому, что помог? Известно же, больше всего человек любит тех, кому добро сделал. Но вот сегодня наконец понял. Нет, не потому. Меня к Ольге как к женщине тянет. А вдруг она своего друга сердечного вспомнит? Дегтярев ведь ей не отец и не брат, я правильно понял?

Таврин кивнул: правильно.

– Вот то-то и оно, – тяжело вздохнул Бурмистров.

А «асы» тем временем успели сменить тему, и теперь профессор Федулов наезжал на кандидата наук Гольдберга:

– Ты своим талантом – недюжинным, между прочим, – помогаешь разлагать нацию, делаешь из людей примитивных дураков, для которых одна радость в жизни – купить и потребить купленное. А иногда даже и не потребить, просто купить – пусть будет!

– Ты не прав! – защищался Михаил Иосифович. – К тому же сам прекрасно знаешь, человека с высоким интеллектом, духовно богатого, с твердой позицией не так легко заставить сделать что-то против воли.

– Ты сейчас рассуждаешь, как пойманный милицией вор-карманник или грабитель, – парировал Федулов и, растопырив пальцы, противным голосом прогнусавил: «Да ты че, начальник! Я ж у нормальных-то людей кошельки не тырю, а лохов сам Бог велел уму-разуму по­учить!»

– Ты меня еще к преступному миру причисли, – обиделся Гольдберг. – Вот скажи: тебя самого реклама хоть раз к какой-нибудь никчемной покупке сподвигла?

– Ты хватил! Я, между прочим, психологию не хуже тебя знаю, а потому защищен. Вроде как защищен. «Вроде» – потому что пару раз ловил себя на том, что в магазине моя рука сама собой тянется к барахлу, рекламой которого последние полгода меня каждый день достают из ящика. Заметь, не состав смотрю, не в технических характеристиках пытаюсь разобраться, а хватаю – и в тележку. И это я, один из ведущих специалистов в области психиатрии, психотерапии и неврологии! А что говорить о простых смертных, ничего не ведающих о ваших подлых приемчиках?

– Да почему подлых-то?! – Гольдберг в сердцах бросил на стол салфетку. – Мы что, жизнь людям калечим? Психику уродуем? Сам же говоришь, они счастливы, когда покупают, когда несут красивые пакеты из магазина. Вот и выходит, что мы дарим людям радость от осознания содержательности их жизни… Коммунистиче­скую идеологию с ее верой в справедливость, упорядоченность мира у народа отобрали? Ото­брали! А взамен что? Ничего! И люди растерялись. Мир оказался разорванным на куски, живущим по неизвестно каким, но уж точно не альтруистическим законам и правилам. Как в таком существовать? Как вообще понять, к чему стремиться? Да если хочешь, если б не реклама, не все эти мыльные оперы, у нас в стране и самоубийств бы на порядок больше было, и преступность бы за все мыслимые пределы зашкаливала! А так человек видит на экране большой ухоженный дом, в нем счастливую семью, красивых, здоровых детей. Видит и думает: а ведь у меня вот так же может быть, ведь и я такого достоин. И у него уже есть цель, есть пример…

– Вы, между прочим, и почившую в бозе коммунистическую идеологию на службу себе и своим заказчикам пристроили! – не дал Гольд­бергу развить мысль профессор. – В каждой второй рекламе: «Тот самый чай!»; «Такой кефир мой муж любил пить, когда ездил в пионерлагерь!»; «Такое масло делали, когда я была совсем маленькой!». Эксплуатируете народную ностальгию по старым, стабильным временам, окунаете людей с головой в детские светлые воспоминания – и тут же информацию о своем товаре пихаете! Раньше хоть только продукты подобным образом рекламировали, а теперь, вон, до стирального порошка добрались. А дикторы! Дикторы еще советского телевидения, которых вы в свои ролики тащите! Народ же, особенно старшее поколение, их слова как установку, как приказы партии и правительства воспринимает!

– Между прочим, ты своей обличительной речью подчеркнул мою же правоту! Потому как каждый человек, вспоминая себя в юном возрасте, хоть ненадолго становится лучше…

– Чего ты передо мной-то ваньку валяешь? – снова прервал Гольдберга Федулов. – Перед самим собой оправдаться пытаешься?

– Не в чем мне оправдываться!

– Знаешь что? Послал бы я тебя далеко-далеко, да не буду. А посоветую съездить в Питер, в НИИ Бехтерева. Там в отделении неврозов шопоголики лечатся. Я в этом НИИ недавно был. После научной конференции к знакомому доктору заехал. Насмотрелся, наслушался… И вот что я тебе скажу: шопоголизм – это действительно болезнь, причем пострашнее алкоголизма и наркомании.

