Дикие питомцы - Амбер Медланд

для детей, заявляет Лидерман.

Ага. Ну вот как-то так. И еще меня временами потряхивает. Как будто по нейронам вихрем проносятся электрические вспышки…

Вспышки в мозгу, победно кивает Лидерман. Это хорошо. Я все это перечислила только потому, что у некоторых пациентов действительно бывают побочные эффекты. Оставим дозировку до конца недели, а потом увеличим вдвое.

По Таймс-сквер бродят какие-то люди в костюмах M&M’s, Элмо и Пикачу. Прохожу мимо спортивного зала, где народ в трико, не сводя глаз с тренера в спандексе, остервенело крутит педали, не трогаясь с места. Тренер в наушниках временами покрикивает на занимающихся. В витрине винного магазина громоздятся милейшие банки колы. Я покупаю две и зажимаю по штуке в каждой руке. Начинаю понимать рисунки Роя Лихтенштейна. Снова и снова слушаю саундтрек к «Рапунцель». Еще слушаю «Встряхнись и забудь обо всем». И танцую.

7

Общаемся с Нэнси в Скайпе. Она сворачивает бумажные салфетки в виде крошечных вееров. Они с Пирсом устраивают званый ужин. Он не разрешил ей помогать ему на кухне, потому что она и так уже разбила кучу винных бокалов. Нэнси смотрит на меня с завистью и заявляет – ну вот, теперь я хочу мармеладное драже, а я их даже не люблю.

Это Сэм мне купил.

Она корчит гримасу. Я про Сэма впервые слышу.

Да брось, я говорила.

Это который?

Нэнси уже смотрит список моих друзей в Фейсбуке.

Боже всемогущий, охает она, ты мне точно про него не говорила.

Я смотрю на букет желтых роз у нее за спиной. «Дуэйн Рид» битком набит шоколадными сердечками в красной фольге и свечками в форме розочек. А еще там висит реклама сервиса: Пусть мишка скажет все за тебя.

Нэнси опасливо поглядывает на меня. Ты что-то на себя не похожа. Давай же, рассказывай. Какой он?

Очень… позитивный. Может весь день просто играть в видеоигры и чувствовать себя совершенно счастливым.

Он что, умственно отсталый?

Ты так говоришь, как будто быть счастливым – это что-то плохое.

А ты вообрази, каково это – постоянно чувствовать себя счастливым без всякой причины. Нэнси на секунду поднимает на меня глаза и тут же снова принимается складывать очередной веер. Я тут читала статью о наследственной травме и Мэри Шелли. Есть версия, что травма способна изменять ДНК, поэтому в семьях, переживших Холокост, например, или Раздел, она передается из поколения в поколение. Все потомки пережившего травму вырастают в убеждении, что жизнь нужно заслужить, и не умеют радоваться настоящему.

С тех пор как я сдуру обмолвилась Нэнси, что моих прапрабабушку и прапрадедушку убили во врем Раздела Британской Индии, она постоянно как бы между прочим поднимает эту тему, словно надеется услышать какую-нибудь сенсацию. Но мне больше нечего о них рассказывать.

Тесс, например, считает, что о некоторых вещах лучше вообще не говорить.

Не уверена, что с Сэмом хоть раз случалось что-нибудь плохое, замечаю я.

Тогда он мне, наверное, не понравился бы, отзывается Нэнси. Раз он такой умный, спроси, что он думает обо всей этой истории с Россией. Ты видела, как Майкл Флинн ушел в отставку?

В Валентинов день я послала Эзре «Красоту мужа» Энн Карсон с пометками на полях и вложенными сзади выписками о соли. Понадеялась, что он сохранит их до тех пор, пока я не соберусь ими заняться.

У Пирса весь дом забит деревянными ящиками с «Сотбис» и «Кристис».

Нэнси рассказывает, что на сорокалетие отец подарил ему один из «ящиков» Джозефа Корнелла[24]. Он хранился у него с шестидесятых. Она сдвигает брови и кликает что-то на экране. Когда Пирс был маленьким, у них в доме было столько произведений искусства, что детям не разрешалось бегать. Таким людям нужно запретить покупать картины, это преступление. Вот из меня бы вышла отличная богачка. Уж я бы не спускала деньги на чепуху.

Нэнси присылает мне изображения своих любимых «ящиков». У всех спереди стеклянная стенка. А внутри, на оклеенном бархатом фоне, виднеются балерины и отели, в которых Корнелл никогда не бывал. Этакие игрушечные мирки с викторианскими куклами, птичками, шариками, миниатюрными деревцами. Сажусь себе на руки, чтобы не переслать Эзре «Тилли Лош». Однако Нэнси больше всего по душе тот «ящик», который мне не понравился совсем. Он называется «Животный мир тира». Стекло пробито пулей, голова одного из какаду забрызгана кровью. Ну нет, этот просто ужасный, говорю я. Балерины Корнелла умеют танцевать не лучше, чем его птички – летать, отзывается Нэнси.

Я листаю изображения, и у меня все сильнее перехватывает дыхание.

Два года назад «ящик» отправляли в Королевскую академию художеств на выставку «Страсть к путешествиям», рассказывает Нэнси, блестя глазами. Пирс до сих пор его не распаковал, но вскоре займется. А я выберу, куда его пристроить.

Он хочет просматривать ее заметки. Советует ей чаще читать Кафку и всерьез поразмыслить над тем, как бессмысленны все эпистолярные жанры. Люди придумали письма – равно как поезда и самолеты, – чтобы притвориться, будто способны общаться, будто они не одиноки. Нэнси понимает, о чем он. Флобер примерно то же писал о железных дорогах. Они дают глупцам возможность переезжать с места на место, встречаться с другими глупцами и вместе творить еще больше глупостей. Когда она сдала очередную главу, Пирс повел ее в Сохо, в «Боб Боб Ричард». Там они ели пасту с креветками и сыром. И Пирс позволил Нэнси самой нажимать на кнопку «Еще шампанского».

Должно быть, после он об этом пожалел, вставляю я. А сама разглядываю в Гугл-картах места, где она побывала, просматриваю меню и выбираю, что из этого могла бы заказать я.

Я не так уж много выпила, мы ведь беседовали, возражает она. А это сдерживает не хуже, чем внешний контроль.

Я боюсь, что Нэнси станет насмехаться надо мной. Поймет, что мне никак за ней не угнаться.

Спрашиваю – и о чем же еще вы говорили?

О непостоянстве, отвечает она. О боях с тенью, об афазии, о политической морали, о том, возможна ли сатира в такой перенасыщенной культуре, как наша, о том, вынесут ли Трампу импичмент.

Она достает из сумки планшет и прижимает его к экрану.

Нэнс, мне все видно задом наперед.

Что? А, ладно, я пришлю тебе фотку. Представляешь, ему понравилась какая-то мысль, которую я высказала за ужином, и он записал ее на салфетке.

Эзра отказывается признавать, что я хоть как-то повлияла на его творчество. Мы с ним даже как-то