Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Жаль… Могли еще чего-нибудь провернуть. А за какие грехи, если не секрет?
– Да чего уж там… Не секрет. В казино с Андрюшей пристроились. Правда с нами депутат один играл. Вот и замяли дело. Потом немного отдохнули. Магазин теперь у нас антикварный. На Гертрудес он.
– Та же скупка краденого, но с дыханием старины.
– Умник… Твое здоровье, кстати. Но красиво ты нас, красиво…
– Прости, старина. Я не вас, я государство. Все по обоюдной любви.
– Бывай. И заходи в гости. Мы на Гертрудес. Ты просто так заходи.
Голова развратной женщины
Меня устраивал только дубль. Зары прокатились по укрытым лаком восточным завиткам и замерли на четыре четыре. Игорь что есть силы врезал кулаком по ладони.
– Миха, ну не может так везти!
– Да ладно… Три дня подряд у меня выигрывал.
К беседке подбежал запыхавшийся Велиев. Пилотка набекрень, уши красные.
– Товарищ сержант! Срочно… Ротный вызывает, срочно!
– А ты говоришь, везет, Игореха.
Громко хлопнув доской, я направился в сторону казармы. Рядышком семенил Велиев:
– Товарищ сержант. Капитан Соловьев просил бегом.
– Ну если только просил, то можно и не бегом. А вот если бы приказал…
Крики Помидора были слышны метров за пятнадцать от крыльца. Монолог был известен: «Молчать, сволочь! Все равно плохо кончишь! Жаль, сейчас не война!» И как он эту войну еще не накаркал? В дверях встретил дежурного по роте, Андрея Полесова.
– Помидор в каптерке шмон устроил. Вроде нашел палево какое-то, – обронил Андрей.
– Лучше бы он мину без щупа нашел разок, – говорю.
По полу каптерки были разбросаны вещи. Спортивные костюмы, кроссовки, бархат и металлические уголки для дембельских альбомов. У стены понурив головы стояли сержанты Маликов и Козырев.
– Разрешите войти товарищ капитан? – обратился я к ротному.
– А-а-а… Войти-и-и? Входите, входите. Маликов и Козырев, с вами разговор будет продолжен чуть позже.
Я даже не заметил, как они исчезли. Закрыв дверь на ключ, капитан Соловьев подошел к одному из стеллажей. Рывком сдернул с полки «дипломат» черного дерматина.
– Не догадываетесь, что внутри дипломата, товарищ сержант? – Басы пошли на усиление. – Я спрашиваю! Что, по-вашему, находится в «дипломате», принадлежащем рядовому Сабитову?
– Не могу знать, товарищ капитан! Но надеюсь, не анаша, носки или документы особой важности.
– Паяц!!! Паяц и мерзавец!
Первый раз видел дрожащие руки Соловьева. Хотя нет… Было. После того как он по пьяни бабку-станичницу «москвичом» протаранил. Открыв чемоданчик, ротный выудил глянцевый прямоугольник. Фотография замерла в считаных сантиметрах от кончика моего носа. Я вспомнил покойного дедушку. Его незабываемые рассказы, прогулки по берегу моря. Вспомнил слезы мамы и стенания бабушки в день его скоропостижного ухода… На миг воскресил в памяти толчок на борт, после которого хрустнули две берцовые кости моей правой ноги. Мне полегчало. Приступ смеха был жестоко подавлен.
– Ого-о-о, – протянул я, сыграв изумление.
– Что, б****, ого?! Что это, товарищ сержант?
Идиотский вопрос. Будто он слепой. Сам он не видит, что это. На черно-белой фотографии размером со страницу журнала «Вокруг света» застыло лицо красивой брюнетки. Пышные букли, ресницы длиной с побеги молодой травки. И чувственные, пухлые губы… И эти чувственные пухлые губы смыкались на массивном члене. А он был черным. Будь фотография цветной, запечатленное удовольствие выглядело бы несколько эстетичнее.
– Мое терпение не танковая броня. Но я еще раз задам вопрос. Что это, товарищ сержант?
– Голова развратной женщины, товарищ капитан.
– А что за черная мерзость торчит из головы развратной, как вы изволили выразиться, женщины?
