Стеклянный небосвод: Как женщины Гарвардской обсерватории измерили звезды - Дава Собел

присвоив это звание нашему единственному "почетному члену", мы устраним последний след неполноценности женщин. Но совет со мной не согласился и решил, что вы сочтете ваше нынешнее "обособление" более высокой честью».

Благодаря изменениям, внесенным в устав общества в 1915 году, теперь женщины могли становиться его полными членами (для британских подданных) и ассоциированными (для иностранок). Мисс Кэннон удовольствовалась сохранением своего «почетного» статуса и, более того, согласилась с Тёрнером в отношении другого его предложения весной 1919 года, касавшегося Общества Марии Митчелл. «Нельзя ли, допустим, в качестве дружественного акта в нынешний момент великих событий и важных новых начинаний, – рассуждал Тёрнер, – дать одну из стипендий англичанке? Мне едва ли нужно доказывать пользу подобного поступка для поощрения женского труда как такового, укрепления дружеских связей между двумя нациями и создания новой формы признания заслуг». На будущий год комитет мисс Кэннон уже решил дать стипендию мисс Мори, но в словах Тёрнера услышали отзвук «интернационального духа профессора Пикеринга» и обещали следующую стипендиатку Пикеринга поискать за рубежом.

«Большая Галактика», как назвал ее Харлоу Шепли в 1918 году, заполняла известную Вселенную. Она была так огромна, что вбирала в себя все остальное: шаровые скопления обрамляли ее, туманности находились внутри нее, а Магеллановы Облака болтались у нее по краям. Но многие астрономы не хотели ограничиваться этими пределами. В отличие от Шепли, они считали Млечный Путь одной галактикой из множества – отдельной островной вселенной в обширном архипелаге.

До 1917 года Шепли тоже придерживался теории островной вселенной. Но стоило ему раздвинуть границы Млечного Пути до колоссальных масштабов, измерив расстояния до шаровых скоплений, и его взгляды изменились. Гигантские размеры Млечного Пути как будто исключали существование других аналогичных галактик. Шепли представлялось, что вокруг нет ничего существенного, лишь мусор и пустота.

Разрешение вопроса, верна ли теория островной вселенной, зависело от определения местоположения так называемых спиральных туманностей. Эти завихрения небесного света наблюдали тысячами еще с начала XIX столетия, когда в Ирландии Уильям Парсонс и его друзья впервые рассмотрели их характерную форму через большой телескоп-рефлектор «Парсонстаунский левиафан». Спирали, как их называли для краткости, по виду могли быть вихрями светящегося газа, или межзвездной пыли, или роями звезд. Трудно было судить, не зная расстояний. Одни астрономы считали каждую галактику нарождающейся солнечной системой, ее яркий центр – звездой, а протяженные рукава – будущими планетами. Но те, кто рассматривал спирали как полноценные внешние галактики, видели в их форме модель Млечного Пути.

Джордж Эллери Хейл считал разногласия по поводу спиралей хорошей темой для публичного диспута. Когда он в конце 1919 года предложил эту тему Национальной академии наук, то в качестве запасного варианта назвал общую теорию относительности, в то время широко обсуждавшуюся в новостях. Теория относительности, выдвинутая Альбертом Эйнштейном в 1915 году, меняла представление о природе пространства, из пассивного вместилища звезд превращая его в ткань, которую звезды искривляют своим присутствием. Немецкие корни Эйнштейна и Первая мировая война поначалу не способствовали одобрению его теории, но английский пацифист Артур Стэнли Эддингтон проверил ее 29 мая 1919 года во время полного солнечного затмения, которое наблюдал с африканского острова Принсипи. Такую экспедицию для наблюдения за затмением одобрил бы даже Пикеринг. Ошеломляющие результаты, объявленные в ноябре 1919 года, показали, что на световые волны действительно оказывает воздействие гравитация – и именно в такой степени, в какой предсказывал Эйнштейн. Будучи многосторонней личностью, Эддингтон выразил свои открытия не только в прозе, но и в стихах в стиле «Рубаи» Омара Хайяма: «Пусть мудрые счет подведут измереньям; / У света есть масса – нет места сомненьям, / Нет места сомненьям отныне в одном: / Луч звездный близ Солнца прошел с искривленьем».

Выбирая между относительностью и галактикой, секретарь Академии – исследователь Солнца Чарльз Грили Эббот – выразил свои предпочтения недвусмысленно: «Если говорить об относительности, то должен признаться, что я бы выбрал предмет, в котором хотя бы с полдюжины членов Академии разбираются настолько, чтобы понять несколько слов из речи докладчиков, если у нас состоится симпозиум на эту тему. Молю Бога, чтобы прогресс в науке отправил теорию относительности куда-нибудь в космос за пределы четвертого измерения, откуда она больше нас никогда не достанет». Определив таким образом тему дискуссии в пользу спиралей, Эббот пригласил Шепли изложить его моногалактическую концепцию, а Гебера Кёртиса из обсерватории Лика – отстаивать множественность галактик.

