Предчувствие беды - Фридрих Незнанский

Звонок, пришлось захлопнуть книгу. Телефон надрывался.

Рафик Лаарба нехотя поднялся с молельного коврика. Подошел к телефону, снял трубку.

– Рафик, привет! Как дела? Как здоровье, дорогой? Это Эдик.

– Здравствуй, дорогой, все хорошо. У нас тут зима на дворе какая-то. Дикая холодина, правда, скоро обещают потепление. Как здоровье Мариночки?

– Да я теперь не Мариночкой, а Ириночкой занимаюсь. Окончательно и бесповоротно. С Мариночкой я порвал.

– А точно? Не вернешься к ней? Ну ты понимаешь, в каком смысле я это говорю? Не передумаешь?

– Нет, Рафик, я это тебе как мужчина мужчине говорю. Так что и у тебя, и у меня теперь девушек Иринами зовут. Слушай, у твоей подруги, кажется, день рождения скоро, если я не ошибаюсь, то ровно через две недели? Ты сам-то об этом не забыл?

– Как через две недели? Ты ничего не перепутал? Точно через две недели?

– Да, дорогой, можешь мне поверить, у меня на даты память как часы. Так что позвони мне через две недели, я поздравлю. Ну все, привет!

– До свидания, Эдик.

Так, значит, день рождения через две недели. При мысли об этом стало неожиданно холодно. Или жарко? Надо взять себя в руки, хватит трястись. В конце концов это и есть то самое великое дело, ради которого он столько лет готовился и жил. К тому же он профессионал. Его же учили, долго учили. В том числе и конспирации. Вот если кто-то подслушал только что состоявшийся разговор, ну кто что в нем поймет? Ну созвонились, ну о бабах поговорили. Ну сменил Марину на Ирину, ну и что?

Значит, две недели, всего две недели. После этого он свободен, он сможет уехать из этого холодного города куда-нибудь к себе поближе и там продолжить заниматься великим делом, которое теперь составляет смысл его жизни, суть его существования и единственную надежду на будущее.

Конечно, таким он был не всегда, теперешнее его состояние, скажи ему кто лет пятнадцать назад, показалось бы полным бредом. Закрывая глаза, он видел родной Сухуми, его зеленые улицы, толпы нарядных отдыхающих, ласковое Черное море. Дом, где собиралась вечерами их многочисленная семья. Родную деревню отца и мамы неподалеку от Гали, куда они часто ездили на каникулы к многочисленной родне. Да, прошло всего шестнадцать лет, как он окончил школу. Как раз после вручения аттестата зрелости они сидели с отцом и двумя дядьями и разговаривали о будущем. Рафику и так все было ясно: кем может быть мужчина в семье, где трое из старшего поколения связаны с авиацией? Было приятно осознавать, что дядьям льстит его выбор. Отец конечно же поворчал, но не очень убедительно.

Последние дни перед отъездом он много гулял по улицам родного города с Софьей, своей одноклассницей. Они говорили о любви, о том, что разлука будет недолгой, он приедет, они снова будут вместе.

И вот поезд везет его в Ригу, в училище гражданской авиации. Рафаэлю понравился этот чистый, ухоженный и совершенно непохожий на родной Сухуми город. Поэтому даже когда на медкомиссии его забраковали и не допустили к сдаче вступительных экзаменов на факультет летного состава, он решил остаться и попытать счастья на экзаменах другого факультета. Так он стал учиться на аэродромную «обслугу». К тому, что стать пилотом ему не суждено, он отнесся философски. Нет, сначала он переживал, был даже момент, когда он собирался уехать домой, но потом понял, что это не выход, что лучше хоть как-то прикасаться к своей мечте, пусть не в полную силу. Но если нельзя быть в небе, то хотя бы оказаться рядом с ним, как можно ближе. На экзаменах он был одним из лучших, с зачислением проблем не возникло, требования медкомиссии на этот факультет были гораздо мягче.

Учиться пришлось сразу и много, курсантов гоняли в хвост и в гриву. Не было времени даже писать письма домой. Приходя в казарму после занятий, а первое время они жили на казарменном положении, единственное, о чем он мечтал, – это добраться до подушки и провалиться в глубокий сон, совсем без сновидений. С однокурсниками отношения были ровные, но какие-то холодные. Ни с кем не удалось сблизиться по-настоящему, но и врагов и недоброжелателей не было. Постепенно жизнь налаживалась, а к первой сессии он вполне освоился и с учебой, и с нехитрым курсантским бытом. Правда, пришлось поднапрячься с языком. Дома он как-то не задумывался над тем, как он говорит. А тут, попав в окружение совершенно другое, выяснилось, что у него очень заметный акцент. Нет, о существовании характерного «кавказского» выговора у себя он знал, но дома так говорили почти все, а что касалось многочисленных приезжих, так они и были приезжими, что обращать на них внимание?