– Ну почему же мерзость? Каждый день в руках держим, товарищ капитан. И не по одному разу. А потом… Я не расист. Мы же записываем лекции, в которых говорится о том, что все люди братья вне зависимости от цвета…
Договаривать не имело смысла. В целях своей же безопасности. Лицо Помидора было искажено пуще обычного. И краснота на этот раз выглядела неестественно. Как будто Соловьева вот-вот должно было разорвать от высокого внутричерепного давления. Взяв на душу очередной грех, мысленно понадеялся на инсульт. А еще попросил Господа не давать добро на начало военных действий. Исполнилось только второе желание. Репродуктор промолчал.
А голову женщины внезапно разорвало на две части. Детородный орган невидимого африканца постигла та же участь. Когда все, что осталось от фотографии, уместилось в кулаке, Помидор воплем подвел итог беседы:
– Трое суток ареста!
Смех придушить удалось. С протестом – нет, с ним справляюсь редко. Он всегда сильнее моего внутреннего голоса.
– А мне-то за что? Сабитов дрочит, а я за него сутки тянуть должен…
– Ну ничего, ничего… И ты додрочишься. Начнется война, до оружейной комнаты добежать не успеешь.
Поначалу я хотел Сабитова взгреть. Но пожалел. Многие бойцы могли предаться сладостным воспоминаниям, пофантазировать. А он из аула. Кроме ишаков и баранов, вряд ли что из живности щупал. Вот и носился бедолага в каптерку за вдохновением. А вдохновение не пощадили…
Аура удачи
Джекпот висел уже больше месяца. Восемь тысяч баксов на играющем красками табло. Предыдущий за три недели слетел. Куш снял какой-то любитель. Вложил в электронное жерло несколько латов, а из игральни его пьяного и счастливого выносили. В уголке зала беспокоила Фортуну старушка Расма. Сухая, высокая, с аккуратной стрижкой и накрахмаленным воротничком салатовой блузки.
У Расмы небольшой ларек по продаже янтаря в гостинице «Рига». Застывшие слезы вековых сосен охотно покупают иностранцы. Бизнес маленький, но доходный. Янтарь тянут контрабандой из Калининграда, здесь обрабатывают пьющие кустари, а Расма на хорошем английском рассказывает легенды о чудодейственной силе отполированных кусочков солнца. За игрой хозяйка янтарного бутика безудержно плачет. Роняет слезы по проигранным деньгам и утехам молодости. После ста граммов бальзама с кофе начинает рыдать. Когда выигрывает большие суммы, напевает идиотскую латышскую песенку про петушка.
А вот и экзотика азарта. Мамаша лет шестидесяти и ее поздний ребенок. Абсолютно, кстати, никчемный. В детстве наревелся. Любящая кормилица заряжает деньги, сынуля с довольной физиономией проигрывает. После каждой похороненной купюры родительница тянет сына домой, но он в голос канючит. Тогда мамаша грозится, что они с Павлушей не отужинают в ресторане, и пунцовый от злости отрок покорно двигается к выходу.
Их часто материт Юра Корнишон. Орет, что мальчик-дебил разрушает ауру удачи. Лучшие годы Юрий провел у тотема фарцовщиков, у «Часов мира». Худшие – оттянул в тюрьме. Входил в элитный батальон латвийских валютчиков. С приходом кооперации резко сдал позиции. Зарабатывать деньги легально было неинтересно. Раньше подпитывался адреналином, убегая подворотнями от обхэссников, сейчас вот безудержно шпилит. Мясистые пальцы
- За хозяина глоток да глоток на посошок! - Рэй Брэдбери - Юмористическая проза
- Тайна старинной кружки - Петр Духов - Юмористическая проза
- Там, где кончается организация, там – начинается флот! (сборник) - Сергей Смирнов - Юмористическая проза
- Упавшая звезда - Павел Вербицкий - Прочая детская литература / Детская проза / Русская классическая проза
- Розы на снегу - Вячеслав Новичков - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Люди с платформы № 5 - Клэр Пули - Русская классическая проза
- Виланд - Оксана Кириллова - Историческая проза / Русская классическая проза
- Последний суд - Вадим Шефнер - Русская классическая проза
- Книга на третье - Пётр Бормор - Юмористическая проза
- Машина. Сталкер АТ - Алексей Валентинович Попов - Русская классическая проза