Мероприятие состоялось в Вашингтоне, округ Колумбия, вечером 26 апреля 1920 года. Шепли, известный тем, что порой вел себя вызывающе и самоуверенно, сдулся еще до выхода на трибуну. Он опасался, что его обставит такой импозантный и красноречивый докладчик, как Кёртис, а к тому же знал, что в аудитории будет присутствовать Агассис из Инспекционного комитета Гарвардской обсерватории, чтобы оценить его пригодность к должности директора. На беду, Шепли подготовил доклад на уровне, подходящем для образованных неспециалистов, и он никого не впечатлил. Выступая первым, Шепли несколько минут объяснял, что световой год – это расстояние, которое свет проходит за год. «Теперь, когда у нас есть подходящая единица измерения звездных расстояний, – читал он по бумажке, – давайте отправимся на прогулку по Вселенной». Он предлагал экскурсию в картинках по ближним и дальним скоплениям звезд, в том числе наблюдаемым в созвездиях Ориона и Геркулеса, но при этом обещал: «Не буду утомлять вас скучными подробностями методов определения расстояний до шаровых скоплений». Спирали он обошел вниманием, разве что подчеркнул, как мало о них известно на практике. «Я склонен считать, что они вообще не состоят из звезд, а являются истинными туманностями», то есть диффузными объектами. Даже если спирали состоят из звезд, допускал он под конец, по размеру они несопоставимы с нашей звездной системой – Млечным Путем.

Затем выступил Кёртис, решительно сокративший необъятную галактику Шепли раз в десять – то есть до предполагаемого размера типичной спирали. Он изложил множество доводов в пользу того, что спирали являются галактиками, включая данные о спиральной форме самого Млечного Пути. Исследования спектров спиралей, говорил Кёртис, указывают на то, что большинство их состоит из звезд, а не свободного газа. В последние годы в десятке спиралей наблюдались вспышки новых, например новая 1895 года, обнаруженная покойной Вильяминой Флеминг внутри спирали в созвездии Центавра. Кёртис считал присутствие этих новых доказательством, что спирали содержат по меньшей мере некоторое количество звезд, хотя противники концепции островной вселенной утверждали, что новые вспыхивают при столкновении спиралей со звездами. Спирали, безусловно, двигались: их спектры указывали на огромную скорость на луче зрения, как будто в большинстве своем они мчались прочь от Солнца. Кёртис рассматривал эти невероятные скорости как очередное свидетельство внегалактического расположения спиралей, ведь ни одна звезда в пределах Млечного Пути не двигалась так быстро. Кёртис энергично изложил свои соображения и потом справедливо похвастался перед родственниками триумфальной победой в диспуте.

Очный спор завершился в тот вечер, когда публика разошлась, но проблема спиралей осталась неразрешенной. В последующие месяцы Шепли и Кёртис продолжали спорить в переписке, готовя свои доклады к публикации в Bulletin of the National Research Council. Они обменивались черновиками и взвешивали убедительность конкурирующих утверждений, но ни одному так и не удалось убедить другого в своей правоте. Пока Шепли ожидал известия, возьмет ли его Гарвард на должность директора, Кёртис получил эту должность в Аллеганской обсерватории и переехал из Калифорнии в Пенсильванию.

К лету 1920 года Калифорния и Пенсильвания присоединились к Массачусетсу, Миссури и еще 31 штату, которые ратифицировали 19-ю поправку к Конституции США. Оставалось получить одобрение одного штата, чтобы женщины всей страны получили избирательное право. На специальном заседании палаты представителей штата Теннесси 18 августа поправка с трудом, но победила и стала законом. Мисс Кэннон пошла на выборы при первой же возможности, 7 сентября, чтобы проголосовать на праймериз. В дневнике, где 2 ноября 1920 года было отмечено как «Вторник, выборы», она написала: «Серый холодный день. Женщины голосуют. Я пошла в 10:30 вместе с семьей Бейли. Голосовать совсем нетрудно!» В тот вечер она зашла в парк Бостон-Коммон, чтобы узнать последние новости о результатах голосования, и присоединилась к всеобщему восторгу по поводу избрания Уоррена Гардинга, сенатора от штата Огайо, 29-м президентом Соединенных Штатов.

В Англии же той осенью четвертая стипендиатка Пикеринга, мисс Грейс Кук из Стоумаркета, каждую ночь по многу часов проводила на улице, наблюдая за метеорами, в просторечии – падучими звездами. Сидя в шезлонге, мисс Кук высматривала в небе внезапные вспышки подвижных огней, возвещавшие о том, что в атмосферу Земли вошла частица