– Ну это вы, Велимир Константинович, загнули! – позволил себе вмешаться в разговор старших коллег Бурмистров.

После всего совместно выпитого такое пани­братство со стороны молодого коллеги мэтров ничуть не оскорбило.

– А вот и нет! – горячо возразил Федулов. – Механизмы зависимости у этих групп одинаковые, но если у алкоголиков и наркоманов в периоды жесточайшего похмелья может по­явиться желание избавить себя навсегда от этих нечеловеческих мучений…

– Повеситься, что ли? Или такую дозу водки или героина принять, чтобы сразу в гроб? – с сарказмом поинтересовался Таврин, решивший внести свою лепту в оппонирование профессору Федулову.

– Пойти к врачу и попросить по­мо­щи! – с вызовом ответил профессор. – Начать лечиться! А у шопоголика таких мыслей не возникает. Потому что после похода по магазинам, то есть принятия дозы, ему плохо не бывает. Ему бывает очень хорошо! Он снял напряжение, но в отличие от собратьев-наркоманов ему не грозят ни похмелье, ни ломка – это раз, и его поведение одобряется обществом – это два. У нас же на каждом шагу растущая покупательская способность россиян преподносится как едва ли не главное подтверждение роста экономики и укрепления мощи России! Вы послушайте речи ведущих политиков! Сплошные дифирамбы гражданам-потребителям! – Федулов перевел дух и продолжил уже без надрыва: – У алкоголиков и наркоманов бывают моменты просветления, когда они чувствуют свою вину перед близкими, перед обществом, наконец. Им стыдно за свое поведение, которое считается асоциальным. У шопоголиков же этого осознания вины нет – напротив, они чувствуют себя патриотами, которые своей покупательной способностью чуть ли не поднимают престиж Родины.

– И что, этот патриотизм ими как раз и движет? – с легкой издевкой уточнил Таврин.

– Отнюдь. Я сейчас говорю о том, почему после приобретения горы ненужных вещей им не бывает дискомфортно в моральном плане. А движет ими, как я уже говорил, желание снять эмоциональное напряжение. Как и всеми попавшими в какую бы то ни было зависимость – алкогольную, наркотическую, игровую. А напряжение возникает из-за того, что люди не находят в себе мужества, сил решать реальные проблемы, прячутся от них. Куда ведь проще вместо того, чтобы начистоту поговорить с прессингующим тебя начальником, выяснить, что именно не устраивает в тебе босса как в подчиненном – пойти и нажраться как свинья. К этому приему чаще всего прибегают мужчины. К бессмысленному шопингу – по большей части женщины. Кстати, именно дамы являются и главными потребительницами рекламы, которая архиуспешно этот недуг в них развивает.

– Ну вот, опять! – с досадой поморщился Гольдберг. – Опять ты…

– А чего опять-то? – перебил коллегу Федулов. – Я тут по возвращении из Питера зашел в книжный и прикупил пару книг по психологии рекламы. Если бы рекламисты всего десятую часть описанных там приемов использовали, их деятельность следовало бы признать диверсионной, подрывающей основы общества, деформирующей человеческую психику… А они, то есть вы, используете все!

– Велимир Константинович, ответьте мне на такой вопрос, – попытался хоть чуть-чуть охладить не на шутку распалившегося профессора Таврин. – Выходит, эта болезнь присуща только обеспеченным слоям общества, так? Ну, тогда ничего страшного. Во-первых, богатых у нас не так уж много, а во-вторых, ну и пусть они тратят свои несметные бабки куда и как хотят. Какие-то крохи от их шопомании бедным – в виде налогов от продаж и прочих отчислений в казну – вернутся!

– Дорогой мой! Если бы все было так, как вы говорите! Беда в том, что этой мании подвержены все слои, вне зависимости от толщины кошелька! И если жена крутого бизнесмена, проводя в магазинах по нескольку часов в день, после таких шоповылазок привозит в поместье пару новых норковых шуб, с десяток эксклюзивных сумочек, с полсотни туфель и прикроватный коврик стоимостью в полмоей клиники, то, говоря попросту, и фиг с ней. Своим близким она ущерба не наносит. Пока она бегала по бутикам, муженек втрое больше заработал или – наворовал. Но когда тетка с доходом в десять тысяч рублей и тремя детьми на шее идет и покупает на все имеющиеся наличные открытки, брелки и гору кофточек по десять рублей штука… Причем кофточек, которые никто никогда, и она в том числе, не наденет! И потом ей не на что кормить детей! Вот в чем беда-то! И тетка эта даже не испытывает перед голодными чадами вины: она ж деньги не пропила, не в автоматах проиграла, истратила в магазине, с радостной улыбкой отдала на кассе, то есть вела себя как сотни красоток из телероликов, которых реклама представляет как прекрасных матерей и замечательных хозяек.