Ребята первое время его передразнивали, он злился, даже пару раз подрался, потом понял, что лучший способ избавиться от насмешек – начать говорить по-русски правильнее, чем все остальные. Как ни странно, справился с этим он быстро. Благо слухом музыкальным Бог не обидел, да и память всегда была хорошая.

Дома все были рады, когда он приехал на каникулы одетый по форме. О том, что летчиком ему не бывать, никто и не вспоминал. Только дядя Исмаил похлопал его по плечу и завел разговор о том, что, мол, «все работы хороши, выбирай на вкус». Но Рафик как-то посмурнел и, посмотрев исподлобья, сказал, что утешать его не надо, и, скомкав разговор, перевел его на другую тему.

Единственный человек, которому он все рассказал, – Софья. Как переживал, как мучился, как ему там одиноко.

– Ты понимаешь, у меня такое ощущение, что я неудачник. Я сначала даже хотел все бросить и вернуться домой. Уж лучше никак, чем вот так наполовину.

– Любимый, – Соня закрыла ему рот рукой, – неужели ты не понимаешь, что мне не важно, будешь ты летчиком или техником, да хоть железнодорожником, честное слово, главное, чтобы мы были вместе.

– Честно?

– Ну конечно же честно, ой, ну какие же вы, мужчины, глупые. Хотя лучше будь летным курсантом. Тебе очень идет эта форма. – И она рассмеялась.

После этого разговора он успокоился. Стал расспрашивать, как ей учится в медучилище, с кем из одноклассников она виделась в последнее время, кто куда поступил или устроился на работу.

Вернувшись домой, он неожиданно понял, что они должны пожениться, обязательно. От этого стало легче на душе. В училище он возвращался успокоенным и внутренне умиротворенным.

Учеба пошла на удивление легко, экзамены он сдавал, не особо напрягаясь. Звезд с неба не хватал, но и не числился среди отстающих. С распределением было уже все ясно и так: поедет на родину, в Сухумском аэропорту работать. Так все и вышло.

На работе он сразу влился в коллектив, память была хорошая, поэтому, хоть и не особо учился, научился многому. Да и народ на работе был вполне доброжелательный, помогали советом или делом. Вдобавок, он это чувствовал, незримо присутствовал контроль со стороны старшего поколения, как-никак начальниками были оба дядьки.

Уже осенью, после выпуска, они поженились с Софьей. Свадьба была шумная и веселая. Родители и родственники помогли с домом, достали стройматериалы, пробили разрешение на строительство. И вот вечером, в мае, когда он сидел с беременной Софьей во дворе, курил, смотрел на вечереющее небо и медленно зажигающиеся звезды, к нему неожиданно пришло понимание того, что он уже не мальчик, а отец семейства и глава дома. Это было так странно, что на какой-то момент перехватило дыхание. А потом он засмеялся, таким тихим и счастливым смехом. Софья удивленно посмотрела на своего обычно серьезного мужа:

– Рафик, что с тобой?

– Ничего, дорогая моя женушка, просто мне хорошо, – он обнял располневшую за время беременности жену, – только смотри, роди мне помощника, а то кто домом заведовать будет, пока я на работе?

– Ну, знаешь, кто получится, тот и получится. Ты что? Девочку любить не будешь? Мне вон тоже помощница нужна! – Софья заулыбалась и взъерошила волосы на его голове.

Осенью у них родился мальчик, а еще через год с небольшим – девочка.

Время тоже не стояло на месте. Вокруг происходили большие перемены: перестройка, гласность, ускорение. Правда, его это не очень-то и касалось. Жизнь текла мимо как вода. Дома росли дети, всегда ждала жена, на работе он получил повышение и стал специалистом, к мнению которого прислушивались сослуживцы. А затем наступил 91-й год, и в один прекрасный день он проснулся в другой стране. Но все переменилось несколько позже.

Рафик вспоминал, как он в детстве выспрашивал у деда про войну. И очень удивился, что тот совершенно не помнит день 22 июня. Дед говорил, что день был как день, воскресенье, это уже потом стало ясно, что этот день разделил всю оставшуюся жизнь на то, что было до войны, и то, что стало после.

Теперь Рафик смог понять, что такое историческая дата, сам. Было дико смотреть, как собирают вещи и бегут из города его соседи-грузины, как на улицах тихого и мирного Сухуми появляются люди в военной форме. Потом началась стрельба, первая кровь, первые раненые, первые убитые.